Ирландия. Прогулки по священному острову - Мортон Генри Воллам - Страница 55

Мне захотелось, чтобы великий художник написал эту сцену. И назвал бы картину не «Смерть», а «Вера».

Корова тяжело переступала копытами, заливался сверчок, торф превращался в золу, пламя свечей дрожало на сквозняке, мужчины неуклюже шаркали ногами по каменным плиткам, вздыхали и тихонько перешептывались, говорили, что покойная была хорошей женщиной, вспоминали какие-то мелочи из ее жизни…

Во время одного из таких эпизодических перешептываний, естественных для людей, вынужденных долго молчать, я обратился к человеку, сидевшему рядом со мной, только для того чтобы услышать собственный голос и отрешиться немного от тягостной сцены.

— Чахотка! — шепотом ответил он на мой вопрос.

На меня накатила паника. Захотелось выйти на залитое луной пространство и подставить себя морскому ветру. Ну разумеется, чахотка! Белая корова тоже казалась теперь чахоточной. Она не спускала с мертвой женщины добрых и глупых глаз.

Мы вышли из дома на крутую тропу.

— Печальные поминки, — вздохнул маленький маляр. — Если бы умер старик О’Брайен, было бы весело, возможно, устроили бы танцы…

Сверчок до сих пор трещал в моей голове.

— Вы вели себя так, словно всю жизнь ходили на поминки, — улыбнулся мой спутник.

Мы прошли мимо белых домиков, залитых зеленым лунным светом. В окнах до сих пор горели огни.

Семь тысяч человек, соединенных с Ирландией узким мостом, живут на острове Ахилл в тени голубых гор и среди мрачных торфяных болот. Они думают по-ирландски и говорят по-ирландски. В солнечный день остров превращается в цветной рай. Горы обретают синий цвет, как на полотнах Тициана, голубое небо не уступает красотой небу Неаполя, но в плохую погоду океан ревет, ветры с востока набрасываются на горы, как сорок тысяч демонов.

Маленькие белые домики того и гляди слетят с узких уступов. Поражаешься героизму здешних жителей, устраивающих на каменистой почве крошечные картофельные огороды. Люди любят танцы и музыку. Звук скрипок напоминает чириканье воробьев. Все здесь должны бакалейщику!

Денег на острове не заработать, поэтому двенадцати-месячный кредит — дело обычное. Весь остров живет в кредит. Все в долгу от урожая до урожая. Весной каждый здоровый мужчина и многие крепкие девушки покидают Ахилл и устремляются в Англию или Шотландию, где продают свои сильные руки чужеземным фермерам. Они тяжко трудятся на протяжении пяти месяцев и, возвращаясь, оплачивают прошлогодние долги.

Весной на острове время расставаний: происходит регулярная эвакуация Ахилла. Причаливают специальные суда из Глазго и Ливерпуля. Мужское население идет к морю, машет рукой женщинам и пускается в плавание.

— А сколько вы зарабатываете в Англии? — поинтересовался я у молодого гиганта.

— В прошлом году я привез десять фунтов! — гордо ответил он.

Десять фунтов за пять месяцев тяжкого труда на поле другого человека!

В данный момент весь остров готовится к очередному отъезду. Мужчины лихорадочно режут торф. Торф на Ахилле срезают раньше, чем в любой другой части Ирландии, потому что он должен высохнуть до отъезда эмигрантов.

Мужчины стоят возле коричневых торфяных болот, орудуют странными клинообразными лопатками. Работают быстро и методично. Женщины нагружают большие плетеные корзины срезанным торфом и медленно несут их на плечах к полям.

На горных тропинках вы встречаете босоногих девушек, ведущих ослов. Животные тащат тяжело нагруженные корзины. Встречаете бабушек с лицами и костлявыми запястьями, похожими на наросты на стволах деревьев. Ревматизм и тяжелая работа согнули старушек в две погибели. Они несут груз, который мужчина-горожанин не пронес бы и на пятьдесят ярдов.

Женщины работают и в поле, ворочают твердую землю граблями, сажают семена. Ничто не остановит человека с острова Ахилл! Он должен срезать торф, иначе зимой нечем будет топить очаг, а затем он покинет дом и в поте лица будет зарабатывать, сколько сможет…

Что за странный, печальный остров! Тем не менее никто здесь, кажется, не сознает этого. Господь забросил их на морскую скалу, стало быть, Он хотел, чтобы они там и оставались! Кто посмеет роптать и оспаривать Божественный промысел? Почва тверда. Нет денег. Но человек может заработать их в других странах — в Англии и Шотландии, а они, благодаря Божественному провидению, расположены в нескольких часах плавания на лодке.

Те, кто видел западную Ирландию, не удивляются тому, что контакт с крупными городами Англии и Шотландии не оставил на Ахилле никакого следа. Эти люди — настоящие консерваторы. Они не подвержены инфекции прогресса.

Когда мужчины отправляются на заморские фермы, Ахилл становится островом женщин. Они заправляют домом и работают в поле. Голодают и ждут возвращения мужей по осени.

Эти женщины и невротические горожанки принадлежат к разным мирам. Трагично видеть красоту, увядающую на глазах под тяготами жизни. Здесь тридцатилетняя женщина — старуха, а сорокалетняя страдает маразмом. В отличие от горожанок, она понятия не имеет о комфорте и уходе. Она не может сложить руки и отдохнуть на старости лет. Вы видите женщин, работающих в поле, бредущих по дороге, словно вьючные животные. Они сгорблены, лица покрыты морщинами, и истинный возраст узнать невозможно.

И все же на Ахилле можно услышать смех. Молодые девушки смеются, погоняя гусей; смеются, перелезая со своими корзинами через низкую каменную стену; смеются, отгоняя диких собак, набрасывающихся на приезжих. Больше всего они смеются, как мне рассказывали, по вечерам на танцах, когда мужчины возвращаются домой, и над горами Ахилла скрипки щебечут, словно птицы.

От острова исходит сверхъестественное очарование. Мистер Пол Генри сумел уловить его в своих блестящих картинах. Почти в шоке убеждаешься, что горы здесь такие же голубые, какими он их изображает, и море такое же синее; облака такие же большие; вечером над горами выступает ярко-зеленая полоса, а в определенное время суток весь остров, земля, море и небо погружаются в неземное великолепие, для которого невозможно подобрать слова.

С одной стороны Ахилла есть песчаный пляж. Океан набегает на него белыми волнами, поднимает пенную стену. На солнце она блестит не хуже бриллиантов. Здесь есть темные скалы, суровые мысы, дикие болота. Маленькие горные селения кажутся отрезанными от всего острова. Люди живут в лачугах из камней, которые просто поставлены один на другой.

В одном из нескольких примитивных «ульев» до сих пор теплится жизнь. Это дом старого холостяка по имени Лаваль. Его французские предки в давние времена уходили на рыбачий промысел с острова Баффин.

Его «улей» имеет круглую форму. Дым из торфяного очага выходит из отверстия в крыше. Это настоящий каменный сарай. Мистер Лаваль вежливо отворил передо мной дверь своего жилища. Вместе с ним в домике живет белый пони, тут же сложен корм для лошадки. В домике невероятно жарко и душно. Входя в дом, я посторонился, чтобы не угодить под задние ноги пони, и подивился тому, что за несколько столетий дом не сгорел от пожара. Торф — самое безопасное топливо. В отличие от дров, он не выбрасывает наружу искры, не ломается, как уголь, иначе сенник, ясли и дом давно бы исчезли.

На Британских островах мало осталось таких жилищ. Припоминаю один или два «черных дома» на острове Скай. Я никогда в них не заходил. Думаю, они очень похожи на «ульи» Ахилла. Поразительно, что человек живет в доисторической среде. Даже в древние времена люди украшали свои жилища грубо намалеванными изображениями животных, например, такими, какие можно увидеть в Италии, в пещере Гримальди. Однако дом, в который я вошел, был лишен картин и любого другого проявления тяги к красоте.

Даже местные жители смотрят на это жилище с некоторым любопытством. По сравнению с этой примитивной простотой самая бедная лачуга с очагом, половинчатой дверью и спальней кажется настоящим особняком. Странно, что в этом домике живет человек французского происхождения!

Солнце тем временем поднялось над Ахиллом, наполнило горы голубыми тенями, придало морю синеву. Мокрые горные тропы тоже стали голубыми. Священник, нянчивший возле торфяного очага свой неврит, сказал, что люди здесь хорошие, а врач (еще один знатный житель), занимающийся болячками островитян в маленьком кабинете, выделенном ему для этих целей на постоялом дворе, говорит, что не променял бы свою работу на самую лучшую практику в Дублине.