7 дней в июне - Ивакин Алексей Геннадьевич - Страница 19

Я переводил, но и без моего перевода всё было ясно. Лица офицеров серели с каждым новым названием, после упоминания центра связи на них стало страшно смотреть, а когда диктор упомянул какое-то логово волка, их затрясло.

Первым опомнился офицер люфтваффе, он бросился к телефону и начал торопливо набирать номер, попытки дозвониться продолжались минут пять, затем кто-то вышел на связь, и после короткого разговора, лётчик опустил трубку на рычаг телефона.

– Штаб люфтваффе полностью уничтожен, Мильх погиб, – устало произнёс он.

Гости быстро собрались и, попрощавшись с хозяевами, начали расходиться. Хозяин квартиры с невозмутимостью капитана идущего ко дну корабля, прощался с гостями и напевал:

«Победитель получает всё,

Проигравший довольствуется малым,

Не дотянув до победы.

Это её судьба.»

Стал собираться и я.

В углу комнаты хозяйка громко шепталась с Марией:

– Мисси, ты просто прелесть, где ты откопала это русское чудо, об этой вечеринке будет говорить весь Берлин, подруги умрут от зависти…

Я понял, что если хочу спокойно покинуть помещение, то делать это надо сейчас.

Пожав на прощание руку гостеприимному хозяину, сохранявшему непоколебимое спокойствие всё это время, я вышел на улицу.

До дома я добрался без приключений, лишь два раза дорогу мне преграждали огромные колонны пожарных машин, несущиеся к центру Берлина.

Фрау Марта сидела как всегда у окна. Проходя мимо, краем глаза я заметил, как она раскрыла толстую тетрадку и начала писать. Владелица пансиона всегда записывала время ухода и возвращения своих постояльцев.

Зайдя в свою комнату и скинув штиблеты, я прямо в одежде упал на кровать. Мне не давала покоя одна фраза хозяйки вечера: «Об этой вечеринке будет говорить весь Берлин». Оно мне это надо?

Значит, что? Значит, на всю неделю нужно затеряться в киностудии, эсэсовцев туда не пускали, а через неделю, как сказала Мария, будет видно. У меня была припрятана бутылка шнапса, дрянного, но крепкого, чтобы иногда выпить стаканчик перед сном. Я открыл окно и выпил всю бутылку, глядя на вечернее берлинское небо. Мой сон не мог нарушить ни вой сирен воздушной тревоги, ни гулкий грохот мощных взрывов в центре города.

Я крепко спал, ведь завтра был понедельник, а для русских неделя начинается в понедельник.

Константин Зыканов, сотрудник прокуратуры, Санкт-Петербург.

День в прокуратуре начинался как обычно – утром девочки напоили меня чаем с конфетами и шоколадкой, сообщив заодно, кто чем сегодня занят, рассказали пару сплетен о том, кто, где, когда и с кем, после чего я традиционно отправил свой ударный батальон смерти в сад, в смысле в суд. Нет, надо было все-таки в следствии оставаться – там хотя бы есть с кем обсудить завтрашний вечерний матч «Зенита», а не выслушивать треп о помадах, бюстгальтерах и прочих прокладках, короче – крайне интересных для любого мужика предметах. Да, кстати о «Зените». Надо зайти на любимый сайт любимого клуба, глянуть новости – не сломался ли кто накануне матча с «мясом» и вообще. Хм… Интернет почему-то не фурычил. В смысле – подключался, но не открывался. Что за фигня? Позвонил Максу – бывшему своему «сокамернику», а ныне руководителю отдела пока еще СКП – именно предчувствие этого «пока» меня в свое время и тормознуло. Зря, наверное, тормознуло.

– Здорово, Макс! Как жизнь?

– Все путем, работаем. А ты чего с утра пораньше? Опять твои девки чего-то нарыли? (девки у меня такие – вычитывают дела от и до, следствие, что пока еще почти наше, что милицейское – волком воет – а что делать – этим девкам потом по этим делам в суде бодаться).

– Да нет, Макс, я по другому поводу. У тебя Интернет работает?

– Не залазил еще, сейчас гляну, – послышалось кряхтение – Макс, несмотря на то, что младше меня на 9 лет, имеет плотное, если не сказать полное, а если честно – то просто толстое телосложение.

– Хмм… Нет, что-то ничего не открывается. Опять городская не заплатила вовремя?

– Вряд ли, наверное, у провайдера или на линии какие-то проблемы.

– Стоп. У тебя телек включен?

– Да я его девчонкам отдал, меньше у меня тусоваться будут.

– Тогда бегом ко мне, тут сейчас какую-то важную хрень передавать будут.

«Что за хрень?» – думал я, спускаясь этажом ниже. – «Слава богу, что СКП пока не переехал». Для них уже ремонтировали отдельное от нас помещение в здании, предоставленном районной администрацией.

Спустившись вниз, я поручкался с Максом, который сказал, что я мог не гнать, как скаковая лошадь – до «важного сообщения» есть еще 10 минут. Эти 10 минут мы провели в курилке, смакуя отрыв наших от «Спартака» в турнирной таблице. Дел у меня – в смысле, тех самых дел, которые у прокурора – пока было немного – их понесут в пятницу, валом – а как же, конец месяца, выход дел в суд, так что все корпеть будем, а не только милицейский надзор, отбывать повинность предстояло только в 2 часа – переться по мошенничеству, если не перенесут – редиска-то на воле, болеть может до потери пульса – собственного, моего или судьи. Докурив, мы отправились в Максовский кабинет к Максовскому же телевизору – курящий Макс в своем кабинете сам не курит и другим не дает и не потому, что боится репрессий – в принципе, его сейчас и репрессировать-то некому, прокурору он уже не подчинен, а городское начальство эти фишки не волнуют – а потому, что терпеть не может полных пепельниц и еще больше терпеть не может полные пепельницы вытряхивать – короче, курить в своем кабинете ему не позволяет лень.

После первых слов сообщения мы с Максом затаили дыхание. Прослушав, закурили прямо в кабинете.

– Ну ни хрена себе – вырвалось у Макса.

– Макс, а ты ведь не служил?

– Неа. У меня вообще «белый билет» – даже на кафедру в универе не ходил.

– Мда. А мне, походу, придется вспоминать первую военно-учетную… Я по первому высшему-то – технарь, а по ВУСу – РТБ «трехсотого» комплекса… Даже попиджачил по-честному.

– Ерунда это. Для нас, – Макс решил, что сейчас его «белый билет» значения иметь не будет, – и по специальности работа найдется. В войну, я слышал, в каждой дивизии трибунал был, не говоря уже о всяких там особых отделах и СМЕРШах.

На экране возникла заставка, предупреждающая о том, что сейчас будет произведена проверка систем оповещения о чрезвычайной ситуации. Спустя несколько секунд, сопровождаемых знакомым всякому ленинградцу звуком метронома, с улицы послышался тоскливый вой сирены воздушной тревоги. Пока еще – учебной. Аж мурашки по коже…

В моем расписании дня, тем не менее, ничего особо не изменилось – война – войной, а суды – по расписанию. Так что все поначалу происходило так, как происходило бы в любой обычный день. Редиска, естественно, не явился – но у него теперь есть железобетонное оправдание, мол, сразу в военкомат – добровольцем – поди проверь. Подождав его, сколько положено, судья, естественно, отложился. После этого был просмотр передачи, в которой Кургинян чуть не утопил бабу Леру в своем плевке, потом в передаче показали полковника (сразу в голову закралась подлая мысль: по одному счету, у меня три маленьких звезды, по другому – три больших. Альтернатива, однако.) который устроил общечеловекам второй акт Марлезонского балета в студии, потом – обсуждение новости с барышнями, которые охали, ахали и звонили мужьям, любовникам, бой-френдам и иным существам мужского пола, чья судьба их в тот момент интересовала. Звонок из городской прозвучал около шестнадцати часов – предложили подъехать, в связи со сложившейся ситуацией. Подъехал. Зашел со стороны внутреннего двора, поднялся на второй этаж – и в коридоре столкнулся со знакомыми и не очень знакомыми ребятами с Литейного-четыре. Один из них, Володя, с которым в свое время было выпито немало водки по случаю успешного проведения всяческих антикоррупционных мероприятий, увидев меня, обрадовался:

– Тебя тоже дернули? Здорово – вместе значит будем?

– Вова. Во-первых, я пока не знаю, зачем меня дернули, если честно – пока даже не очень знаю, к кому дернули, сейчас зайду в канцелярию и…