На взлет идут штрафные батальоны. Со Второй Мировой – на Первую Галактическую - Ивакин Алексей Геннадьевич - Страница 3

Приходилось надеяться, что исход вторжения решится на поверхности планеты, а не в воздухе, где у врага оказалось бы явное преимущество. В какой-то момент все это здорово напомнило Виталию лето сорок первого, однако он немедленно отогнал явно упаднические мысли, даже не поделившись по своему обыкновению с Харченко, с которым не на шутку сдружился за последнее время.

А потом настал день высадки.

Как водится, неожиданно.

Почти так же неожиданно, как некогда настало в прошлом раннее утро двадцать второго июня одна тысяча девятьсот сорок первого года…

Наблюдатели сообщили, что вражеский транспортник, не обращая особого внимания на робкие попытки противодействия наспех переделанных в патрульные «корветы» бывших спасателей, вышел на геопереходную орбиту планеты, собираясь в самом скором времени перейти на низкую опорную и начать высадку.

Получив данные, Виталий лишь выматерился, бросившись было в коридор, но на полпути вспомнил, что все остальные офицеры Штаба получили сведения одновременно с ним. Подтверждая это, в отъехавшую в сторону дверь заглянул Харченко:

– Уже слышал?

– Угу.

– А трассовку предполагаемой высадки смотрел?

– Чего?! – подобного термина Крупенников не помнил. Впрочем, гипновнушение – такая штука, иногда вроде ровным счетом ничего и не помнишь, а чуть напряжешь память – и…

– Не мучайся, – криво ухмыльнулся Сергей. – Трассовка – это жаргон наших будугцан, означает рассчитанный компьютером курс посадочного средства при заходе…

– Да ладно, Серег, понял, – отмахнулся тот. – Ты ж не о том хотел сказать?

– Ага, не о том. Они не на нас идут, а вот сюда, – особист раскрыл индпланшет, показав пальцем на предполагаемый район высадки.

– Вятка?! – ахнул комбат, сверившись с выводимыми на экран данными. – А там-то им что нужно?!

– Если б мне знать, – мрачно пожал плечами Сергей. – Не знаю. Нестратегическое направление, ага. Судя по всему, они не собираются захватывать Нодессу, как, собственно, и ни один из других мегаполисов. Вот такие дела, комбат…

– Но… зачем?!

– Не знаю. Хоть и подозреваю, что от того, поймем ли мы ход их крокодильих мыслей, многое зависит… А возможно, что и всё…

– Ладно, давай пока наши стратегические измышления отложим. Что предполагаешь делать?

– Да что делать? Нужно срочно перебрасывать войска, вот что. Личный состав можем хоть прямо сейчас отправить, а вот техника… С техникой сложнее, только ведь разгрузились, сам понимаешь. Думаю, с день прокантуемся, как минимум. Так что, Виталь, даешь добро?

– На что? – не понял в первый миг Крупенников.

– На боевую тревогу и прочую транспортную вакханалию?

– Даю, – поразмыслив пару секунд, кивнул комбат. – Лаптев в курсе?

– Еще нет, но это второй вопрос. Разберусь. Сейчас главное сработать на опережение. Не успеем, конечно, но тем не менее. Глядишь, плюс-минус, и выйдет чего путного…

– Тогда давай, – Виталий легонько сжал предплечье верного товарища. – Командуй, если нужно, то и от моего имени.

– Даю, – серьезно ответил особист, кивая. – Погнали, стало быть…

«И было утро.

И стало утро ночью.

Черный дым покрыл мир. Огонь тек по улицам.

Старинные дома и храмы оплавлялись, словно свечи.

Наследники древних империй кричали, срывая с себя пылающие одежды.

Утренние звезды падали с неба и рассыпались на десятки смертоносных игл. И эти иглы втыкались в плоть земли. И выходила из этих игл Смерть. Равнодушная и жестокая. Безнадежная и последняя.

И шли они, подымаясь на холмы и спускаясь с них. Доспехи их были черными, а мечи поражали издалека.

И плакали люди. Слезы их были жгучи. Молитвы – истовы.

И услышал их Господь. И сказал им: «День Суда пришел, ибо долго терпел я! Зло вы творили, и зло вернулось к вам! Не Я Судия, а вы себе! Но милостив Я и долготерпелив!»

И пришли архангелы.

Доспехи их были сияющи.

И мечи их были пламенны.

И вошли они в Последний Храм. И на лицах их была печаль и скорбь, скорбь и гнев. И преклонили они колени перед людьми.

Шел день седьмой. И люди вышли к Небу.

И увидели люди тела чудовищ. И увидели тела архангелов.

И сказали людям архангелы:

– Все, способные держать оружие…

И сопротивились мы извращенному против воли Его естеству своему, и взяли мечи ангельские в руки свои.

Шел день седьмой…»

Город горел.

Горел асфальт, горел бетон, горело стекло. Горели тела ящеров. Казалось, даже сам воздух горел. Казалось, жар чувствуется даже через бронескафандры с их встроенными системами терморегуляции.

К Крупенникову подбежал ординарец с неизменной фамилией Иванов:

– Товарищ майор! Там это, люди там! Живые!

– Где? – резко развернулся к ординарцу комбат.

– Да тут метров триста всего. Вот там, – Иванов махнул рукой в защитной перчатке в сторону церкви, обугленные стены которой держались, казалось, только чудом.

Командный пункт майор развернул на одном из высоких холмов бывшей Старой Вятки. Этот город в отличие от многих других действительно стоял на семи холмах. Изрядно помотавшийся перед тем по различным стратегическим складам начштаба Лаптев так и резюмировал, когда они прибыли на место:

– Я такое только в Сан-Франциско видел. Конечно, это не горы, но говорят, что именно тут самое большое количество лестниц.

– Что, и в Лхасе не так круто? Ты ж вроде там китайские стратегические запасы инспектировал?

– Восемнадцать километров, товарищ майор…

– Чё? – не понял Харченко.

– Восемнадцать километров лестниц, – пояснил начштаба.

– Надо же! – удивился Крупенников. – А сразу и не скажешь. Городишко как городишко, с виду ничего особенного!

– Между прочим, ящеры отлично бегают. Быстро, причем. Но – по ровной поверхности. Лапы у них не заточены под ступени, следовательно… – Лаптев машинально почесал шлем лазерным карандашом и, устыдившись своего жеста, смущенно закрепил его на планшете.

– Следовательно, это надо использовать, – рубанул Виталий.

– Хм… – встрял Харченко. – Иными словами, штаб у ящеров – никакой. Или?

Комбат повернулся к особисту:

– Договаривай.

Харченко переключился с многоканальной связи на закрытую двустороннюю:

– Виталь, я подумаю, а?

Крупенников, замерев на секунду, согласно кивнул. Как-то в их четверке сложилось… Впрочем, почему, собственно, «как-то»? Вполне себе в соответствии с должностными обязанностями. Комбат в основном занимался непосредственными проблемами батальона и приданного им Добровольческого Корпуса. Начштаба, как и положено, разрабатывал оперативные и тактические схемы. Яша Финкельштейн, взяв в помощники отца Евгения, регулировал морально-психологическую атмосферу.

Поначалу Крупенников едва сдерживал улыбку, наблюдая за этой парочкой. Сибирский еврей, здоровяк и мастер спорта по боксу – и православный священник, невысокий, толстенький, коренастый. Общей у них была разве что природная кучерявость. И оба с утра до ночи не отходили от добровольцев ни на шаг. Один рассказывал об Отчизне и коммунистической идее, второй – о жертвенности и воздаянии.

По вечерам из их комнаты доносились крики, оры и споры. Переубедить никого никому не удавалось. Впрочем, это было и не важно. Главное, что они работали. И в умах добровольцев, будто патроны в обойму, постепенно укладывалась главная мысль-.

– Это твоя Родина. Здесь твои предки, здесь твои дети. Защитить их – твоя судьба. И мертвых, и живых, и еще не родившихся, – проповедовал отец Евгений.

– Хочешь быть мясом для ящеров? Будь! Сдавай оружие! Лично прослежу, чтобы тебя на транспорт посадили и отправили к ним на планету. К ящерам, в смысле. Ну? Желающие? – запальчиво кричал Финкельштейн.

– Ибо нет выше участи, чем погибнуть за други своя, – крестился священник.