О мертвых — ни слова - Клюева Варвара - Страница 15

Мы и в самом деле хорошо посидели. Когда пиво кончилось, я сбегал за добавкой и домой добирался на автопилоте, а весь следующий день маялся головной болью. Но в субботу удовольствие получил огромное — не столько даже от пива, сколько от Пашиных рассказов. Сегун без околичностей выложил мне всю подноготную Подкопаева, или Мефодия, как называли его соученики. Портрет получился живописным. Я без труда представил себе образ мыслей и жизни покойного (о том, что Подкопаев мертв, я, разумеется, не упоминал), а также страдания его многочисленных жертв. Потом Паша перешел к анекдотам из университетской жизни Мефодия, и мне едва не стало плохо от смеха. Даже стало, если честно.

«Это еще что! — обрадовал меня Паша, когда я вернулся из ванной. — Самого главного ты еще не слышал». И, несмотря на мои мольбы, выдал мне историю про алое сердечко. Я не стану ее пересказывать, Варвара Андреевна, поскольку вы знаете ее лучше кого бы то ни было. Мне бы очень хотелось услышать ее в вашем исполнении, но сейчас, наверное, не время.

Когда Паша закончил этот анекдот, у меня в голове забрезжила какая-то смутная мысль, даже не мысль, а скорее намек на нее. Я попытался за него уцепиться, но пиво уже оказало свое действие; пришлось оставить попытки. А Сегун все не унимался, только теперь у него появился новый герой, вернее, героиня. «У нас на мехмате оригиналов пруд пруди. Ты знаешь, что нашим студентам в Кащенко отведена целая палата, — сообщил Паша не без гордости. — Мефодий — еще не самая колоритная личность. Давай я тебе лучше про Варвару и ее друзей расскажу. Как раз с ними я и должен был вчера пьянствовать, если бы теща со своим днем рождения не влезла».

Он рассказывал, я слушал, а мысль, забрезжившая в мозгу, принимала все более отчетливую форму. Да ведь беременная вьетнамка, что едва не свела с ума шофера «скорой», и эта их Варька — одно и то же лицо! — осенило меня в конце концов. Правда, когда я спросил, не похожа ли Варвара на вьетнамку и не ждет ли она ребенка, Сегун рассмеялся: «Варька? Ребенка?! Да у нее на них аллергия! Стоит какой-нибудь мамаше с младенцем войти в вагон метро, Варвара вылетает оттуда пулей. А замужества боится пуще смерти. И на вьетнамку похожа не больше, чем я — на негра. Глаза — по пятаку и нос, что ястребиный клюв».

Я было отказался от своей идеи, только вот она меня никак оставлять не желала. Чем больше я слушал, тем больше проникался уверенностью, что выходка у больницы идеально вписывается в характер Пашиной героини. А в конце концов выяснилось, что она — маленькая худая смуглая брюнетка. Это был последний недостающий кусочек моей головоломки. К тому времени я уже знал, что жизнь Варвары полна приключений, что она очень предана друзьям и ради них не раз пускалась в самые рискованные авантюры. Я решил, что обязательно наведаюсь к этой необыкновенной девушке, постараюсь с ней подружиться и когда-нибудь расспрошу о представлении у больницы. Только вот не думал, что это произойдет так скоро.

В воскресенье я отдыхал, точнее — сражался с похмельем, а в понедельник отправился на службу. Вечером меня вызвал начальник. «Федя, это ты у нас сидел в больнице, когда там обнаружили тело некоего Подкопаева? Вот и займись этим делом. Покойника-то, оказывается, под завязку накачали атропином».

Отхлебывая чай, Селезнев быстро взглянул на меня и продолжал:

— Я ни словом не обмолвился о своих субботних изысканиях. Связался с участковым, на территории которого находится больница, вытянул из него жалкие крохи собранной им информации и снова позвонил Сегуну — уточнить имя и адрес его знакомого, у которого Подкопаев жил сравнительно недавно. На этот раз Паша был трезв, и мой интерес к Подкопаеву вызвал у него настороженное любопытство. Мне с большим трудом удалось отвертеться от вопросов о роде моих занятий и получить нужные сведения.

Так я вышел на Сергея Архангельского. Сегодня утром я нанес ему визит, и его поведение мне очень не понравилось. Архангельский вертелся как уж на сковородке и явно что-то скрывал. С чего бы это, если, по его словам, Подкопаева он не видел три месяца? А с какой неохотой он признался, что в пятницу был на вечеринке у Луца! На той самой вечеринке, куда не удалось попасть Паше.

Эта вечеринка занимала меня все больше и больше. Мне стоило неимоверных усилий выцарапать у Архангельского имена участников. А вот имя человека, к которому переехал Подкопаев, он сообщил мне без всякого нажима. Поэтому на визит к Станиславу Малахову особых надежд я не возлагал. Малахов и правда сообщил мне немногое: Подкопаева он выгнал три недели назад, после того как гость залил три нижние квартиры и отказался оплачивать ремонт. Куда тот подался потом, Малахов не знал. Тогда я вплотную занялся участниками пресловутой вечеринки.

По странному совпадению все они словно испарились. Причем исчезновения произошли по одному и тому же сценарию: люди пришли на работу, потом их подозвали к телефону, и спустя какое-то время спохватившиеся сотрудники нигде не могли их отыскать. Правда, это касается тех, кто работает вне дома. Как исчезли остальные — неизвестно. Но исчезли все.

Капитан Селезнев посмотрел на меня долгим внимательным взглядом.

— Варвара Андреевна, мне кажется, вы попали в серьезный переплет. Вы, конечно, можете все отрицать, но водитель «скорой», вероятно, вас опознает, соседи подтвердят, что у вас есть синий «Запорожец», в квартире Луца, скорее всего, найдутся отпечатки Подкопаева, и кто-нибудь из жильцов, возможно, вспомнит, что видел его в пятницу вечером. Не исключено, что найдутся и свидетели, заметившие, как вы укладывали тело в машину.

Он помолчал, потом подался вперед, положил локти на стол и сцепил пальцы.

— Я хочу помочь вам. Честное слово. И более того, могу это сделать. Начальству ничего не известно о частном расследовании, предпринятом мною в субботу. Я могу пустить следствие по другому пути: отыскать человека, у которого Подкопаев жил последние три недели, проверить его алиби, выявить многочисленные связи покойного и разбираться с ними до скончания века. Могу даже сфабриковать улики, указывающие на самоубийство. Только мне нужно знать, что произошло на самом деле.

Потрясенная, разбитая, уничтоженная, я сидела, впившись пальцами в подлокотники кресла и пожирала глазами сидящего передо мной сыщика. «Ему все известно! Нам конец. Машенька… нет, об этом лучше не думать… Но что за бред он несет насчет фальсификации улик? Для чего ему это? Ловушка? Он и так знает не меньше моего. Или господин Селезнев желает, чтобы я преподнесла ему убийцу? На блюдечке с голубой каемочкой? Ну-ну! Но за какую же дуру он меня держит, если надеется, что я поверю в его желание помочь! Да еще такой ценой! Будь это правда, я могла бы уничтожить его одним словом. Неужели он считает меня самовлюбленной идиоткой, способной принять за чистую монету его готовность сунуть голову в петлю ради совершенно посторонней ему девицы? Надо полагать, за мои красивые глаза. Что наплел ему обо мне Пашка Сегун?»

Я почувствовала, что взорвусь от возмущения и внутреннего напряжения, если останусь сидеть на месте, и заметалась по тесной кухне, убирая со стола.

— Варвара Андреевна, вы должны рискнуть, — снова заговорил Селезнев. — Судя по тому, что мне известно, любовь к риску у вас в крови, а сейчас вам просто нечего терять. Мы одни, я никогда не смогу сослаться на ваши слова. И не буду. Доверьтесь мне.

Я посмотрела ему в глаза и поняла, что сейчас совершу самую большую глупость за свою отнюдь не безупречную жизнь. Здравый смысл надрывался: «НЕ СМЕЙ!» — но остался в меньшинстве. Собрав последние остатки разума, я задала прямой вопрос:

— Зачем вам это?

Он усмехнулся:

— Тяжелый вопрос. Позвольте мне не отвечать. Правда прозвучит глупо и фальшиво. «Мысль изреченная есть ложь» — помните? Может быть, когда-нибудь потом… хорошо?

— Ладно, — угрюмо согласилась я. — Но предупреждаю: если вы меня надуете, я спрыгну с университетской башни, а перед этим оставлю записку с точным указанием, где искать виновника моей смерти. Не надейтесь, что после этого вам удастся долго протянуть. У меня хорошие друзья.