Не прячьте ваши денежки - Клюева Варвара - Страница 33

— Ох, не знаю! Я уверена, что точно записала слова отца. Правда, папа у меня большой путаник. Я позвоню ему еще раз, уточню. Спасибо вам за все и извините за это наглое вторжение.

— Ну что вы, мне было очень приятно, — съехидничал Полевичек.

А может быть, просто любезно соврал. Я настолько устала, что уже не воспринимала таких тонкостей.

Глава 11

По дороге к Марку я, чтобы не уснуть за рулем, изобретала способы уклониться от ожидающей меня экзекуции. Воображение услужливо рисовало мне, как Марк и Прошка гипнотизируют взглядом дверь, облизываясь, точно голодные тигры. Время от времени они поглядывают на обманутого мной Генриха, который с понурым видом бродит по квартире, и жажда крови вспыхивает в них с новой силой. Леша, предчувствуя приближение бури, благоразумно забился в угол; остановить стихию все равно не в его силах — легче остановить неуправляемую ядерную реакцию.

Может, повернуть домой? Утречком Петровский меня арестует, а лет через десять, когда я отмотаю срок, праведный гнев Марка и Прошки, возможно, поостынет. Нет, пожалуй, в данном случае тюремные стены — не слишком надежная защита. Кроме того, я не могу бросить на произвол судьбы троюродную сестру.

Может, напиться до поросячьего визга? Говорят, пьяные исключительно невосприимчивы к побоям. Или упасть в обморок? Способны ли мои друзья цинично пинать ногами бесчувственное тело? Я еще раз бросила мысленный взор на их оскаленные физиономии и поняла: эти — способны.

Самое неприятное, что правда на их стороне. Никуда не денешься: возьми я к Роману Генриха, у меня сейчас был бы свидетель. Петровский мог бы сколько угодно сомневаться в нашей правдивости, но арестовать меня ему никто бы не позволил. Кроме того, будь рядом со мной Генрих, я бы быстрее оправилась от потрясения и сообразила, что убийца в доме и его можно задержать. А не задержать, так хотя бы увидеть. Для этого достаточно было выбежать на улицу и держать под наблюдением обе двери.

Каюсь, к Марку я была несправедлива. Открыв дверь, он с первого взгляда оценил мое состояние, а вторым заткнул рот Прошке, только и успевшему произнести: «Докатилась, Варвара…»

— Налей ей большую рюмку, живо! — Прошка побежал к бару, а Марк встряхнул меня за плечи. — Не раскисай, Варвара, слышишь?

Из комнаты пришел Генрих со стулом.

— Посиди, сейчас все пройдет. Может, пососешь валидол?

— Вы что? — запротестовала я. — Со мной все в порядке. Просто немного устала.

— Генрих, принеси зеркало, — попросил Марк, обернувшись. — Пусть полюбуется, в каком она порядке.

— Смерти ее хочешь? — сунув мне в руки бокал, полюбопытствовал Прошка. От вида этой рожи и чемпиона по здоровью штопором скрутит. Пей, зомби!

Я выпила водку, как воду, даже не почувствовав вкуса. Сначала ничего не произошло, потом в мозгу заклубился приятный туман и все тело как-то сразу расслабилось. Я только теперь осознала, в каком напряжении провела последние двенадцать часов. Сначала — волнующая встреча с Петровским, потом нервное ожидание невесть куда запропастившейся троицы доморощенных детективов, долгожданный, но странный звонок Вероники, минута в объятиях трупа (вернее, труп побывал в моих объятиях) и, наконец, изнурительный разговор с Полевичеком. Я была уже на пределе, когда приехала к нему, и только необходимость во что бы то ни стало перетянуть его на свою сторону питала мои силы. Не знаю, догадался ли он, чего стоил мне тот легкий, почти легкомысленной тон, в котором я вела беседу. Но мне по опыту известно: если хочешь чего-то добиться от человека, на него нельзя давить. Слезы, мольбы, угрозы, демонстрация отчаяния — все, что может создать впечатление, будто тебя загоняют в угол, — вызывает только инстинктивное желание защититься и, как следствие, неприятие или равнодушие.

— Ну что, слегка оклемалась? — спросил Марк, наблюдавший за моей реакцией на алкоголь. — Можешь в двух словах рассказать, что случилось, или сразу ляжешь в постель?

— В двух словах могу. Позвонила Вероника, попросила меня приехать к Роману — не на Первомайскую, а в Новокосино, где он снимает квартиру. Специально предупредила, что я должна приехать одна. Там Роман поговорил со мной по домофону, нажал кнопку, открывающую дверь подъезда, но что-то не сработало, и он сказал, что идет меня встречать. Но буквально через несколько секунд раздался писк, дверь все-таки открылась. Я вошла в подъезд, сверху спускался лифт. Двери открылись, и на меня упал Роман. С ножом в груди. Я положила его на спину, вызвала через диспетчера «скорую» и милицию, а сама поехала наверх.

— Поздороваться с убийцей? — не выдержал Прошка.

— Я испугалась за Веронику.

— С ума сошла.

— В квартире никого не было. Дверь нараспашку, и никого, я всюду посмотрела. Потом спустилась по лестнице на улицу и удрала. Теперь Петровский меня точно посадит.

— Не посадит, — пообещал Марк, помогая мне подняться.

— Конечно, не посадит! — поддержал его Прошка. — Тебя ж когда-нибудь выпустят, а он не самоубийца.

Наутро (хотя правильнее было бы сказать — днем), когда я проснулась, меня насильно накормили завтраком и заставили пересказать в подробностях похождения прошлой ночи. Я в красках описала сцену с трупом, шагнувшим мне навстречу из кабины лифта, перечислила действия, которые предприняла для его спасения, если оно было возможно, рассказала, как поднялась в квартиру и как сбежала под носом у милиции, а потом перешла к изложению разговора с Полевичеком. Но стоило мне произнести вступительную фразу: «По-моему, мне удалось завоевать его доверие», — как Прошка всколыхнулся, округлил глаза и вскричал:

— О господи! Еще один! — Прежде чем я успела отреагировать на его выходку, он придвинул ко мне стул, склонился поближе и зашипел в ухо:

— Варька, честное слово, я никому не скажу, но признайся, как у тебя это получается?

— Что — это? — холодно осведомилась я.

— Ну — это, сама понимаешь.

— Ничего я не понимаю! Я не обязана читать твои грязные мыслишки.

— Вот-вот, я и говорю — понимаешь.

— Прошка, прекрати! — возмутился Генрих.

— Тебя вывести, или сам уйдешь? — сказал свое веское слово Марк.

— Нет, пусть он объяснит, на что намекает! — завелась я. — Между прочим, даже в ханжеском девятнадцатом веке, когда невозможно было шагу ступить, чтобы не нарушить приличий, а слово «ножка» считалось абсолютно нецензурным, хотя бы речь шла о курице, женщину не порицали за визит к мужчине, если в доме находилась его жена.

— Господи, помилуй! — Прошка перекрестился. — Значит, вы при жене… Нет, это уму непостижимо! Я понимаю, будь ты видной девкой, а то — ни кожи, ни рожи, без слез не взглянешь. И поди ж ты! Раз, два — и они валяются у тебя в ногах, умоляя, чтобы ты позволила им спасти себя от тюряги. Неужто у всех фараонов мозги до такой степени набекрень?

Генрих:

— Прошка!!!

Марк:

— Уймись, фигляр бездарный!

— Насчет мозгов ничего не скажу, не знаю. Ты сам уверял, будто у милиционеров мозгов не бывает. А вот вкус у некоторых из них, в отличие от тебя, извращенца, имеется.

— Брэк! — подал голос Леша из своего угла. — Рассказывай дальше, Варька. Таскать друг друга за вихры будете после.

— Было бы за что таскать! — пнула я Прошку напоследок и, не дожидаясь сдачи, продолжила рассказ.

— Значит, по-твоему, вариантов больше нет? — сказал Марк, когда я закончила. — Либо убийца — Роман с его неизвестным сообщником, либо Сурен?

— А нам, значит, всего-то и нужно, что взять Сурена в оборот? обрадовался Прошка. — Это нам раз плюнуть! Сейчас попьем чайку и поедем. Он у нас живо заговорит!

— Как, интересно, ты заставишь его говорить, если у нас против него ничего нет? — спросил Марк недовольно. — Не можем же мы предъявить ему в качестве улики Варькины рассуждения! Дескать, убил ты, больше некому, потому как Варвара не убивала, Вероника тоже, Тамара лежит в больнице, а у остальных есть алиби. Да он над нами просто посмеется!