Возвращенец. «Элита пушечного мяса» - Полищук Вадим Васильевич "Полищук Вадим" - Страница 26

- Служу трудовому народу! - запоздало среагировал на начальственную похвалу Вова.

- Хорошо служишь, какого зверя подстрелил, настоящего диверсанта! Представляешь, сам сдался в плен, добровольно, прошел подготовку в школе Абвера и был заброшен к нам в тыл для проведения диверсий. Городской водопровод хотел отравить, но там мышь не проскочит, так он к нам полез, сволочь! Ну да ничего, ничего, мы его…

Особист вдруг встал, перегнулся через стол, схватил Вову за гимнастерку и притянул к себе.

- Жить хочешь?! В глаза, смотреть, в глаза!

Спектакль, вообще-то, был дешевым, но и Три Процента не относился к опытным, битым жизнью людям. Одного только не мог предвидеть главный режиссер и актер одновременно - не было в Вове того трепетно-благоговейного отношения к органам, которое было присуще почти всем советским людям в это время. Нет, как всякий околокриминальный деляга, он побаивался ментов, прокурорских и налоговой инспекции, но не более того. А потому, Три Процента этой внезапной вспышки начальственного гнева не столько испугался, сколько ей удивился, но на всякий случай решил подыграть начальству, подпустив легкое заикание.

- Х-хочу.

- Тогда будешь делать то, что я скажу. Понял?

- П-понял.

Довольный произведенным эффектом, особист отпустил Вову и плюхнулся обратно на свой стул.

- Парень ты неглупый, стреляешь метко, нам, - особист многозначительно выделил это слово, - такие нужны. Держись за меня и не пропадешь. Но смотри, чуть что не так, обратно во вшивые окопы спишу, а немец приговор исполнит.

Попасть в стукачи Вове совсем не улыбалось, и он предпринял попытку соскочить.

- Я в окружении был.

- Ничего страшного, - попытка провалилась. - Я тебя к коменданту устрою, он давно помощника просил. У тебя семь классов есть?

- Даже десять.

- Еще лучше. Будешь с бумагами работать, а мне докладывать все, что на станции делается. Понял?

Три Процента кивнул.

- Хорошо себя покажешь - внештатным сотрудником оформлю. А теперь так, завтра в восемь ноль-ноль явишься…

Из кабинетика Вова выскочил в растрепанных чувствах. С одной стороны, есть хорошая возможность пристроиться на тепленькое местечко в тылу. Сначала при бумагах, потом можно будет и на материальные ценности перебраться. А уж там-то он сумеет развернуться. С другой… Не по понятиям это. Да и совесть, вроде, где-то запротестовала. Надо же, столько лет молчала в тряпочку, а тут проснулась. Три Процента с трудом удержался от плевка на крашеный дощатый пол, жалко стало медсестричек, которые его намывали. Поживем - увидим, решил Вова и направился обратно в палатку, присутствовать сегодня на занятиях он не собирался.

В батальоне Лопухова встретили как героя, от дружески-благодарных хлопков через несколько минут заболела спина. Все уже знали, что отравы в мешочке хватило бы на всех, и еще осталось. Спас Вову комбат.

- Отставить! Чего на человека накинулись, дайте герою с ночи отдохнуть.

Так и сказал - герою. Просто, без всяких интонаций. Вот только героем себя Три Процента почему-то не чувствовал.

На следующий день, ровно в восемь ноль-ноль Три Процента предстал перед своим новым начальником. Комендант - старший лейтенант-железнодорожник. Хорошо за сорок, явно из запаса. По должности он был военным комендантом железнодорожной станции и помощник ему не полагался, но из-за большого потока военных грузов, часть которых предназначалась для частей, расквартированных в городишке, с писаниной он один не справлялся. Вот и прислали ему в помощь Вову, точнее, в писари.

Заполнять многостраничные ведомости простой перьевой ручкой, постоянно макая ее в чернильницу, это не липовые контракты "паркером" подмахивать. Он относился к поколению уже в полной мере вкусившему все прелести компьютерных технологий, да и лекции шариковой ручкой записывать куда как проще. Пришлось Лопухову первое время попотеть, но ничего, через неделю втянулся и дело пошло. Да так пошло…

Предназначенные для местных госпиталей грузы, разгружали на одном из складов. И находился он как бы в двойном подчинении - начальника станции и военного коменданта. Пару раз Вове пришлось побывать в этом темном мрачноватом помещении, заваленном разнообразными тюками и заставленном ящиками. Несмотря на скудное освещение он сумел разглядеть, работавшую на этом складе учетчицу Клавдию. Точнее, сначала он увидел туго обтянутый темной юбкой зад, и мелькавшие ниже белые икры. Вовин организм тут же потребовал продолжения банкета, то есть знакомства и он вышел на охоту.

Выбрав момент, когда никого, кроме учетчицы на месте не было, Лопухов зашел в пакгауз. Яркий солнечный день сменился полумраком, и он на пару секунд ослеп. Женщина попыталась проскользнуть мимо Вовы, но он перекрыл ей путь левой рукой и грудью прижал к стене.

- Ну куда же ты? Куда?

Второй рукой цапнул Клаву за грудь и попытался поцеловать. Учетчица отвернула голову, и Лопухов ткнулся губами ей в ухо. Где-то он читал, что язык в ухе жутко возбуждает женщин и попытался проверить данную теорию на практике. Видимо, это была полная лажа, Клава неожиданно сильно толкнула Вову в грудь, он отлетел метра на два и она успела выскользнуть из пакгауза до того, как Лопухов пошел на повторный штурм. Однако учетчица была практически единственной более или менее привлекательной и доступной для Вовы особью женского пола, чтобы он просто так отступился от нее. Вторую попытку он предпринял спустя пару дней. Подкараулил Клаву на вещевом складе и завалил на тюки с каким-то шмотьем. Только хотел сам навалиться сверху, как учетчица уперлась ладонями ему в грудь и спокойно попросила.

- Подожди.

Три Процента ожидал всего: крика, визга, ногтями по глазам, коленом между ног, но от того, что произошло дальше - просто обалдел. Клава сама задрала юбку, приподняв зад, сняла трусы, сильно похожие на мужские семейные, а потом долго ждала, пока Вова возился с тренчиком шаровар и путался в завязках кальсон. А чего, собственно, удивляться? Кто бы ее, симпатичную бабенку в самом соку, без "этого дела" на такой должности держал? Видимо, решила сжалиться над одуревшим без женской ласки солдатиком. Охреневший от счастья Вова забыл обо всем, но долго не продержался. А женщина контроля над ситуацией не потеряла и успела в последний момент спихнуть с себя кавалера. Тут зевать нельзя - только рот раскрыла, считай, мамой стала. Вот такая, блин, контрацепция образца сорок второго года.

Пока Лопухов приходил в себя, Клава поднялась, подтерлась какой-то тряпкой, привела в порядок свой гардероб и исчезла. Торопливо натягивающему свои кальсоны Вове, все произошедшее даже показалось счастливой иллюзией, но мокрые пятна на тюках и блаженная пустота в низу живота говорили об обратном.

Когда довольный Вова вышел из пакгауза, затягивая ремень, то наткнулся на ехидную ухмылочку местного грузчика по кличке Коляныч. Грузчик, уж если не видел, то точно догадался о произошедшем в пакгаузе.

- Чего лыбишься, старый хрыч? Завидно?

- Чему завидовать-то? - ощерился Коляныч. - Этого добра сейчас на всех хватает. Ты только осторожнее с ней, парень. Знаешь, кто ее валяет?

- Кто?

Грузчик многозначительно закатил глаза и ткнул пальцем в небо. И свалил, так и не сказав, кто же является высокопоставленным соперником в деле доступа к телу прекрасной учетчицы. Если завскладом, то хрен на него, сморчка старого. Это для Коляныча он величина, а Вова ему не подчинен. Вот если это сам начальник станции… Или комендант. Тут дело пахло керосином, у этих возможностей напакостить проходящему реабилитацию солдатику куда, как больше. О том, как их связь может сказаться на женщине, Три Процента даже не задумывался.

- Ни хрена, прорвемся!

Настроение у Лопухова было отличное, море по колено, горы по плечу, могущественный соперник по… В общем, ниже пояса. А зря.

Добившись Клавиного расположения, Вова поспешил закрепить успех. Сценарий свиданий был приблизительно одинаковым. Он выбирал момент, когда в пакгаузе никого, кроме Клавы, не было, отлавливал учетчицу, затаскивал в угол потемнее и делал свое дело. С минуту женщина типа сопротивлялась, а потом соглашалась на любой вид секса, в любой позе. При условии, что секс будет классическим, а поза миссионерской. Все остальное считалось извращениями и категорически отвергалось.