Круг - Симонова Лия Семеновна - Страница 25

— Дружбаны! — широко раскинув длинные руки и пытаясь перекричать музыку, заорал Прибаукин, — Я научу вас еще одной чудненькой детской игре. Сам услышал о ней недавно и спешу поделиться с друзьями.

Все оживились, с любопытством поглядывая на Веньку.

— Игра называется «Саранча», — удовлетворяя всеобщее любопытство, излагал Венька. — Запомните, «Са-ран-ча»! Как говорит наша уважаемая Цица, простенько, но с чувством… Приходишь к другу в гости, и если он сам тебя не угощает, то всей компанией наваливаешься на холодильник. И вот, стол уже накрыт. Прямо скатерть-самобранка! Фирма?!

— Ты что, смеешься, что ли? — изумился Пирогов.

— Я не смеюсь, — совершенно серьезно ответил Прибаукин. — При возросших возможностях трудящихся масс, я думаю, эта весьма гостеприимная семья не пострадает, если мы удовлетворим свои скромные потребности. Есть же хочется, дружбаны?

— Ну да… Ну конечно же, — спохватился нескладный Алешка. — Мама сама предложила, чтобы я вас накормил… Там все оставлено в холодильнике, но вы же танцевали… и потом это… спорили…

— Вот видите, — внушительно произнес Прибаукин. — Я всегда прав. А почему? А потому, что я ближе вас к простому народу…

Никто не стал Прибаукину возражать. После споров и танцевальной встряски всем и вправду хотелось есть, и девочки быстро накрыли на стол. И балдежка покатилась дальше с новой силой.

Кустов был счастлив от того, что Холодова никуда не торопилась. Он придвинулся к ней и мечтал, что она позволит ему снова таскать ее портфель и провожать до дома. Он не мог предположить, что его Оля-Соколя едва сдерживает себя и так благосклонна к нему и ко всем только потому, что для поездки с ансамблем в Бельгию ей нужна характеристика. На скорую руку она завоевывает дополнительные симпатии, упрочивает добрые отношения с коллективом.

Маша Клубничкина пребывала в прекрасном настроении, потому что снова представила себя в роли миледи, блистающей на званом и шикарном балу среди знаменитостей высшего света. Своей веселостью она доставляла немало радости Валерику Попову, который раньше не находил случая приблизиться к ней. Дубинина от души развлекалась, глядя, как робко маленький голубоглазый Попик простирает свою хрупкую ручку на массивное плечо Малинки, и не без удовольствия ловила на себе влюбленные взгляды Пирогова и Прибаукина. Не ускользала от ее внимания и злобная улыбка Киссицкой, которая пыталась показать всем, что ужасно веселится. И растерянную, судорожную гримасу на лице Юстины Тесли она видела. Тесли Олеське было жалко. Неужели Вениамин, добрый малый Венька, позабавившись любовью к своей Ю, отвернется от нее? «Мужчины таковы, — заключила Олеська, — надо их крепко держать в руках!»

Киссицкая сначала нервничала, перехватывала взгляды Пирогова на Дубинину, а потом стала обдумывать хитрый план спасения своих отношений с Пироговым и развеселилась.

Прибаукин, вне всякой зависимости от обстоятельств, всегда пребывал в прекрасном расположении духа. А Маша Кожаева радовалась, что мало-помалу становится среди ребят своим человеком и Алешка уже не смотрит на нее так затравленно, привыкает. Она отвлеклась от всего, что тяготило ее, и принимала живое участие в беседе.

Но больше всех счастлив был Столбов. Избавляясь от ненавистного кольца, ему казалось, он избавляет мать от пагубного пристрастия к побрякушкам!..

15

В один из дней Ноябрьских праздников Алешина мама не была занята в спектакле и отец не торопился на киностудию. Дни стояли солнечные, мама придумала всей семьей пойти погулять. Отец никогда ни в чем не отказывал ей. Он был значительно старше, относился к жене покровительственно, как к девочке, и когда-то это не нравилось Алеше. Потом он перестал замечать родителей.

Семейная прогулка не входила в его планы. И вообще представлялась вздорной прихотью матери. Развалившись в кресле и мрачно покусывая ногти, он думал о том, как смешно будет выглядеть «за ручку» с папочкой и мамочкой.

Ему хотелось встретиться с Прибаукиным, прошвырнуться с его дружбанами, «побалдеть» в гриль-баре, потрепаться и послушать музыку. То, что мать с отцом никогда не хотели считаться с его собственными намерениями, злило и обижало Алешу.

Молча изучал он потолок, который и так знал до мельчайших подробностей.

Мама заплакала. Отец тут же стал называть его толстокожим эгоистом и попрекать отметками в школе, несобранностью, безответственностью и полным отсутствием каких-либо достойных желаний и устремлений.

Алеша стойко выносил все обидные слова отца, а потом отключился и размышлял об ансамбле, который они создали. Ему ужасно хотелось написать для ансамбля песню. Он знал, о чем сказать людям, но выразить мысли стихами никак не удавалось. Едва справляясь с непослушными рифмами, он не сразу почувствовал, что отец трясет его за плечи. Совершенно остервенев от гнева, отец кричал ему:

— Ты что, и правда полная тупица, как утверждает Виктория Петровна, или только притворяешься, чтобы удобнее было жить?

С недоумением поглядев на своего величественного отца, Алешка ошалело спросил:

— А что случилось-то?

Ничего не объясняя, отец заявил:

— В общем, так: или ты идешь с нами, или я больше никогда не возьму тебя на просмотр в киностудию и вообще не буду иметь с тобою ничего общего!

Алешка высвободился, передернул плечами, словно стряхивая с себя физические и словесные притязания отца, и, не понимая зачем, согласился:

— Ну, пойдем, раз это так для вас важно.

Отец вздохнул с облегчением, а мама сразу же зашевелилась в своей комнате, принялась что-то передвигать, хлопать крышками коробочек, в которых хранились ее побрякушки. И вскоре появилась сияющая, накрашенная и вовсе не заплаканная. Как только ей удавалось сохранять сухими глаза после громких, надрывающих душу рыданий?

Алешка, не торопясь, натянул на себя самые старые и уже заплатанные джинсы, выношенный, насквозь просвечивающий свитер, нехотя напялил куртку, давно ставшую ему тесной.

Торжественно, всей семьей, как хотелось матери, они двинулись вдоль улицы. Мать была счастлива. Длинная, почти до пояса, нить крупного жемчуга заменяла ей шарф и оттеняла черное легкое пальто. В ушах и на среднем пальце левой руки сверкали камеи. Уже этого было достаточно, чтобы привлечь к себе внимание, но матери хотелось не только привлекать взгляды толпы, но еще и парить над нею. И она носила шляпы с великанскими полями. Может, шляпа казалась ей парусом? Или парашютом? Алешка не видел ее лица… Они с отцом тащились сзади, как шлейф, не глядели друг на друга и молчали.

Алешке представилось, что они с отцом и все другие люди вокруг находятся в партере, а мама — на возвышении, на подмостках сцены. Он попробовал еще раз отключиться, последнее время это у него хорошо получалось. Шум толпы убаюкивал, и, будто покачиваясь на легких волнах, он снова принялся искать рифмы для своей песни… И тут опять услышал крик отца. Пришел в себя и не увидел перед собою матери. Отец стоял рядом с ним, словно застыл навеки. У его ног чуть вздрагивала шикарная мамина шляпа с великанскими полями.

В сказках и древних легендах герои, случалось, проваливались в преисподнюю, исчезали в разверзнувшейся на пути бездне. Слышал он и в разговорах, как люди уверяли друг друга, что могли бы провалиться сквозь землю со стыда. Но никто никуда не проваливался, быстро усмиряя свою покорную совесть. Теперь же мама и впрямь исчезла, и Алешка затих, не понимая еще, что произошло.

— Что ты стоишь? — одернул его отец. — Что ты стоишь, словно соляной столб?! Мы потеряли маму!.. — Он почти кричал, пытаясь с трудом и очень неловко согнуться и ухватить одною рукою шляпу, другою — придерживая радикулитную поясницу.

Алешка тупо смотрел на отца и, как парализованный, не мог сдвинуться с места. Когда шляпа оказалась уже в отцовских руках, Алешка увидел, что она скрывала под собою водопроводный люк. Выходило, что мама упала в люк. Витая над землей, не заметила предостерегающего знака.