Полный котелок патронов - Зорич Александр - Страница 22

— Товарищ майор, мы обстреляны! Разрешите покинуть машины! — выкрикнул он.

— Разрешаю. Всем рассредоточиться!

В радиообмен вклинился Борхес:

— Только ни в коем случае не ищите укрытия за бетонным забором Подстанции. Там аномалий больше, чем бетона.

— Все слышали товарища проводника? — осведомился Филиппов.

И, не дожидаясь ответа, повелел:

— Выполняйте.

Мы едва успели кубарем выкатиться из десантного люка нашего Ми-17, как дюраль винтокрылой машины был вспорот крупнокалиберными бронебойно-зажигательными пулями, которые на сленге многих сталкерских кланов именуются «болтами».

Какое именно оружие выпустило «болты» — отечественная снайперка ОСВ-96 или пулемет ДШК, а то, может, и вообще гауссовка третьего поколения, — я проанализировать не успевал.

А ведь от этого зависело многое. Если не все.

Потому как если это была электромагнитная винтовка Гаусса, значит, почти наверняка мы атакованы «монолитовцами».

Если 12,7-мм ОСВ-96 — «каперами».

Ну а ДШК указывал на то, что на нас набросились перемещенные сюда машиной времени советские мотострелки времен Корейской войны.

Про мотострелков, конечно, шутка. Крупнокалиберный пулемет Дегтярева — Шпагина образца 1938 года, известный как ДШК, был бы почти наверняка «долговским».

Но в любом случае ситуация казалась отвратительной.

Мы определенно находились под губительным огнем оружия, имеющего уверенную прицельную дальность метров семьсот, не меньше. В то время как почти вся стрелковка, которой располагали люди майора Филиппова, прицельно била хорошо если метров на триста — триста пятьдесят. (Я говорю не о паспортной «прицельной дальности»! Вон, пожалуйста, у АК-108 из семейства автоматов Калашникова вообще заявлена прицельная дальность 1000 метров! Я же имею в виду ту дистанцию, на которой в реальных условиях Зоны и с учетом реальной изношенности стволов вы можете рассчитывать попасть в идущего человека, например.)

Исключение составлял тяжелый пулемет «Корд» калибра 12,7 мм. Конкретнее, его пехотный вариант на сошках, имеющий армейский индекс 6Т19. В сущности, это был самый мобильный из существующих вариант этого прекрасного пулемета.

Сверх того у нас имелись три таких же пулемета «Корд» на специальных вертолетных кронштейнах. Но хорошо если один из трех, не снимая с кронштейна, можно было попробовать использовать для ведения огня в том направлении, откуда нас обстреливали.

Для полноты картины следует упомянуть 23-мм автоматические пушки в подвесных вертолетных контейнерах УПК-2000. Эти внушительные стволы использовать для ведения огня по супостату было и вовсе невозможно — для начала следовало взлететь и осуществить грубую наводку пушек поворотом корпуса винтокрылой машины.

В общем, практически ценный в той ситуации крупнокалиберный пулемет был у нас ровно один — «Корд» на сошках.

Но чтобы ввести его в действие — развернуть, как говорят военные, — требовалось как минимум зарядить его патронной лентой.

В нормальных условиях и для хорошо тренированного расчета — всех делов на полминуты. Но разве наши условия можно было назвать «нормальными»?

Ефрейтор Валенков, второй номер пулеметного расчета, был ранен еще до того, как успел откинуть сошки «Корда».

На его счастье, ранен не прямым попаданием «болта» (что стоило бы ему как минимум оторванной конечности), но лишь дробью мелких осколков, выбитых вражеской пулей из массивного цинка с пулеметными патронами. Но все равно Валенков был выведен из строя сильным кровотечением — им тут же занялся фельдшер. Тогда я еще не знал, что его фамилия Серов.

Но хуже того! Доселе невидимые нападающие четко вскрыли возню пулеметного расчета и немедленно сосредоточили огонь на нашей небогатой матчасти. Так что скоро разворачивать на позиции стало уже нечего — наш героический «Корд» был пробит сразу в трех местах. В том числе в районе казенника…

Костя, имеющий больший боевой опыт, чем я, и оценивший всю безнадежность нашего положения быстрее меня, закричал в микрофон:

— Надо отходить на территорию Подстанции! Здесь мы видны как на ладони!

— Нет возражений, — отозвался майор Филиппов. — Но ваш коллега Борхес только что уверял, что под бетонной стеной очень опасно!

— А здесь разве нет? Думаю, когда Борхес это советовал, он не представлял, как нас здесь прижмут! — распаляясь, выплюнул в микрофон Тополь.

— И что же делать?

— Гос-споди… Герметизировать защитные костюмы — и быстро за мной!

С этими словами Тополь технично пополз к тому самому пролому в бетонной стене, где билась молниями аномалия «электра».

Скорее всего этот безумно оригинальный маневр — отступление под огнем противника — стоил бы нам очень серьезных потерь. Выражаясь менее литературно, но более доходчиво — отстрелили бы вашему Комбату лучшую половину его бывалой задницы.

Но тут самый настоящий подвиг совершил украинский пилот-вертолетчик — командир экипажа той самой вертушки, у которой Выбросом пожгло авионику.

Вместо того чтобы начать отход из-под огня вместе со всеми, он резко запрыгнул в кабину и запустил вертолетные двигатели с обычного искрового зажигания (что значит отечественная, дубовая техника — чтобы взлететь, ей по-прежнему на фиг не нужна никакая утонченная авионика!).

Подлые наши враги сразу же обстреляли кабину ожившего и бодро затарахтевшего вертолета. Но на наше счастье на директрисе стрельбы крутилась свежая «птичья карусель». Так что ни одна из пуль по назначению не попала, подкрученная мощным гравитационным вихрем и уведенная в сторону ровно настолько, чтобы пройти от остекления кабины в полутора метрах…

Турбины Ми-17 тем временем набрали достаточные обороты. Машина, оторвавшись от земли, быстро взмыла примерно на высоту девятиэтажки и развернулась остекленной мордой в направлении противника.

Отважный капитан ВВС, будучи лишен возможности задействовать сожженную Выбросом электронную аппаратуру сканирования передней полусферы и прицеливания, был вынужден стрелять «на глазок». И более того — практически наугад! Поскольку засечь врагов даже по вспышкам выстрелов было при свете дня не так легко. А если они пользовались гауссовками — то и невозможно!

В четыре глотки заорали 23-мм автоматические пушки ГШ-23, засыпая гребень холма на юго-востоке градом смертоносных снарядов.

Затем летчик, похоже, что-то углядел, потому что перенес огонь на пятнадцать градусов западнее и теперь пушечные очереди взялись перемалывать в щебенку остатки панельной многоэтажки на окраине Припяти.

Не думаю, что он попал хотя бы в одного из снайперов. Но, выражаясь армейским языком, смог временно подавить снайперский огонь.

Оно и неудивительно. Попробуй-ка прицельно посылать свои «болты» на километр из четырнадцатикилограммовой гауссовки, если вокруг тебя рвется по восемнадцать снарядов в секунду, поднимая такие тучи пыли, будто с небес роняют груженные цементом «КамАЗы»!

Стоило обстрелу прерваться, как все мы перепуганными зайцами рванули под прикрытие бетонного забора Подстанции.

Уже в который раз черт оказался не так страшен, как его рисуют.

Под забором, конечно, обнаружились залежи жгучего пуха, две жарки и одна электра. Причем электра тут же разрядилась на автомат в руках у рассеянного рядового Герсёнка.

К счастью, защитный костюм бойца выдержал — электра была молодая и неопытная. А вот рассеянности у Герсёнка поубавилось — до самого конца нашего героического рейда он ходил, поминутно озираясь и проверяя болтами всё, что только можно, включая воздух.

— Что-то никак мы с этой Подстанции не уйдем, — простонал Тополь. — Прямо проклятое место какое-то.

— Тут, наверное, артефактов новых Выбросом понарожало… — с мечтательной интонацией заядлого грибника сказал Борхес. — Может, и уходить смысла нету…

— Ты на что это намекаешь? — угрюмо спросил я.

— Я? Не намекаю, а постулирую. Я мог бы, пока суд да дело, прошвырнуться по Железному Лесу, «пустышек» подсобрать, «золотых рыбок»…