Невольничий караван - Май Карл Фридрих - Страница 33

— Молчать! — загремел Абдулмоут. — Ты что, не знаешь законов, по которым живут все поселения? Я могу убить всякого, кто посмеет мне возражать!

— Этого ты не сделаешь, потому что хорошо знаешь, что нет среди твоих людей более храброго и опытного, чем я. С моей смертью ты лишился бы самого нужно человека в поселке, а это было бы позором для всех. Кроме того, неизвестно еще, как бы это понравилось Абуль-моуту, хозяину и главному коменданту поселка.

Абдулмоут внутренне признал справедливость этих слов, произнесенных с чувством собственного достоинства, однако не показал даже виду.

— Мне нет необходимости тебя убивать, — ответил он, — я накажу тебя таким образом, чтобы ты мог продолжать свою службу. Итак, с этой минуты ты больше не баш-чауш, а обычный солдат и остаешься в поселке под арестом. А теперь пусть жребий решит, кто из унтер-офицеров останется здесь за старшего на время нашего отсутствия.

Услышав об этом решении, старый фельдфебель больше не смог держать себя в руках.

— Что?! — гневно вскричал он. — Я должен стать рядовым солдатом, да еще быть арестованным? Этого Аллах не допустит! Здесь есть люди, которые верны мне и не покинут меня!

Он гордо и одновременно испытующе оглянулся вокруг. Тихий ропот подтвердил правоту его последних слов. Тогда Абдулмоут выхватил оба своих пистолета, взвел курки и пригрозил:

— Пулю в лоб тому, кто посмеет мне противиться! Подумайте, ведь если я разжалую фельдфебеля, то следующие за ним чины продвинутся по службе. Разве вам это не выгодно? Или вы хотите, чтобы я и вас заковал в цепи, как бунтовщиков? Если нет, то заберите у него саблю и пистолеты и свяжите его!

— Что?! — воскликнул старый вояка. — Меня обезоружить и связать? Нет, лучше смерть! Стреляй же, если ты…

Не договорив, он выхватил саблю и угрожающе взмахнул ею, но внезапно ему как будто пришла в голову новая мысль. Он опустил клинок и медленно провел свободной левой рукой по своему бородатому лицу, может быть, для того, чтобы скрыть промелькнувшее на нем выражение, а потом продолжал совсем другим, смиренным и преданным тоном:

— Прости меня, господин! Ты прав, потому что ты начальник, и я обязан повиноваться тебе. Сделай меня рядовым солдатом. Но скоро я отличусь в боях, снова стану начальником. Аллах велик, и только ему одному известно о том, что должно произойти.

Эти последние слова прозвучали достаточно двусмысленно и, пожалуй, содержали скрытую угрозу, которой, однако, не заметил Абдулмоут. Он сам забрал у фельдфебеля оружие и сказал:

— Благодари свой возраст и мое великодушие за то, что я принимаю твои извинения. Ты обнажил против меня саблю, и за это ты заслуживаешь смерти. И все же я тебя прощаю. Я дарю тебе жизнь, но оставляю в силе тот приговор, который я объявил. Отведите его в тюрьму и свяжите покрепче, чтобы он не вздумал бежать!

Этот приказ относился к двум унтер-офицерам, которые тут же повиновались. Они встали по обе стороны старика и повели его в тюрьму, причем он пошел с ними без малейших возражений. Абдулмоут хорошо знал своих людей и действовал наверняка, обещая повышение: надежда на него мигом заставила даже самых преданных фельдфебелю унтер-офицеров отвернуться от него.

После этого все отправились к токулу коменданта и, обратившись предварительно к Пророку и всем святым халифам, стали тянуть жребий, кому оставаться в поселке. Пятьдесят солдат и унтер-офицер, которым он выпал, с бессильной яростью покорились судьбе, а остальные стали снаряжаться в дорогу. Перед тем, как все разошлись по своим хижинам, колдун объявил:

— Всякий правоверный мусульманин должен начинать свои путешествия в священный час аср. Но Аллах разрешил нам на этот раз выступить утром, и значит, не будет грехом против него отправиться через час: ведь полночь позади, и можно считать, что утро уже наступило. Слава Аллаху, благословенно будь его имя!

В походе принимали участие более четырехсот человек, которые должны были разделиться на два отряда. Первому предстояло поспешить на лошадях вперед и поймать обоих беглецов, а затем в условленном месте подождать остальных, следовавших частично на повозках, частично пешком. Первым отрядом командовал сам Абдулмоут, а вторым — тот унтер-офицер, который был назначен на место разжалованного фельдфебеля.

Через час оба отряда выстроились у ворот поселка. Впереди всех стоял знаменосец со священным знаменем в руке. Как ни бесчеловечна цель разбойного набега, все же он никогда не начинается без того, чтобы его участники не попросили Бога о защите и благословении, совсем так же, как в былые времена в церквях некоторых рыбацких поселков молились о «благословенном побережье». Колдун, который, как уже упоминалось, выполнял здесь роль священника и одновременно счетовода, встал перед солдатами рядом со знаменосцем, воздел к небу руки и громким голосом воскликнул:

— Помоги нам, о Господи, одари нас твоею милостью!

Эти слова все присутствующие должны были повторить хором. Затем факир продолжал:

— Благослови нас, о благословенный, о бессмертный!

Этот призыв тоже был подхвачен всеми в один голос. Он был обращен к Пророку, а первый — к Богу. Далее последовали обязательно предшествующие строфам каждой суры слова:

— Во имя Аллаха милостивого, милосердного!

После этого была прочитана первая сура Корана, а за ней — тридцать шестая сура, названная Мухаммедом Сердцем Корана, и с тех пор ее именует так каждый мусульманин. Эту суру люди читают, находясь перед лицом опасности, ее же словами провожают умирающих в последний путь. Она довольно длинная и заканчивается так:

«Разве не видит человек, что Мы создали его из капли? А вот — враждебен, определенно! И приводит он нам притчи и забыл про свое творение. Он говорит: «Кто оживит части, которые истлели?» Скажи «Оживит их тот, кто создал их в первый раз, и Он сведущ во всяком творении. Он — тот, который сделал вам из зеленого дерева огонь, и вот — вы от него зажигаете». Разве тот, кто создал небеса и землю, не в состоянии создать подобных им? Да, Он — Творец, мудрый! Его приказ, когда Он желает что-нибудь, — только сказать ему: «Будь!» — и оно бывает. Хвала же тому, в руке которого власть надо всем, и к Нему вы будете возвращены!» [103]

Прошло довольно много времени, прежде чем колдун, а за ним солдаты проговорили эту суру. Когда звучали ее последние слова, небо на востоке посветлело, и показались первые лучи солнца. Теперь снова нельзя было отравляться в путь, пока не будет произнесена приуроченная ко времени восхода солнца утренняя молитва. Наконец, участники похода поднялись с колен и направились к воротам.

Стремясь наверстать потерянное время, всадники Абдулмоута вскочили на лошадей и, как будто подхваченные вихрем, унеслись по направлению к югу. Сам комендант скакал впереди, а рядом бежал его пес, которого он привязал к седлу на длинном поводке.

Второй отряд, возглавляемый знаменосцем с завернутым теперь в чехол знаменем, двигался медленнее.

На прощанье солдаты дали несколько залпов, на которые ответила из своего оружия остававшаяся в поселке команда. При прощальных и приветственных салютах здесь принято расходовать боевые патроны, несмотря на то, что они являются крайне ходовым товаром, который не так просто раздобыть.

Солдаты из дежурного отряда смотрели вслед уходящим, пока те не скрылись из виду. Настроение у всех было самое что ни на есть скверное: ведь никто не знал, сколько времени теперь придется ждать до следующей гасуа. Кроме того, они даже не могли утешать себя мыслью, что, оставаясь в селении, избавляются от трудностей и лишений, предстоявших их товарищам в пути: и того, и другого дома имелось более чем достаточно. Работу, с которой в обычное время едва управлялись пятьсот человек, теперь предстояло выполнять пятидесяти солдатам. Вдобавок в любую минуту можно было ожидать опасности, так как поселки, гарнизон которых находится в походе, то и дело подвергаются нападениям соседских племен.