Невольничий караван - Май Карл Фридрих - Страница 17

С этими словами он достал свой нож и столь выразительно стал им поигрывать, что его собеседник счел за лучшее для себя отложить поедание дурры до лучших времен. Помедлив, он сказал заискивающим тоном:

— Разве я хоть раз уронил слезу, когда мой нож или моя пуля обрывали человеческую жизнь? Если я случайно проявил слабость, то это еще вовсе не значит, что я стал мягок, как женщина. Вот увидишь, я буду первым, кто вонзит нож в сердце одного из этих джелаби.

— Я надеюсь, что ты сумеешь доказать мне свою преданность и развеять сомнения, к которым ты только что подал мне повод. Охотник на рабов не должен знать жалости и сам должен быть готов умереть, не моргнув глазом. Если он на это не способен, значит, ему следует подыскать себе другое занятие. Но довольно об этом. Завтра утром распухшие от обжорства коршуны не смогут взлететь с трупов наших врагов, а мы тем временем доставим нашу добычу в Кака.

— В Кака? Но тогда нам придется возвращаться назад, на северо-восток от Нила. Почему бы нам не отправиться вместе с ней в Фашоду?

— Фашода действительно ближе, и кроме того я могу появиться там сейчас беспрепятственно, так как при мне нет рабов. Но в Фашоде я не найду покупателей для вещей, которые мы заберем у этого гяура. В Кака же у меня есть свой человек, который доставит собранную чужеземцем коллекцию в Хартум и там выгодно продаст.

— А это не вызовет подозрений?

— Нет, потому что у него хватит ума придумать историю, которой все будут верить. В Хартуме есть люди, которые знают цену такой коллекции и хорошо заплатят за нее. А она действительно очень дорого стоит. Иначе христианин не покинул бы свою родину и не стал бы подвергать себя таким опасностям из-за этих засушенных растений. Скоро мы предпримем еще одну такую же охоту. Последний курьер, прибывший ко мне из Умм-эт-Тимсы, сообщил, что там появились два белых, молодой и старый, которые ищут растения, чтобы положить их между листами бумаги, и ловят жуков, змей и всяких червяков, которых они прячут в бутылки. Оба имеют при себе чернокожих слуг, много оружия, разные товары для обмена и большие, тяжелые тюки с вещами, которые, как вы знаете, заменяют им деньги. Мне не нравится, что эти европейцы нагло разгуливают по нашей территории, и поэтому, прибыв туда, мы отправим их в преисподнюю, а их вещи оставим себе. Они верят в Иисуса, сына Марии, который учил, что на земле не должно быть рабов, так как и черные являются детьми Аллаха. Если мы их не убьем, это учение может распространиться и повредить нашему делу. Я не потерплю христиан в районах, где я охочусь за рабами, а особенно христианских священников, которые подстрекают против нас черных, внушая им нелепое учение о любви. Поэтому оба этих белых умрут, как и гяур, который спит сейчас там, у источника.

— А ты не думаешь, что он будет защищаться?

— Мы не дадим ему на это времени. Нападение будет столь внезапным, что он не успеет воспользоваться своим ружьем. Попозже шейх навестит нас, как было уговорено, и мы узнает от него, где лежит гяур и где спят джелаби. Мы подкрадемся к ним и убьем их спящими, так что они отправятся в преисподнюю, не успев понять, что произошло. Может быть, они даже не перезарядили ружья после того, как отпугивали льва.

— О, Аллах! В какой страшной опасности мы находимся! Ведь Пожиратель Стад может наведаться и к нам!

— Нет, этого не произойдет. Его жилище расположено на восток от источника, и он снова туда вернулся. Если бы он свернул в нашу сторону, верблюды выдали бы его присутствие. Перед этим они вели себя беспокойно, но после того, как раздались выстрелы, они больше не выказывали тревоги. Значит, Отец Толстой Головы ушел. Но давайте перестанем разговаривать и прислушаемся. Шейх может прийти раньше, чем мы его ожидаем, и мы должны позаботиться о том, чтобы он не проскочил мимо нас.

Из этих слов Шварц заключил, что беседа подошла к концу и ему пора возвращаться. Он тихо и осторожно пополз прочь, затем, удалившись на приличное расстояние, поднялся и пошел шагом.

Уже оказавшись у скал, немец снова приник к земле и осторожно, чтобы хомры ничего не заметили, пробрался к своим. Джелаби уже начинали беспокоиться, так как он отсутствовал довольно долго. Он рассказал им обо всем, что видел и слышал, и спросил, не говорит ли им что-нибудь имя Абуль-моут. Они все знали этого человека, хотя никогда его не видели. Он был знаменит по всей округе как самый безжалостный охотник на рабов, но где находится его убежище, никто точно сказать не мог.

— Он, кажется, совершает свои набеги из Умм-эт-Тимсы, — подсказал Шварц. — Это название вам незнакомо?

— Нет, — ответил Отец Одиннадцати Волосинок, — я знаю все укрепления по ту сторону страны динка [64], но о таком слышу впервые. Но это сейчас не так важно. Мы, прежде всего, должны подумать об обороне и разработать план военных действий.

— Здесь нечего особенно обдумывать. Главное, что враг уже не может застать нас врасплох. Теперь мы знаем, откуда он придет.

— Да, но не знаем, когда.

— Мы это узнаем. Шейх, который, как я и предполагал, состоит в сговоре с Абуль-моутом, должен пойти к разбойникам и рассказать, где мы расположились. Сразу после этого состоится нападение. Так как хомры не потушили свой костер, мы увидим, когда шейх удалится, и успеем подготовиться к встрече.

— Мы их перестреляем?

— Нет. Их двенадцать человек, а нас только девять, но так как они не догадываются о наших планах, превосходство на нашей стороне. Мы спрячемся вон в тех кустах и выскочим, когда они подойдут. Каждый из нас возьмет на себя одного араба и хорошим ударом приклада по голове свалит его с ног. С остальными тремя справиться будет нетрудно. Если они обратятся в бегство, мы их отпустим, тех же, кто станет защищаться, мы прикончим на месте. Остальных мы возьмем в плен и доставим в Фашоду мидуру.

— А как мы поступим с хомрами?

— Это будет целиком зависеть от их поведения. Насколько я понял, они не будет непосредственно принимать участие в нападении и предоставят действовать гуму, который, судя по диалекту этих людей, тоже состоит из хомров. Мои бывшие проводники намереваются оставаться у своего костра до тех пор, пока с нами не будет покончено. Таким образом, нам они пока не опасны, а потом мы с ними разберемся. Сейчас для нас главное, чтобы каждому удалось одним ударом оглушить своего противника.

— Ну, за этим у меня дело не станет, — заверил словак, — я разверну моего «слоноубийцу» и обработаю парня так же, как недавно — жену льва.

— А у меня, — вставил Хаджи Али, — осталась половина моего сломанного копья. Из него получится хорошая дубинка, и я не завидую тому, кому она обрушится на голову!

В этом же роде высказались и другие. Все были согласны с тем, что врагов не следует убивать, и с удовольствием предвкушали свое триумфальное вступление с пленниками в Фашоду. Те же, у кого не было подходящего оружия, принялись искать среди поклажи предметы поувесистей.

Немец и джелаби разговаривали очень тихо, так чтобы ни один звук не донесся до хомров, которые были убеждены, что враги крепко спят. Впрочем, эта предосторожность была излишней, так как даже сказанные более громким голосом слова потонули бы в шуме, который производили животные. Верблюды и ослы, в особенности последние, все еще не могли успокоиться, так как лежавшие вблизи от них трупы обоих хищников внушали им страх. Ослы беспрестанно топтались на месте, верблюды боязливо фыркали, но лежали смирно, поскольку были стреножены.

В ожидании гостей время тянулось для всех очень медленно. Наконец от группки хомров отделилась одна фигура и двинулась по направлению ко второму лагерю.

— Это шейх! — прошептал Али. — Сейчас он пойдет к ним!

— Нет, — так же тихо возразил словак, — сначала он проведает нас, чтобы убедиться, что мы действительно спим. Он наверняка сделает вид, что пришел посмотреть на верблюдов. Тише, кажется, идет.

Он оказался прав: к ним медленно приближался шейх. Сначала он подошел к верблюдам и несколько минут постоял возле них, прислушиваясь. Никто из «спящих» не пошевелился, и тогда шейх негромко сказал: «Погонщики верблюдов все еще боятся. Может быть, оттащим подальше туши львов?»