Те, кто выжил - Круз Андрей "El Rojo" - Страница 24

Неоригинально, хотя и более чем логично. Патроны — жизнь, они действительно сейчас чуть не главная валюта в природе. А пить хочется, кстати, сюда весна тоже уже в полный рост пришла, даже лето. Впрочем, что это я — по календарю уже второй день лета… Пожалуй, хуже весны в истории человечества пока не случалось, так, чтобы сразу всем раз — да и погибнуть. И чтобы уцелевшим потом прятаться по таким промзонам. Плохая была весна, очень плохая.

В Информцентре, а точнее, в той бытовке, что стояла на самом проходе, нас приняла деловитая женщина в очках, с длинным лицом и лошадиной улыбкой, открывающей не только зубы, но и верхнюю десну, широкую и бледную. Кроме нее в бытовке было еще двое — молодая конопатая курносая девушка с идеально круглым лицом и средних лет мужчина, похожий на примерного банковского служащего, лысоватый и какой-то пыльный.

— Чего вы хотели? — спросила женщина с лошадиной улыбкой, и я только в этот момент сообразил, что мы шли сюда, так толком и не сформулировав наших вопросов.

Спросила она на фламандском, разумеется, вопрос я понял из контекста, а содержание разговора мне уже позже пересказала моя спутница.

— Мы едем в Амстердам, — заговорила Дрика. — Я сама из Амстердама… не была там с того момента, как все началось… в общем…

— Не знаете, что вас там ждет? — закончила вопрос за нее собеседница.

— Ну… да, верно, — закивала Дрика.

— Город сильно пострадал, как и Антверпен, — ответила женщина, глядя Дрике в глаза. — Очень сильно. Здесь тоже была настоящая резня. Порт отбили военные, причем не сразу: спасли уже кого получилось.

— Там… было так же?

— Абсолютно. У вас там кто-то остался?

Дрика вздохнула судорожно, кивнула, зажала ладони между коленями. Пальцы у нее заметно дрожали, и она вообще не знала, куда девать руки. Когда стояла, она клала их на автомат, а сидя так не получалось.

— Да, мама осталась.

— У нас пока нет полной базы данных по всем анклавам, — ответила женщина, глядя в экран монитора и щелкая мышкой. — Но мы стараемся такую создать — связь есть уже почти со всеми. Люди стараются перебираться на Остершельде и Вестершельде… это здесь, в Бельгии, — добавила она, перехватив уже мой взгляд и сменив язык на английский.

— Это такие острова большие у самого берега, с дамбами, — добавила Дрика для меня.

— Да, верно, — кивнула женщина, сняв очки и разминая пальцами покрасневшую переносицу. — Туда советуют всем переселяться. Море прокормит в любом случае, и оно же не пустит мертвых с материка.

— А как там с зомби? — уточнил я.

— Их уже уничтожают, — пояснила она. — Скоро, наверное, ни одного не останется. Здесь остается только анклав в порту, вот этот самый, и отдельные группы людей, которые не хотят ни с кем объединяться.

— А что в Нидерландах? — спросила Дрика.

— Почти то же самое, — ответила женщина.

Она взяла из коробки на столе салфетку и начала протирать стекла очков, и без того сверкавшие чистотой. Надев их вновь, она добавила:

— Там хотят очистить всю северную часть, от Амстердама до Ден-Хелдера. Провести границу по каналу, опутать все проволокой и там жить.

— Много людей осталось? — спросила Дрика.

— Не знаю, как в Голландии, но в Бельгии не больше семи процентов, — как-то сухо, глядя при этом не на нас, а в окно, ответила женщина. — Приблизительно.

Мне показалось, что она солгала насчет того, что ей неизвестен процент уцелевших в Голландии. Скорее всего, она не хотела заранее окончательно расстраивать Дрику, переложила ответственность на нее саму — мол, доедет и узнает. Да здесь и догадаться можно: у нас за спиной половина Европы осталась. Живых людей почти что и не видели, в Америке такое разве что в Калифорнии да в районе Нью-Йорка.

— Заполните анкету на тех, кого вы разыскиваете. — Женщина придвинула Дрике два распечатанных листа и карандаш. — Оставите здесь, завтра мы сможем вам точно сказать, числится ли разыскиваемое вами лицо в какой-то из баз данных, на живых ли или на погибших.

Голос звучал как запись, никаких эмоций. Настолько никаких, что я понял: каждое слово из уже в который раз произносимой речи ее ранит. Семь процентов осталось. Девяносто три процента или погибло, или ходит по земле в виде неживых разлагающихся тварей. Сколько среди них ее близких? Кто погиб у нее? Муж? Дети? Родители? Все, кого она знала?

Разговор смялся и смолк. Дрика тщательно заполнила анкету из множества пунктов, в которых перечислялись все возможные зацепки для опознания, перечитала внимательно и отодвинула по столу от себя.

— Завтра с утра можете заходить, — сказала женщина, положив листочки в стопку таких же. — Мы в девять утра открываемся. Желаю удачи.

Мы опять оказались на улице. Пожертвовали шесть патронов за две маленькие пластиковые бутылки минеральной воды, которые рыжий толстяк достал нам из переносного холодильника, — у него таких целый штабель стоял за спиной.

— Как думаешь, они что-то узнают про маму? — спросила Дрика, явно боясь услышать от меня какой-то конкретный ответ.

— Нет, я думаю, — сказал я не очень искренне. — Откуда им было всех людей в базы собрать? Да и в Бельгии мы пока, не в Нидерландах.

— Ну да, конечно, — с готовностью согласилась она.

— Пройдемся до рынка? — предложил я, вспомнив «целеуказание» толстяка из киоска.

— Да, давай.

2 июня, суббота, день. Бельгия, Антверпен

Огромный складской терминал, метров так двести в длину и не меньше ста в ширину, с въездами для больших грузовиков. Грузовиков сейчас в нем нет, зато есть великое множество контейнеров — тех самых, которыми так богат любой морской порт в этом мире. Стоят рядами, прижавшись друг к другу боками, внутри обосновались торговцы. Много торговцев, неожиданно много, и людей между торговыми рядами тоже хватает.

Рынок хоть и большой, но совсем не шумный — это не Восток, тут все культурно. Смотрят люди товар, если что-то надо — спрашивают у продавца. Никто не торгуется, цена везде написана, как в магазине.

Торгуют всем. А нам, как выяснилось, всего и надо. У меня вот пена для бритья закончилась. Можно мылом, но нет помазка, а ладонью толком не намылишься — уже проблемка получается. У Дрики дела женские, тоже важно. Все важно, даже одежда нужна нормальная, а то у меня исключительно «тактическая», что тоже не всегда удобно.

Здесь были деньги — те самые жетоны, которые мы заметили раньше. Был «Новый Антверпенский банк», да-да, не надо смеяться, который принимал всякого рода ценности от людей и менял их на эти самые жетоны по установленному курсу, тоже никакого торга. Прорезалась былая сметка старой Антверпенской биржи, старейшей в мире? А почему бы и нет.

— Смотри, оружием торгуют, — сказал Дрика, толкнув меня под локоть.

Я обернулся, глянул, куда она указывала. Точно, сразу несколько стоящих бок о бок контейнеров торговали вполне конкретным товаром, в нынешние времена самым востребованным из всех прочих.

— Поглядим?

— А нам разве что-то нужно? — удивилась Дрика.

В чем-то права, наверное: у нас одних патронов почти три центнера, и стволов тоже хватает, и гранаты ящиками. Но кое-что все же требуется, если вспомнить.

— Нужно, — ответил я. — К снайперке патронов почти нет. Их и так было мало, и почти все в Нью-Йорке по «братьям из гетто» расстрелял. Да и вообще…

— Что «вообще»?

— Там посмотрим.

Выбор, к удивлению моему немалому, оказался богатым. Потом уже вспомнилось, что Бельгия хоть страна и маленькая, но производитель оружия очень большой, чуть ли не половину мира снабжала. В продаже было почти все, что можно пожелать, хоть выбор был куда меньше, чем в среднем аризонском магазине в былые времена. К удивлению моему, у торговцев хватало старых винтовок FAL, которые, как я думал, уже давно должны были быть распроданы в страны «третьего мира». Было много пистолетов «Браунинг Хай Пауэр» — уважаемая модель, хоть и старая, а еще я увидел несколько новых «браунингов», модели «Про-Найн», которые мне приходилось видеть в Америке, но стрелять или держать в руке не довелось.