Кремлевский кардинал - Клэнси Том - Страница 11

Но как поступить сейчас? – спрашивал он себя. В Красной Армии не обучали общению с балеринами. Это была не какая-то крестьянская девушка, так уставшая от работы в колхозе, что готова отдаться кому угодно, а особенно молодому командиру, который мог навсегда избавить ее от всех забот. Михаил Семенович все еще со стыдом вспоминал увлечения молодости – не то чтобы в то время он считал их чем-то постыдным, – когда звание лейтенанта помогало ему затаскивать в постель всякую понравившуюся ему девушку,

Но ведь я даже не знаю, как ее зовут, подумал он. Что же мне делать? И туг. разумеется, он приступил к решению этой проблемы, как к боевой операции. Едва закончился спектакль, он пробился в туалет, где вымыл лицо и руки, а остатки грязи из-под ногтей удалил перочинным ножиком. Пригладив короткую прическу, лейтенант, словно перед смотром, окинул критическим взглядом свой мундир, стряхнул пыль, снял пушинки, затем, отойдя подальше от зеркала, убедился, что его сапоги начищены до блеска, как и полагается командиру. Он не заметил, что остальные находившиеся здесь мужчины наблюдают за ним с едва скрытыми улыбками, догадавшись, чем вызваны столь тщательные приготовления, и желая молодому танкисту удачи, хотя и чуть завидуя ему. Убедившись, что все в порядке, Миша вышел из театра и справился у швейцара, где находится служебный вход, ведущий за кулисы. Это обошлось лейтенанту в один рубль. Вооружившись нужной информацией, он обошел здание театра и открыл дверь служебного входа. Там его встретил второй швейцар – бородатый старик в пиджаке с отличиями за службу революции на груди. Миша ожидал, что старик пойдет ему навстречу, как военный военному, но тут же убедился, что старый швейцар смотрит на балерин как на собственных дочерей и отнюдь не считает их девками на утеху молодым командирам. Миша подумал было о взятке, но верно оценил обстановку и не оскорбил старика предложением денег, как своднику. Вместо этого лейтенант рассказал швейцару, спокойно и искренне, что влюбился в балерину, имени которой не знает, и хочет только одного – встретиться с ней.

– Зачем? – холодно спросил старик.

– Отец, она мне улыбнулась, – ответил Миша с благоговейным трепетом.

– Значит, ты влюбился. – Эти слова прозвучали как обвинение, но в следующее мгновение на лице старого швейцара появилось задумчивое выражение. – И ты не знаешь, кто она?

– Она была вместе с другими балеринами, она не солистка. Как их называют – кордебалет! Я запомню ее лицо на всю жизнь. – Миша уже запомнил его.

Швейцар окинул командира внимательным взглядом. Лейтенант был статен и молол, и мундир сидел на нем как влитой. Этот молодец, подумал старик, явно не из самодовольных свиней из НКВД, от которых несет водкой – Он – армейский командир и к тому же красавец.

– Товарищ лейтенант, считайте, вам повезло. И знаете почему? Вам повезло – ведь и я когда-то был молодым, и хотя сейчас состарился, все еще помню те годы. Девушки начнут выходить из театра минут через десять. Становитесь вот сюда – и ни слова.

Ждать пришлось минут тридцать. Девушки выходили парами или группками по трое или четверо. Мимо спешили и танцовщики, и Миша подумал о них – что обычно думают военные о мужчинах, выступающих в балете. Он чувствовал себя оскорбленным из-за того. что такие мужчины держат за руки прелестных девушек, но овладел собой. Когда распахнулись двери, внезапный свет, выплеснувшийся в почти полную темноту переулка, ослепил его, и Миша едва не упустил девушку, которая без грима выглядела совсем по-другому.

Он увидел ее лицо и попытался определить, принадлежит ли оно той самой балерине, с хладнокровием, превосходящим даже то самообладание, которое он потом проявил под огнем немецких пушек.

– Вы сидели в кресле номер двенадцать, – произнесла девушка еще до того, как молодой лейтенант собрался с духом и заговорил. Боже, промелькнула у него мысль, у нее есть голос!

– Да, товарищ балерина, – запинаясь, пробормотал он,

– Вам понравился спектакль, товарищ лейтенант? – с застенчивой и одновременно кокетливой улыбкой спросила она.

– Очень! – Что он еще мог ответить?

– Мы не так часто видим в первом ряду красивых молодых командиров, – заметила девушка.

– Меня премировали билетом в театр за образцовое исполнение своих обязанностей. Я – танкист, – с гордостью сказал он. Она назвала меня красивым!

– А у товарища танкиста есть имя?

– Да, я – лейтенант Михаил Семенович Филитов.

– А меня зовут Елена Макарова.

– Для такой тоненькой девушки сейчас очень холодно на улице. Поблизости нет ресторана?

– Ресторана? – Она рассмеялась. – Вы часто бываете в Москве?

– Моя дивизия расквартирована в тридцати километрах отсюда, но я редко приезжаю в город, – признался он,

– Товарищ лейтенант, даже в Москве мало ресторанов. Вы не хотите зайти ко мне домой?

– Д-да, конечно, – заикаясь, пробормотал он, и в это мгновение дверь снова открылась.

– Марта, – обратилась Елена к вышедшей из театра девушке, – нас будет сопровождать домой военный эскорт!

– Сейчас подойдут Таня и Роза, – заметила Марта.

Говоря по правде, Миша почувствовал облегчение. Понадобилось полчаса, чтобы добраться пешком до квартиры, – московское метро только строилось, и так поздно ночью лучше было идти, чем ждать трамвая.

Без театрального грима Елена выглядела намного прелестней. От холодного зимнего воздуха ее щеки приобрели естественный румянец. Девушка шла легким, уверенным шагом, приобретенным десятью годами напряженных тренировок. Она прямо-таки скользила по улице, едва касаясь тротуара, а он топал рядом в казавшихся особенно тяжелыми сапогах. Он чувствовал себя танком рядом с чистокровной лошадью и все боялся слишком приблизиться к ней, чтобы не наступить на ногу. В тот момент он еще не подозревал, какая сила скрывается за природной грацией девушки.

Ночь еще никогда не была для него такой радостной, хотя потом – в течение скольких лет? – двадцати, да, двадцати, у него было много таких ночей, пока они не кончились тридцать лет назал. Господи, подумал он, 14 июля в этом году мы праздновали бы пятидесятилетие нашей свадьбы. Господи. Он машинально вытер глаза платком.

Но его сознание не покидала цифра тридцать – тридцать лет. Эта мысль горела у него в сердце, и пальцы, сжимавшие ручку, побелели от напряжения. Его все еще не переставало изумлять, что любовь и ненависть могут так тесно переплетаться друг с другом. Он склонился над дневником…

Час спустя Михаил Семенович встал из-за письменного стола и прошел в спальню, где достал из шкафа и надел мундир полковника бронетанковых войск. Строго говоря, он был в отставке и вышел в отставку еще до того, как родились полковники, находящиеся сейчас на действительной службе. Однако работа в Министерстве обороны давала право на многие привилегии, а он к тому же являлся личным помощником министра. Три другие причины виднелись на левом борту его кителя – три золотые звезды на темно-красных лентах. Филитов был единственным военным в истории Советской Армии, ставшим трижды Героем Советского Союза на поле боя, награжденным за личное мужество перед лицом врага. Были и другие награжденные такими звездами, но чаще геройские звезды присваивались из политических соображений. Это хорошо было известно полковнику и оскорбляло его. Такую награду нельзя давать за работу в штабе и, уж конечно, ее не должен получать один партийный деятель из рук другого в качестве красивой безделушки. Звание Героя Советского Союза может получать только человек вроде него самого, считал полковник, который рисковал жизнью, проливал кровь – и часто умирал – за Родину. Он вспоминал об этом всякий раз, когда надевал мундир. Под нательной рубашкой скрывались шрамы, полученные в бою, когда немецкий бронебойный снаряд 88-миллиметрового калибра пробил броню его танка и вызвал загорание боезапаса. Несмотря на пылающий танк и горящую на теле одежду, он навел пушку и выстрелил в последний раз, уничтожив врага. За этот подвиг его наградили третьей Золотой Звездой. В результате Михаил Семенович сохранил всего лишь ограниченную подвижность правой руки. Тогда, несмотря на ранение, он продолжал вести в бой то, что осталось от его полка после битвы на Курской дуге. Если бы он выбросился из танка вместе с остальным экипажем или согласился на эвакуацию в тыл, как настаивал полковой хирург, то, возможно, выздоровел бы полностью, однако он знал, что должен сделать ответный выстрел и не мог оставить своих подчиненных на поле боя. В результате он сделал этот выстрел и горел в танке. Если бы не тяжелое ранение, он мог бы стать генералом, а может, и маршалом, подумал полковник. Впрочем, какая разница? Филитов был слишком практичным человеком, жившим в реальном мире, и не раздумывал над тем, что могло бы произойти. Ведь, продолжай он воевать, его могли бы и убить. После ранения он смог проводить больше времени с Еленой. Она почти каждый день приходила в институт, в ожоговое отделение. Сначала она была в ужасе при виде того, как пострадало его тело, затем стала гордиться его ранами, как гордился ими сам Филитов. Никто не мог усомниться в том, что ее муж выполнил свой долг перед Родиной.