Бойня - Френсис Дик - Страница 20

— И получить ее, — сказал я. — Он в этом абсолютно уверен.

— Да.

— Но ведь дядя Ролан всегда может сказать, что его заставили подписать этот документ силой! — возразила Даниэль. — Он может отказаться признать его, разве не так?

— Аннулировать прошение достаточно просто. С контрактом дело обстоит куда сложнее. Ролан может заявить о том, что ему угрожали и докучали настойчивыми требованиями, но суд вполне способен решить, что, раз уж он сдался, идти на попятный поздно.

— А если он все-таки добьется того, что контракт аннулируют, — задумчиво заметил я, — никто ведь не помешает Анри Нантерру начать все сначала. И так будет продолжаться, пока месье де Бреску не подпишет контракт заново.

— Но ведь теперь контракт должны подписывать все четверо, — сказала Даниэль. — А если мы скажем, что не согласны?

— Я думаю, что если твой дядя согласится подписать контракт, то и вы все тоже подпишете, — ответил я. Литси кивнул.

— Да, это лишь позволит оттянуть время. Но это не выход.

— А где же выход? — с тоской спросила Даниэль. Литси посмотрел на меня.

— Предоставьте это Киту, — улыбнулся он. — Даниэль рассказывала, что в том ноябре вы скрутили в бараний рог целую когорту весьма серьезных противников. Неужели вы не сможете сделать это теперь?

— Там ситуация была несколько другая, — возразил я.

— А что, собственно, произошло? — спросил Литси. — Даниэль не рассказывала мне подробностей.

— Одна газета развязала кампанию против моей сестры Холли и ее мужа.

Это грозило им крупными неприятностями: муж Холли тренирует скаковых лошадей, а в газете говорилось, что он находится на грани банкротства. Ну, и в конце концов мне удалось заставить газету напечатать опровержение и выплатить Бобби компенсацию.

— И еще этот жуткий папаша Бобби, — сказала Даниэль. — Расскажи про него, Кит.

Сейчас она смотрела на меня так, словно между нами все было по-прежнему. Я попытался скрыть, как меня тревожат наши пошатнувшиеся отношения, боюсь, мне это плохо удалось, — и принялся рассказывать.

— На самом деле, эти нападки на Бобби были нацелены против его отца, который пытался захватить газету в свои руки. Отец Бобби, Мейнард Аллардек, рассчитывал получить рыцарский титул, а газета стремилась скомпрометировать его. Этот Мейнард настоящий мерзавец и сильно отравлял Бобби жизнь. Ну, и... в общем, мне удалось от него избавиться.

— Каким образом? — с любопытством спросил Литси.

— Мейнард сделал состояние на том, что одалживал крупные суммы предприятиям, находящимся в сложном положении. Он выжидал, пока они встанут на ноги, а потом требовал деньги обратно. Владельцы так сразу вернуть деньги не могли, и тогда он забирал в уплату само предприятие и через некоторое время его перепродавал. Улыбающаяся акула глотала благодарных рыбешек с потрохами, а они понимали, в чем дело, только когда оказывались в брюхе.

— И что же вы сделали? — спросил Литси.

— Ну... я взял интервью кое у кого из тех, кого он разорит, и заснял их на пленку. Зрелище было весьма впечатляющее. Пожилая пара, у которых он обманом выманил великолепную скаковую лошадь, человек, чей сын покончил жизнь самоубийством, когда его предприятие разорилось, мальчишка, которого Мейнард втянул в игру на тотализаторе, и парень продул половину своего наследства...

— Я видела этот фильм, — сказала Даниэль. — Меня словно обухом огрели... Я плакала горючими слезами. Кит пригрозил отправить копии кассеты всем официальным лицам, если Мейнард предпримет еще что-нибудь. И ты еще забыл сказать, — обратилась она ко мне, — что Мейнард пытался заставить Бобби убить тебя.

Литси вскинул брови.

— Убить?..

— Хм... — сказал я. — Видите ли, Мейнарда бесит то, что Бобби женился на моей сестре. Он с рождения ненавидит всех Филдингов. Его так воспитывали. Когда Бобби был маленьким, Мейнард пугал его Филдингами.

И я рассказал о древней вражде между нашими семействами.

— Нам с Бобби удалось уладить это дело, и теперь мы друзья, но для его отца это нож острый.

— Бобби думает, — сказала мне Даниэль, — что для Мейнарда нож острый еще и то, что ты добился успеха. Если бы ты был паршивым жокеем, он бы так не злился.

— Мейнард — член Жокейского клуба, — объяснил я Литси. — И теперь он довольно часто бывает распорядителем. Он был бы очень рад, если бы я лишился лицензии.

— А добиться этого нечестным путем он не может, потому что существует фильм, — задумчиво сказал Литси.

— Это ничья, — спокойно согласился я.

— Ну ладно, — сказал Литси, — а как насчет того, чтобы добиться ничьей с Анри Нантерром?

— Я про него слишком мало знаю, — возразил я. — Мейнарда-то я знаю с детства. А об оружии и о тех, кто им торгует, у меня нет никакой информации.

Литси задумчиво поджал губы.

— Полагаю, это можно уладить... — сказал он.

Глава 8

Днем я позвонил Уайкему. Голос у него был усталый. Этот день был сплошной вереницей сложностей и горестей, которые к тому же еще не кончились. Нанятый сторож сидел на кухне вместе со своим псом, пил чай и жаловался на холод. Уайкем боялся, что охранять он будет исключительно кухню.

— А что, в самом деле морозит? — спросил я. Это было бы неприятно: в мороз грунт делается твердым, скользким и опасным, и скачки обычно отменяются.

— Да нет, плюс два на улице.

Уайкем держали термометр на улице, над водопроводными кранами. В мороз он включал подогрев, чтобы вода не замерзала. За годы работы он успел оборудовать свою конюшню всяческими полезными приспособлениями, вроде инфракрасных ламп в денниках, чтобы лошади не мерзли и не простужались.

— Приходил полицейский, — сказал Уайкем. — Детектив. Он сказал, что, возможно, это подростки нашалили. Представляешь? Я сказал, что умело пристрелить двух лошадей — это не детская шалость. Но он ответил, что мальчишки способны на такое, что иной раз только диву даешься. Он, мол, видывал вещи и похуже. Например, пони, которым хулиганы выкалывали глаза.

П-психи ненормальные! Я сказал, что Котопакси не пони, что он был одним из фаворитов Большого национального, а констебль сказал, что... что очень жаль и он с-сочувствует владельцу...

— Но он обещал что-нибудь предпринять?

— Он обещал вернуться завтра и взять показания у конюхов, но вряд ли они что-то знают. Пит, который ухаживал за Котопакси, разрыдался. Все остальные были в возмущении. Для них это даже хуже, чем когда лошадь получает травму и ее приходится пристрелить...

— Это для всех хуже, — сказал я.

— Да, — вздохнул Уайкем. — А потом еще приехали живодеры и битый час вытаскивали их из денников... Я не мог на это смотреть. Я... я их так любил обеих...

Разумеется, для живодеров убитые лошади — всего-навсего падаль. Возможно, это самый разумный взгляд на вещи, не отягощенный излишними эмоциями, но для Уайкема, который любил лошадей, разговаривал с ними, строил планы, жил их жизнью, это было неприемлемо. Тренеры стиплеров обычно держат своих питомцев дольше, чем тренеры лошадей, участвующих в гладких скачках: не три-четыре года, а лет десять, а то и больше. И когда Уайкем говорил, что любит лошадь, это действительно было правдой.

Я подумал, что к Кинли он еще не успел так привязаться. Кинли был восходящей звездой, яркой и ослепительной. Кинли пока был новой игрушкой, а не старым другом.

— Берегите Кинли, — сказал я.

— Я его перевел. Он теперь в угловом деннике.

Угловые денники обычно занимали в последнюю очередь. В них входили не через двор, а через соседний денник. Это было очень неудобно для конюхов, — но зато это самое безопасное место во всей конюшне.

— Замечательно! — с облегчением сказал я. — А теперь, что гам насчет завтрашних скачек?

— Завтрашних скачек?

— Ну да, в Пламптоне.

Уайкем некоторое время молчал, собираясь с мыслями. На крупные скачки в Пламптон он всегда посылал много лошадей, потому что это был один из ближайших ипподромов. Насколько я знал, завтра мне предстояло шесть заездов.