Красный кролик - Клэнси Том - Страница 42

— Да, я вчера утром обратил на нее внимание. Она что, член олимпийской команды по тяжелой атлетике? — пошутил Фоули. — По крайней мере…

— Каковы первые впечатления? — остановил его Фуллер. — Есть какие-то неожиданности?

Фоули покачал головой.

— Меня подробно инструктировали, и все оказалось приблизительно таким, как я и ожидал. Похоже, куда бы я ни пошел, за мной следует «хвост». Как долго, по-вашему, это продлится?

— Ну, где-нибудь с неделю. Выйдите из посольства, прогуляйтесь, — предложил генерал Долтон, — а еще лучше, посмотрите за Роном Филдингом, когда он выйдет гулять. Он делает свое дело очень хорошо.

— У вас намечается что-нибудь крупное? — спросил посол Фуллер.

— Нет, сэр. В настоящий момент лишь плановые операции. Однако у самих русских происходит нечто очень серьезное.

— И что же? — спросил Фуллер.

— Они называют эту «операция ПАН». Аббревиатура от «Превентивное атомное нападение». Русские испугались, что наш президент шарахнет по ним ядерной бомбой, поэтому они засуетились и стараются любыми средствами выяснить его психическое состояние.

— Вы это серьезно? — спросил Фуллер.

— Абсолютно. Полагаю, русские чересчур серьезно отнеслись к гневной риторике президента.

— Действительно, мне в министерстве иностранных дел задавали очень странные вопросы, — задумчиво произнес посол. — Но я тогда списал все на обычную праздную болтовню.

— Сэр, мы вкладываем в вооруженные силы большие деньги, и русских это беспокоит.

— А сами они при этом закупили десять тысяч новых танков, и это совершенно нормально? — заметил генерал Долтон.

— Вот именно, — подтвердил Фоули. — Пистолет в моей руке — это оружие обороны, но пистолет в вашей руке — это оружие нападения. Наверное, все зависит от точки зрения.

— Вы уже видели вот это? — спросил Фуллер, протягивая документ, пришедший по факсу из «Туманного дна».

Фоули пробежал взглядом листок бумаги.

— Ого!

— Я ответил Вашингтону, что это письмо очень встревожит Советы. А вы что думаете?

— Полностью с вами согласен, сэр. Причем причин для тревоги будет несколько. Самое главное — это возможные волнения в Польше, которые могут распространиться на всю коммунистическую империю. Это одна из немногих областей, в которой русские способны мыслить долгосрочными категориями. Политическая стабильность для них sine qua non33. А что говорят в Вашингтоне?

— Директор Управления только что показал этот документ президенту, тот передал его государственному секретарю, и он сразу же переслал его мне по факсу с просьбой высказать свои соображения. А вы не можете погреметь в кустах, спугнуть дичь, выяснить, обсуждалось ли это письмо на Политбюро?

Подумав немного, Фоули кивнул.

— Можно будет попробовать.

Конечно, сделать это будет нелегко, но, в конце концов, в этом и состоит его работа, не так ли? Надо будет передать сообщения двум — трем агентам, но для этого они и существуют. Самое неприятное состояло в том, что для этого придется задействовать жену. Мери Пат не будет возражать — черт побери, она обожает играть в шпионов, — однако Эд всегда переживал, подвергая ее опасности. Наверное, всему виной мужской шовинизм.

— Каков приоритет этого задания? — спросил Фоули.

— Вашингтон очень заинтересован, — ответил Фуллер.

То есть, задание срочное, но не экстренное.

— Хорошо. Я займусь этим, сэр.

— Не знаю, какими активами вы располагаете в Москве — и не хочу знать. Для них это будет опасно?

— Сэр, здесь предателей расстреливают.

— Да, Фоули, это более жестоко, чем торговля автомобилями. Я вас понимаю.

— Проклятие, даже на Центральном плато34 было проще, — заметил генерал Долтон. — Русский Иван ведет игру по-крупному. Знаете, меня тоже спрашивают о здоровье президента, в основном, старшие офицеры, за коктейлем. То есть, русские действительно серьезно встревожились, да?

— Все говорит о том, — подтвердил Фуллер.

— Очень хорошо. Никогда не помешает сбить с противника самоуверенность, заставить его испуганно озираться по сторонам.

— Надо только следить за тем, чтобы не переусердствовать, — заметил посол Фуллер. Человек в дипломатии относительно новый, он относился к ней с большим уважением. — Хорошо, у вас есть для меня еще что-нибудь?

— С моей стороны пока что ничего, — ответил резидент. — Я до сих пор осваиваюсь на новом месте. Сегодня со мной встречался один русский журналист. Возможно, контрразведчик из КГБ, некий тип по фамилии Курицын.

— По-моему, он «игрок», — тотчас же подтвердил генерал Долтон.

— Мне так сразу же показалось. Подозреваю, он постарается проверить меня через корреспондента «Нью-Йорк таймс».

— Вы с ним знакомы?

— Да, его зовут Энтони Принс, — кивнул Фоули. — И фамилия ему как нельзя кстати35. Престижный Гротонский колледж, Йельский университет. Когда я еще работал в газете, нам с ним приходилось несколько раз встречаться. Он очень умен, но все же не в такой степени, в какой о себе мнит.

— Как ваш русский язык?

— Могу сойти за советского гражданина — ну а моя жена, та просто поэт. Она прекрасно владеет русским. Да, и еще одно. В дипломатическом квартале рядом со мной живут англичане. Хейдоки, муж Найджел, жена Пенелопа. Насколько я понял, они тоже «игроки».

— И серьезные, — подтвердил генерал Долтон. — Можете им доверять.

Фоули так и предполагал, однако убедиться наверняка никогда не лишне. Он встал.

— Ну хорошо, а теперь мне пора приступить к работе.

— Добро пожаловать в Москву, Эд, — сказал посол. — Когда обвыкнитесь, здесь не так уж и плохо. Через советское министерство иностранных дел можно доставать любые билеты в театры и на балет.

— Я предпочитаю хоккей с шайбой.

— С этим тоже не будет никаких проблем, — ответил генерал Долтон.

— Хорошие места? — спросил резидент.

— Первый ряд.

Фоули улыбнулся.

— Определенно, мне здесь понравится.

Мери Пат гуляла на улице с сыном. Увы, Эдди уже был слишком большим для того, чтобы возить его в коляске. А жаль. С помощью коляски можно было бы проделывать множество любопытных фокусов. К тому же, рассуждала Мери Пат, русские побоялись бы тревожить младенца и рыться в подгузниках — тем более, защищенных дипломатическим паспортом. Но сейчас она пока просто вышла на прогулку, осваиваясь в незнакомом городе, привыкая к незнакомым картинам и запахам. Это было самое сердце зверя, а сама она проникла в него вирусом — хотелось надеяться, смертельным. Урожденная Мария Каминская, она была внучкой конюшего дома Романовых. Общение с дедушкой Ваней наложило неизгладимый отпечаток на все ее детство. От него маленькая Маша с пеленок выучила русский, причем не тот, на котором разговаривали в Советском Союзе сейчас, а изысканный литературный язык дней минувших. Читая поэзию Пушкина, она плакала, и в этом в ней было больше русского, чем американского, поскольку русские веками почитали своих поэтов, в то время как в Америке они были низведены до написания текстов поп-песен.

На родине предков Маши Каминской было много достойного любви и восхищения.

Но только это ни в коей мере не относилось к правительству Советского Союза. Маше было двенадцать; она только входила в сладостную юность, когда дедушка Ваня рассказал ей историю цесаревича Алексея, наследника российского престола, — ребенка милого и доброго, по словам дедушки, но очень несчастного, больного гемофилией и поэтому болезненного и слабого. Полковник Иван Борисович Каминский, мелкопоместный дворянин, служивший в Императорском конногвардейском полку, обучал мальчика верховой езде, поскольку в ту эпоху этот навык был необходим для мужчины знатного происхождения. Ему приходилось быть очень осторожным; Алексея часто носил на руках матрос Императорского военно-морского флота, чтобы мальчик не упал и не разбился до крови; однако полковник Каминский блестяще справился со своей задачей, чем заслужил благодарность Николая Второго и императрицы Александры Федоровны. За время обучения цесаревич и его наставник сблизились, если и не как отец и сын, то как дядя и племянник. В самом начале Первой мировой войны дедушка Ваня ушел на фронт биться с германцами, но во время сражения в Восточной Пруссии попал в плен. В Германии, в лагере для военнопленных он встретил известие о революции. Ему удалось вернуться на родину, и он в рядах белогвардейцев сражался с большевиками. В 1918 году дедушка Ваня узнал о том, что узурпаторы расправились в Екатеринбурге со свергнутым императором и всей его семьей. Осознав, что дело контрреволюции обречено, он с огромным трудом покинул Россию и перебрался в Америку, где начал новую жизнь, омраченную неутихающей скорбью по невинно убиенным.