Хозяйка ночи - Гордиенко Галина Анатольевна - Страница 18

– Михаил Котов, одноклассник.

В трубку хмыкнули. Потом ее бросили на стол, наверное. И кто-то позвал:

– Иришка, тебя к телефону! – и уже раздраженно: – И неплохо бы дать одноклассникам номер твоего сотового, нечего им звонить на домашний…

– Ма, а кто это?

– Какой-то Котов…

– Мишка?!

– Назвался Михаилом, – фыркнула женщина.

Иру Овчаренко Анка узнала сразу, никто больше из знакомых так не тянул звук «а», словно пропевая его. «А-а-анка-а-а», – жеманно тянула Ира, обращаясь к ней на переменах.

Анка не любила эту девчонку. И теперь настороженно смотрела на Котова, не понимая, к чему этот спектакль с двумя телефонными трубками.

– Привет, Ир, – сказал Котов.

– Это пра-авда-а ты, – пропела Ирка, не скрывая изумления. – Я не подозревала, что ты знаешь номер моего домашнего.

– Я и не знал.

– Но как же тогда…

– Есть телефонный справочник!

– Ах, да-а-а…

– Так что узнать номер городского телефона даже проще, чем сотового!

– Понятно. Как-то не подумала. А ты… чего звонишь?

– Угадай.

– Ну-у… Не узнать же, что задано!

– Догадливая.

– Так чего тогда?

– Хотел выразить свое восхищение…

– Да-а-а?

– Ага.

– И чем же?

– Да мне понравилось, как ты Курбанову на школьном сайте разыграла, – Мишка хохотнул. – Мы с Ванькой оба оценили.

– Пра-авда-а-а?

– Само собой.

– А как вы вообще догадались, что писала я? А не… Гулька, например?

– Ну, ты даешь! А чье там любимое выражение: «нас отличает только физиология»?

– Пра-авда-а?

– Ага. Так и написала.

– Вот черт!

– И карикатура классная.

– Вам понравилась? Правда, на Аньку похожа?

– Ну… есть что-то. Ванька таких картинок целую серию где-то в Сети видел, поэтому сразу твою узнал.

– Вот черт…

– Здорово ты Анку к сюжету рисунка приплела, будто ее и рисовали.

– Ну-у… я подумала, раз девчонка на рисунках на Курбанову похожа, почему не воспользоваться?

– Я так и понял.

– А Курбанова купилась, представляешь? – засмеялась Ира. – Она, оказывается, в самом деле со своим плюшевым медведем так же возится!

– Серьезно?

– Ну да. Сама мне сказала!

– Выходит, ты случайно в точку попала?

Ира снова засмеялась.

Анка в ступоре слушала разговор по телефону, и уши ее горели ярче электрических лампочек: в жизни ей не было настолько стыдно! И так худо.

И на Гульку она зря взъелась, оказывается. Гулька вообще ни при чем, то-то смотрела на нее так странно, будто не узнавала. И не верила до конца в Анкину ненависть.

Зря, кстати, не верила.

Пусть, она, Анка, и ошиблась с этой карикатурой, но ведь позже Гулька предала ее еще страшнее…

Подло предала!!!

Анка будто сквозь вату слышала, как Миша с Иркой прощались. Как наглая Овчаренко напоминала о школьном новогоднем вечере, а Миша весело обещал угадать ее в любом карнавальном костюме…

В Анкиной душе пылал ад. Нет, ее душа вымораживалась сейчас бушующей на улице метелью.

Стекла на открытой лоджии гудели от бешеного напора ветра. Анке казалось, что ее дом – корабль, и звенящие паруса вот-вот не выдержат бушующего на улице шторма. И что за странные тени мелькают в снежной каше за окнами, какие гнусные хари…

Анка сморгнула слезы, в голове мелькнуло: «Злые, как ты! Гулька знать не знала о письме на сайте, а ты обозвала ее предательницей. При всех… Но она и есть предательница! – Анка уронила трубку на пол и не заметила этого. – А ты не лучше, ты даже хуже. Потому что предала первой. А Гулька… она просто ответила ударом на удар…»

Миша уже не говорил с Иркой, он в ужасе смотрел в окна. Сейчас он не видел метели, не видел снега, только свиту Хозяйки ночи. Свиту, рвущуюся отомстить ему. Или окончательно погубить Анку. Не дать ей ничего исправить. Ведь если Гулька в это время умрет, они победят – получат целый час в свое распоряжение и тысячи жизней ни о чем не подозревающих землян…

Миша подбежал к застывшей посреди комнаты Анке и встряхнул ее за плечи. Курбанова невидяще посмотрела на него, по ее лицу текли слезы.

– Где твоя волшебная палочка? – крикнул Миша.

Анка равнодушно кивнула на лоджию.

– Возьми ее, быстро!

В глазах девочки что-то мелькнуло, она взглянула на Мишку чуть осмысленнее. Шагнула на лоджию к горшку с давно высохшим кустом какого-то домашнего растения и вытянула из переплетения ветвей небольшую тонкую палочку.

Тени за окнами завыли так страшно, что подростков бросило в дрожь.

Анка ткнула в них пальцем и в страхе прошептала:

– Что это?

– Свита Хозяйки ночи.

– Что?!

– Ты о ней читала. Я тебе только что письма давал.

– Да… читала… но… что это – свита?

– Я знаю? – мрачно усмехнулся Миша. – Может, загубленные души. Или так изменились те, кто их лишился. Или просто страшная сказка, которую той девчонке рассказали в детстве…

– Сказка…

– Ожившая, блин, сказка, учти!

Анка в ужасе смотрела на беснующееся нечто за окнами.

Мишка озадаченно пробормотал:

– А ведь еще час назад ты их не видела…

– И сейчас не хочу, – Анка крепко зажмурилась.

Внешнее стекло гулко лопнуло. По нему побежали змеистые трещины, осколки беззвучно и страшно посыпались вниз, растворяясь в снежном месиве.

Миша закричал, пытаясь заглушить торжествующий вой за окном:

– Сделай же что-нибудь!

– Что? – проскулила Анка, не открывая глаз.

– Хотя бы сними проклятие с Гульки!

– Что?!

– Сними проклятие с Гульки Бекмуратовой!

– Так ты из-за нее ко мне пришел?!

– Да.

– Никогда, слышишь?! Никогда!

– Она может погибнуть!

– Пусть!

Анка открыла глаза, и Миша отпрянул: они снова были чернее ночи.

Анка с Мишей стояли друг напротив друга, стиснув кулаки. Они не замечали, что тени за окном вдруг притихли, и метель резко пошла на убыль, и снежные смерчи уже не прячут землю и небо. И вот уже первые звезды безнадежно запутались в ветвях высокой березы у самого дома.

Миша понял, что проигрывает, что Анька почти потеряна, поэтому-то свита Хозяйки ночи и притихла, уже празднуя победу. Еще чуть-чуть, и…

Ну, нет!

Эта глупая девчонка сама не понимает, что делает!

Зато он, Мишка, понимает.

Волшебная палочка в Анкиных руках блестела так, что было больно глазам. Словно ее ледяной панцирь испускал свой собственный свет – мертвенный, холодный и страшный.

И Анкино лицо показалось сейчас Мише неживым, будто вылепленным из снега. И очень похожим на то лицо, которое он видел всего несколько секунд в своей комнате, перед тем, как включил свет. Лицо Хозяйки ночи.

«Но Анка живая, – напомнил себе Миша. – Пока живая. И останется живой, как и Гулька…»

Миша заставил себя коснуться Анкиной ладони и поразился, насколько она холодная. И спросил:

– Почему?

Анка молчала.

– Почему ты не хочешь снять с Гульки проклятие?! – Миша сжал девичьи пальцы так сильно, что Анка вскрикнула от боли, и тьма в ее глазах стала менее плотной. – Ты должна его снять! Именно ты!

Курбанова сказала:

– Она предала меня.

– Нет, – Миша отрицательно покачал головой. – Это не Гулька. Это Ирка Овчаренко, ты же слышала.

Анка молчала.

– Ты слышала наш телефонный разговор?! Это Ирка! Поняла, нет? Ирка!

Стекло затрещало, Миша бросил взгляд на окно, и ему подурнело: он снова не видел улицы, так тесно жались друг к другу слуги Хозяйки ночи. Почему-то они казались Мише и страшными, и жалкими. Он старался не вспоминать, что когда-то все они были людьми.