Хозяйка ночи - Гордиенко Галина Анатольевна - Страница 11

Анка боялась, что в темноте веточку не найдет, она совершенно не помнила, куда именно ее забросила. Если на одну из полок встроенного шкафа, то там столько всего хранится…

На удивление, искать подарок не пришлось. Анка сразу же увидела свою ветку, она в лунном свете сияла так… Почудилось, веточка и сама светится.

Анка взяла ее с благоговением, это снова был не прутик, а волшебная палочка.

Ветка выглядела абсолютно так же, как и в те секунды, когда Анке ее вручила дама в черном: полностью была покрыта ледяной корочкой. И лед этот не таял в ее, Анкиной руке, как и раньше.

Настоящее чудо!

Анка изумленно рассматривала свою волшебную палочку: другие-то вещи на лоджии не обледенели.

Давно высохший куст китайской розы (мама все никак не соберется его выкинуть) выглядел как обычно – просто сухие корявые ветки. И деревянные рейки, оставшиеся после ремонта, тоже были сухими и ничуть не холодными.

Да и вообще, вряд ли на лоджии, полностью обшитой деревом и застекленной, минусовая температура. Нет, здесь, конечно же, холодно, но не настолько.

Анка услышала знакомый хрустальный перезвон и с готовностью улыбнулась: как сама не сообразила? Веточка снова нужна, поэтому и покрылась льдом, ведь волшебство-то Анкино… недоброе. А лед – это… смерть.

Нет, лед – это сон!

Да, так лучше, пусть – всего лишь сон.

Анка невольно замялась, прежде чем дать такое четкое определение тому, что она сделала недавно и собирается делать снова.

И тут же разозлилась на себя: почему она должна жалеть Гульку, если Гулька не пожалела ее?! Вначале безжалостно опозорила Анку, выложив в Сети всякую гадость о ней, а теперь…

Теперь смеется над ней! Демонстративно крутится возле Котова, показывая – мол, вот, Мишка тебе нравится, ты столько мне о нем говорила, а ему, ему – плевать на тебя! Зато на меня – нет.

А ведь Анка ее честно предупреждала. Говорила – пусть Мишка вернется за парту к Кузнецову. По-хорошему говорила, по-доброму!

Значит, Гулька не захотела ее понять.

Ничего, поймет…

И Анка, стиснув зубы, направила волшебную палочку в сторону Гулиного дома.

Почему-то Анка не сомневалась: этого будет довольно. В прошлый раз она должнабыла коснуться Бекмуратовой, а сейчас – нет. Чудесная палочка уже знает предательницу и ни с кем не перепутает.

Где-то рядом зазвенели-запели льдинки, и Анка смущенно улыбнулась. Еще раз уверенно направила обледеневшую веточку на Гулино окно и прошептала:

– Пусть ей будет плохо! Пусть она все время боится, что будет еще хуже! Пусть она вообще меня боится!!!

Всю неделю Анка наблюдала за бывшей подругой, с радостью отмечая все ее ссадины, синяки и ожоги.

Анку смешило, когда Гулька падала, стоило на нее посмотреть на физкультуре или где-нибудь в коридоре. Жаль, чаще ее поддерживал Котов.

Это злило. И Анка с нетерпением ждала вечера и минут, когда останется, наконец, одна и закроет дверь в свою комнату.

Анка брала в руки волшебную веточку едва ли не с наслаждением. Анке нравилась ее кажущаяся хрупкость, ее чуть мертвенный отблеск в лунном свете, ее скрытое от посторонних глаз могущество.

Теперь обледеневшая веточка казалась Анке едва ли не теплой. И она льнула к ее пальцам преданно-послушно, так, наверное, маленький щенок жмется к любимому хозяину.

Девочке чудилось: волшебная палочка чувствует ее настроение. А ее пожелания выполняет охотнее и легче, чем в первые дни.

Может, Анка и сама становилась волшебницей?

Почему-то в последнее время Анка стала раздражительна. Ее злило все на свете, но чаще – родители и одноклассники. Наверное, потому, что общалась она именно с ними.

Анка удивлялась, что не замечала раньше, насколько большинство из одноклассников глупы, завистливы или жадны. А некоторые девчонки еще и уродливы.

И учителя к ней, Анке, все время придирались. Явно занижали оценки.

Анка сравнила последние контрольные работы по математике – свою и Иркину. Написаны они были практически одинаково. Помарок у Ирки даже больше, а ошибок у обеих ровно по три. Но Ирке за контрольную работу почему-то поставили на балл выше!

Возмущенная несправедливостью Анка подошла на перемене к Ивану Георгиевичу – первый раз в жизни, кстати! – правда, толку-то…

Бессовестный математик заявил, что Иркины ошибки якобы из-за простой невнимательности, а ее, Анкины, из-за недопонимания. Поэтому и оценки разные. Как будто количество ошибок из-за этого менялось!

И с мамой Анка все чаще ссорилась, настолько ее раздражал родительский диктат.

Анка чувствовала себя дома едва ли не рабыней: вот почему, например, именно она обязана мыть посуду после ужина? Она им что – служанка?!

Мама, правда, пыталась что-то Анке объяснить – мол, они с папой работают, возвращаются уставшие, только к семи-восьми вечера. Идут после работы в магазины за продуктами, чтобы она, Анка, не таскала тяжелые пакеты, а потом мама еще и готовит…

Прибедняется, понятно. Устала, бедненькая, прямо-таки посуду ей вечером не помыть – руки отвалятся… Будто Анка в школе не учится и не устает еще больше!

Анка хмыкнула, вспомнив, как здорово она осадила маму. Спросила: «А раньше, когда меня не было, кто посуду мыл?» Мама залепетала: «Так и работы меньше в доме было, и мы с папой не помолодели за эти годы…» А Анка ей: «Вот и представьте с папой, что меня просто нет!!!»

Естественно, мамуля в слезы, ответить-то ей нечего. Она вообще в последнее время слезливой стала. Зато к Анке почти не лезла.

Иногда Анке казалось: мама ее боится. Глупости, конечно, но… вдруг она и правда становится волшебницей, а мама чувствует ее могущество? Вот и дрожит, и правильно дрожит, волшебников и нужно бояться…

Анка увидела Котова и с деланым равнодушием отвернулась. «Куда это он собрался? Или забыл что-то дома? Даже Гульку одну бросил, интересно, сколько раз она без него на лестнице шлепнется…»

Анка вроде бы не смотрела на Котова, но все равно каким-то образом знала, что он идет в ее сторону. Вот только зачем?

Девочке вдруг стало не по себе. Почему-то не хотелось, чтобы Мишка считал ее… злой. Или боялся. Или ненавидел. Или хоть что-нибудь знал о волшебной палочке и Анкином «колдовстве».

Зато хотелось… – Анку в жар бросило от таких мыслей – чтобы именно ее Мишка поддерживал под локоть, когда она поднималась или спускалась по лестнице. Чтобы именно ее сумку нес, провожая до дома. Чтобы смотрел на нее, Анку, желая защитить от всех бед на свете так, как… на мерзкую Гульку смотрит!

Миша с невольным интересом рассматривал девочку. Ему не верилось, что все Гулькины несчастья связаны именно с ней – уж очень невинно Анька выглядела. Она казалась похожей на Снегурочку. Наверное, из-за приближающегося Нового года.

Худенькая, в короткой беличьей шубке, в сапожках, отделанных таким же рыжим мехом, в смешной беличьей шапке с опущенными ушами. И длинный хвост из светлых волос поверх воротника шубки, странно серебристый в свете дня, надо же, какой цвет необычный…

Миша усмехнулся: Курбанова смущалась настолько явно, что вспомнились Ванькины слова о ее якобы влюбленности в него, Мишку.

Забавно, у Аньки при его приближении даже глаза посветлели. Только что были почти черными, а сейчас – голубые-голубые и почему-то испуганные. Вон, и губы дрожат, блин, он что – монстр?!

– Привет, бедная девочка, – легко сказал Миша.

– Почему это я – бедная?!

– А чего дрожишь, как заячий хвост?

– Я не дрожу!!!

– Да?

– Просто… замерзла!

– Ага, это уже больше похоже на правду. Тогда чего стоим здесь, кого ждем?

– Не твое дело!