Кофе со льдом - Ролдугина Софья Валерьевна - Страница 46

Приглашенных встречали мы с Лиамом, вместе. Но, по моей просьбе, мальчик ничего не говорил — только улыбался и провожал гостей к своим местам. Я же на все вопросы любопытных загадочно отмалчивалась.

Когда время пришло и двери кофейни были, наконец, закрыты, я вышла на середину зала, держа Лиама за руку, и обвела всех взглядом. Вот сидели за маленьким столиком на двоих Лоренс и Джулия Уэст, тайком касаясь под прикрытием скатерти ладоней друг друга; вот Луи ла Рон по привычке делал карандашные пометки в своем блокноте и, заметив неодобрительный взгляд Эллиса, спешил убрать записи с глаз долой; вот перешептывались о чем-то Ужасные Дагвортские Близнецы, совершенно неразличимые в одинаковой одежде, и искоса поглядывали на взволнованную Мадлен, наряженную сегодня, как настоящая леди… И еще многие, многие были в этом зале — близкие люди, те, с кем мне довелось многое пережить, старые и новые друзья, аристократы и простые горожане.

Те, кто сделал меня — мною.

— Добрый вечер, — произнесла я негромко, когда утихли перешептывания, и воцарилась тишина. — Благодарю вас за то, что пришли сюда. Я не буду говорить долго — все эти длинные пассажи о взрослении, ответственности, о совершеннолетии и вступлении в новую жизнь нужно оставить для официальных торжеств. А здесь собрались самые дорогие мне люди; те, кто без лишних слов знает, что я за человек и почему мне пришлось взрослеть раньше, чем записано в своде аксонских законов. Ведь это вы помогали мне преодолевать ступень за ступенью, становиться сильнее… Без вас леди Виржиния была бы совсем иной. И поэтому я от всего сердца говорю вам — спасибо.

Я перевела дыхание и едва заметно сжала ладонь Лиама, ободряя его.

— Когда я писала приглашения, то думала, что причина для праздника одна. Но теперь их две. Мальчика, что стоит рядом со мной, раньше звали Лиам О'Тул. Теперь он Лиам Сайер О'Тул — иначе говоря, баронет Сайер. Все формальности, касающиеся документов, будут соблюдены в течение полугода, но уже сегодня я хочу объявить во всеуслышание, что усыновляю этого мальчика. Независимо от того, будут ли у меня прямые наследники или нет, после совершеннолетия Лиам вступит во владение землями у границ графства Валтер. Наверное, вы спросите меня, почему я совершаю такой поступок… — произнесла я громче, потому что гул удивленных голосов уже едва ли не перекрывал мою речь. — Как спросят меня потом и другие. Официальная версия будет звучать так: у дальней ветви семьи Валтер обнаружился потомок-сирота, и графиня Эверсан-Валтер решила взять его на воспитание. А правда такова: этот мальчик устоял перед Душителем с Лиловой лентой, державшим в страхе весь Бромли последние месяцы. Так получилось, что я спасла жизнь Лиама. А он — спас мою. И это узы не из тех, о которых может забыть честный человек. Я чувствую теперь ответственность за жизнь и судьбу Лиама. И самое лучшее, что могу для него сделать — принять в свою семью. Надеюсь, что и среди вас он обретет тех друзей, на которых потом сможет положиться, и сам станет опорой вам…

Я говорила еще долго. Ропот вскоре утих; меня слушали внимательно, но смотрели больше на Лиама. Мальчик был смущен всеобщим вниманием, но держал спину прямо, улыбался и не прятал взгляда. И спустя некоторое время, когда нам с Эллисом выдалась возможность поговорить немного без лишних ушей, детектив одобрительно шепнул:

— А он хорошо держится. Пожалуй, приживется.

— Надеюсь, — вздохнула я. — Откровенно говоря, мне немного страшно.

— Что вы, Виржиния, бояться — самая естественная вещь на свете, — фыркнул детектив и поближе подвинул к себе тарелку с куском чудесного средиземноморского пирога. — Тот, кто лишается страха, лишается и разума… К слову, о безумных. Вы знаете, что Корнелия Хортон повесилась в тюремной камере?

— Корнелия? — не сразу припомнила я имя и лишь потом сообразила: — Ох, та самая Корнелия… Душительница, да?

— Честно говоря, мне ее жаль, — признался Эллис неожиданно. — С сумасшедшими всегда трудно, но она… Знаете, Виржиния, я несчастнее человека не видел. Такое чувство, что ее целиком съела вина — съела и заставила повторять самый ужасный поступок в жизни снова и снова, будто наказывая. Несчастная судьба у этой Корнелии. Ребенок, конечно, дар судьбы, но Хортонам этот дар достался в самый неудобный момент. Вообще-то это весьма состоятельная семья с хорошими связями… Но тогда она погрязла в дорогостоящих судебных тяжбах к брату Эдварда Хортона, мужа Корнелии. Этот самый брат был инженером, работающим на строительстве туннелей метро. И именно по его вине четыре года назад обрушился один из них, похоронив заживо почти три десятка человек. Разбирательства длились долго, в конце концов суд возложил ответственность на одного Хортона. И тогда-то и выяснилось, что большая часть семейного имущества так или иначе принадлежит ему. С учетом долгов перед адвокатами… Словом, Хортоны едва по миру не пошли. А тут — ребенок. Говорят, Корнелия даже хотела подбросить младенца к одному из приютов, да муж узнал — и серьезно избил ее. Тогда-то она умом и повредилась. Опилась каких-то лекарств, а потом взяла да и задушила ребенка. Лиловой лентой со свадебного платья — единственной дорогой вещи, продать которую Хортоны не решились. Удушить-то удушила, а вот похоронить мальчика денег не было… Даже испорченное платье не получилось продать, такие дела.

Эллис залпом допил остававшийся в чашке кофе, помолчал немного и только потом продолжил:

— Ну, а дальше все по накатанной шло. Через восемь месяцев Корнелия увидела соседского мальчика — точь-в-точь такого, как она представляла своего сына, каким бы он стал, когда вырос. Корнелия привечала мальчика, поила его чаем, угощала сладостями — к тому времени Эд Хортон благодаря связям сам стал аптекарем, а значит и дела финансовые пошли на лад. И все бы хорошо, но однажды в голове у бедной женщины что-то окончательно испортилось. И Корнелия соседского мальчишку задушила. Муж помог спрятать следы преступления, затем оценил, какой доброй, милой и покладистой стала Корнелия после убийства… Когда мания женщины обострилась, он привел еще одного мальчишку, уже намеренно. И, когда тот погиб, вместе с Корнелией устроил ему «правильные» похороны. Ну, дальше вы знаете. И вот что я скажу, Виржиния. Мне кажется, что единственный мерзавец в этой истории — Эдвард Хортон. Вместо того, чтобы помочь своей жене, он все глубже погребал ее под грехами и чувством вины. А Корнелия… Мне кажется, что там, в заключении, у нее случилось нечто вроде просветления рассудка. И она не выдержала груза содеянного.

Я поежилась, искоса глядя на Лиама. Он оживленно рассказывал что-то внимательно слушающей Мэдди и близнецам, кажется, совсем позабыв о смущении. Глаза сверкали, светлые вихры встопорщились совершенно неподобающим для молодого джентльмена образом… но, право, ему это шло.

— Жуткая история, Эллис.

— Не более жуткая, чем вся наша жизнь, — криво улыбнулся он. — Виржиния, а вино на этом празднике будет? Я бы выпил, тем более что мне завтра не придется ползти в Управление. А тут столько поводов! И за вас, и за Лиама… и за упокой души Корнелии Хортон.

У меня вырвался вздох.

— Да… Если кому и нужен покой, то именно ей.

— А нам — немножечко счастья, — негромко добавил Эллис. — И сил справиться в нашей жизни со всем, что пошлют небеса.

Когда мы разливали вино, бокал у Эллиса почему-то треснул. Едва заметно — тоненьким волоском, рассекающим стекло. Я, разумеется, в суевериях не разбиралась, но Эллис уверял, что это хорошая примета.