Кофе со льдом - Ролдугина Софья Валерьевна - Страница 25

По словам Эллиса выходило, что Тимми Тому было около двенадцати лет, точнее он и сам не знал. Природа наделила мальчика светлыми волосами и светлой кожей, не слишком характерной для обитателей трущоб. А все потому, что его матерью была иностранка — когда-то моряк привез с собой из плаванья невесту с далекой Истерры, стройную, высокую, с волосами цвета льна. Девушка оказалась жизнелюбивой, неунывающей, спокойной и очень везучей, а потому смогла воспитать пятерых детей даже тогда, когда муж не вернулся из очередного плаванья. Две ее старшие дочери давно вышли замуж, а вот мальчишки, включая младшего Тимми Тома, пока помогали по хозяйству. У них была мечта — накопить денег да и арендовать, а то и выкупить небольшую ферму где-нибудь в глуши, подальше от гари и смрада Смоки Халлоу, а затем переехать туда с подорвавшей здоровье на работе матерью.

Вот поэтому-то Тимми Том, вместе с братьями, ухватывался за любой заработок и очень обрадовался, когда вместо торговли кресс-салатом смог устроиться разносчиком газет. Подумаешь, три часа отработать — потом зато целый день свободен!

Это-то и подвело мальчишку.

Стремясь не только сбыть за день побольше газет, но заодно и выполнить несколько мелких поручений, Тимми Томм носился по окрестностям как угорелый. И на одной из грязных улочек, через которую он обыкновенно срезал путь, уже поздним вечером, на него вдруг напали — подскочили сзади, заткнули рот и нос какой-то остро пахнущей тряпкой, от которой закружилась голова… И туго бы пришлось бедному Тимми, кабы не подвода с глиняными горшками, ненароком свернувшая не на ту улицу.

Возница спугнул похитителей. К тому же и человеком он оказался порядочным — добродушный вдовый фермер лет тридцати, только из деревни переехал, потому еще не успел зачерстветь в городе, вот и помог ослабшему мальчишке добраться до дому.

— …Эту историю Томас Дрейк-младший, а именно так предпочитает зваться Тимми Том, рассказывал еще долго. Всем, кто желал послушать, — завершил долгий монолог Эллис. — Однако никакого журналиста он среди своих слушателей не припоминает. Кстати, произошло неудавшееся похищение Тимми Тома как раз недавно, но уже после исчезновения Джеральда. Значит, преступник уже приглядывает жертву «про запас». И вскоре, возможно, произойдет еще одна попытка похищения.

— А вся информация мистера «Общественности» — собранные слухи, капля правды, случайно подвернувшееся имя, ничего боле, — подытожила я.

Чай к этому времени уже остыл совершенно и стал горьким из-за специй. Я нахмурилась и вызвала Магду, чтоб та заварила новую порцию напитка — история Эллиса явно была еще не закончена.

— Этот «Озабоченная Общественность» — жалкий компилятор, — сердито рассуждал между тем детектив. — Он берет слухи, пересыпает их пикантными домыслами — и подает к столу. А публика и рада! В той статье он не сказал ни слова правды — за исключением истории Тимми Тома, которая, впрочем, тоже была порядком искажена и урезана. Но самый показательный пример — это Лаура Шеридан. Знаете, Виржиния, эта история сразу показалась мне знакомой, а потом я вспомнил — ведь эта Лаура Шеридан проходила как жертва в расследовании моего старинного приятеля, детектива Майлза. Вы, вероятно, слышали о нем — это человек не самого низкого происхождения, баронет Уитшир был его отцом. Однако сам Майлз Уитшир решил посвятить себя неблагородному делу: журналистике — и вскрытию язв на теле общества. И одно время он усердно занимался обличением подпольных врачебных кабинетов так называемой «смертью нерожденной». Иначе говоря, нелегальными абортами. И Майлз Уитшир написал разгромную статью, посвященную этой болезненной теме… и упомянул в том числе Лауру Шеридан. Мать троих детей, вдову, погибшую от заражения крови при попытке не допустить рождение четвертого ребенка.

Мне стало мерзко.

Нет, не из-за темы, хотя она относилась к запретными и порицаемым; небеса с ней, Эллис и не такое обсуждал в моем присутствии без всякого стеснения. Нет, было противно думать об этом писаке — «Остроуме», «Озабоченной Общественности». Он цинично запускал руки в грязь и заляпывал ею передовицы газет, в угоду своим интересам искажая факты… и тем самым оскорбляя всех тех, кого касался. И делал это, святые небеса — я припомнила рассказ Эллиса — из-за пяти хайрейнов!

— Знаете, Эллис, — произнесла я рассеянно, совсем не следя за своей речью. — Он и меня пытался опозорить… — и рассказала ему о той статье, так и не допущенной к печати, а также о домыслах дяди Рокпорта.

Детектив не на шутку заинтересовался.

— Так значит, «Остроум», «Общественность» и все прочие — это действительно одно лицо? Интересно… Да еще и имеющее доступ к вашим секретам, Виржиния… Ну-ка, попробуем сходу решить головоломку — вдруг что-нибудь путное выйдет. Одолжите мне карандаш и лист бумаги?

Разумеется, я тут же вызвала Магду и приказала ей принести из кабинета все затребованное. А потом, наслаждаясь свежезаваренным чаем, наблюдала, как Эллис тихо ругается, исчеркивая бумажку непонятными закорючками. Изредка он что-то спрашивал у меня — а кто был рядом с вами тогда-то, приглашали ли вы такую-то и такого-то, а мог такой-то знать о… Спустя полчаса детектив скомкал бумажку и в ярости зашвырнул ее под стол.

— Глупость получается, — буркнул он. — Либо этот ваш шпион хорошо прячется, либо их несколько, либо этот Остроум опять всего лишь собирает сплетни, а упоминание вашего имени — случайность. Не нравится он мне, Виржиния. Увидел бы — нашел бы, за что арестовать. Дайте мне еще пирога, что ли…

Вскоре Эллису пришлось уйти — как он выразился, по делам. Я же, оставшись в гостиной в одиночестве, не выдержала и подняла злополучную бумажку. Она была исписана сплошняком — цифры, значки, изредка попадались имена… Одно из них обводила жирная линия, а рядом стоял знак вопроса, в котором «точка» была пробита карандашом насквозь.

«Мадлен».

— Действительно, глупость, — рассердилась я, как Эллис прежде, скомкала бумагу — и зачем-то спрятала в карман.

Неприятное чувство и не думало пропадать.

Вечером, уже совсем поздно, когда я закончила работать с корреспонденцией, в кабинет заглянул Лайзо и молча положил мне на стол странную поделку. Кольцо из ивового прута оплетала темно-синяя нитка, полностью скрывающая дерево, а внутри была натянута «паутинка» — затейливый узор из серебристых, синих и голубых шелковых ниток. С одного края у кольца имелась петля для подвешивания, с другого — три низки из причудливо чередующихся бронзовых и костяных бусин разной формы.

Лайзо негромко объяснил, из чего сделан амулет, и напоследок дал странный совет:

— Хотите, леди — повесьте его над изголовьем. И тогда неправильные сны вас стороной обходить будут… А хотите — оставьте все, как есть. Вреда от ваших снов не будет.

Сказал — и ушел, не дожидаясь моего ответа.

Ночью я долго смотрела в пространство, обводя пальцами кромку амулета, но потом все же закрепила его над изголовьем.

Мне не приснилось ничего.

От этого было как-то пусто.

На следующее утро я чувствовала себя уже совершенно здоровой. Проснулась рано, около шести, но при этом — удивительно! — выспалась. Дел за последние дни скопилось много, так что скучать до завтрака не пришлось. Разум истосковался по рутинной работе; и чем меньше становилась кучка неразобранных писем, счетов и отчетов — тем становилось лучше и мое настроение. К тому времени, как по дому разнеслись аппетитные запахи омлета, бекона и свежезаваренного кофе, я уже расправлялась с последним письмом, мурлыча себе под нос привязчивую уличную песенку о чертовски удачливой рыжей кошке.

— Леди Виржиния, леди Виржиния, завтрак готов! — прощебетала Магда, неуклюже делая книксен. — Прикажете подавать его в кабинет али в столовую пройдете?

— В столовую, — улыбнулась я, чувствуя себя по-весеннему легко, хотя до первых листочков еще оставалось долгих два месяца. — Да, и пусть на десерт сделают что-нибудь фруктовое. Мусс, к примеру, — позволила я себе маленький каприз. — На усмотрение повара. Пусть это будет сюрприз. Хочется чего-нибудь… неожиданного.