Трудный возраст - Ролдугина Софья Валерьевна - Страница 13

   "Я сейчас или упаду, или ее уроню, - билось в висках сумасшедшее. - Нет. Я не человек. Я шакаи-ар. Я сильнее. Сильнее..."

   Наверное, в какой-то момент в Янош что-то сломалось. Отключилось человеческое, включилось древнее, замешанное на инстинктах и звериной жажде выжить. Она не запомнила, как и когда Ёж оказалась наверху, как они обе спустились и куда побежали потом. Пришла в себя лишь у дальнего пляжа, близ мыса, в диком и пустынном месте.

   Болело, кажется, абсолютно все.

   Янош улыбалась морю, искрящемуся на солнце, такому же синему, как бесконечное небо над головой, и вдыхала всей грудью соленый воздух.

   Сбежали. Выжили.

   - Гильза, - произнесла вдруг Ёж четко и тихо. - Дэнова гильза там осталась. Шнурок порвался...

   Долгая волна накрыла мокрый пляж - и с шуршанием откатилась.

   Опираясь на руки, Янош подползла к безучастной, будто окаменевшей девчонке - и обняла ее за плечи, наваливаясь всей тяжестью и прижимая к сыроватому песку.

   - Не смей возвращаться за этой штукой, - прошептала она в шею Ёж. - Не надо, слышишь? Я сама вернусь и найду ее. Честно-честно, обещаю, Ёж. Только ты туда не суйся, хорошо?

   Ёж молчала.

   Янош, уставшая уже до зеленых пятен в глазах, цапнула ее за плечо по-собачьи и пригрозила:

   - Попробуешь поехать - сама тебя поколочу. Обещай, что не поедешь.

   И Ёж, как будто очнувшись, тихо сказала:

   - Хорошо, обещаю.

   Ложью от нее не пахло. Янош расслабилась.

   Теперь предстояло несколько трудных вещей. Во-первых, рассказать о произошедшем деду Ежа. Во-вторых, сознаться, что она, Янош, тут без родителей. В-третьих, убедить деда пойти в полицию и заявить о присутствии подозрительной группировки в одиннадцатом квартале. Сложность заключалась в том, что Янош наверняка вызвали бы давать показания, проверили бы документы - и вот тогда бы обнаружилось, что она живет здесь без родителей. И - привет дорогой службе опеки!

   Проблемы, проблемы...

   "Младший, наверное, оценил бы мой творческий подход к влипанию в неприятности", - подумала вдруг Янош.

   И с этой мыслью провалилась в сон - мгновенно и необратимо, как падают в море с обрыва.

   Четыре дня Янош разрывалась между работой и приглядом за Ежом. Благо еще ежиный дед оказался человеком понимающим и пообещал наведаться в полицию с заявлением.

   - У меня кой-какие связи еще сохранились, да и сына моего в этом городе уважают, - задумчиво почесал он подбородок. - Авось найдем управу на негодяев. Ух, в ракетные войска бы их! Да на фронт, да на фронт!

   А все свободное время - его, к сожалению, оставалось немного - Янош отсыпалась. Тот последний рывок, сумасшедший побег из одиннадцатого квартала, словно выкачал из нее все силы. Тянущая боль в мышцах так и не проходила, наоборот, с каждым днем усиливалась - понемногу, но ощутимо. Сны стали невыносимо яркими. В слитном хоре видений, чувств и мыслей чаще и чаще становились различимыми отдельные голоса. А порой та же невероятная чуткость возвращалась и днем - и тогда Янош, где бы ни находилась в тот момент, замирала на несколько секунд, оглушенная этим обжигающим, полным, восхитительным, вкусным... Хотелось кинуться следом за случайным прохожим, в котором гремел оркестром целый мир, окунуться в звенящие сны девочки, задремавшей в кафе, бежать сквозь толпу и впитывать, впитывать, впитывать все, что чувствуешь.

   Но потом сверху словно стеклянный колпак опускался - хлоп!- эмпатия вновь засыпала.

   Больно, почти до одури больно - и сладко. Как на качелях - то взмываешь в самое небо, то падаешь, и скрипят железные крепления-суставы, и, кажется, раскачивается сама земля.

   Дух замирает.

   Четыре дня Янош просто жила, отшучиваясь на вопросы Флая о том, не влюбилась ли она.

   А потом все закончилось.

   Вечером пятого дня, когда от бесконечно долгой смены оставалось всего-то сорок минут, Александр, вручая Янош очередной заказ, подмигнул:

   - Кстати, Ёж тут вот-вот собирается побить твой рекорд.

   - Что?

   Янош показалось, что она оглохла. Перед глазами поплыли оранжевые пятна.

   - Заказ ей попался такой. В двадцать шестой квартал. Срочный... Эй, ты куда? А контейнер? Янош, я на тебя штраф повешу, если... кха-кха...

   Ну, реакции на раздражители у Янош точно не поменялись. И согнулся пополам непонятливый Александр точно так же, как тот "спасатель" на пляже.

   ...Она так и не поняла, в какой момент все так разительно изменилось. Только что кругом высился немой, безвкусный город - и вот он уже поет на тысячи разных голосов, а сама Янош несется по невидимой ниточке запаха, по следу Ежа. На такой скорости, что легче перепрыгнуть - бордюр, заигравшегося на тротуаре ребенка, лавку, таксу на поводке - чем затормозить и объехать. В спину летели ругательства, изумленные возгласы и восхищенные вздохи - но Янош было все равно.

   Но ближе к одиннадцатому кварталу пришлось замедлиться. След Ежа начал двоиться, как будто она кружила по дороге в сомнении, раздумывая, повернуть или поехать напрямую. У стены все путеводные нити ароматов снова свивались в одну.

   Ёж решила объехать квартал вдоль стены. Конечно, как простой девочке перебраться через шестиметровую громадину?

   Интуиция все так же выла тоскливо, по-волчьи, и гнала Янош вперед.

   Примерно через триста метров, на пятачке перед открытым, но подозрительно пустым баром, след вдруг вильнул. Янош притормозила - и вовремя. Влети она на прежней скорости в такое густое облако эмоций и запахов...

   Чего здесь только не было! И чистые, ясные, как звезды в морозном небе, чувства Ежа - удивление, неприятие, страх, азарт, боль. И неопрятные облака мутных чужих эмоций. Злое веселье, скука, непонимание, узнавание, гнев-гнев-гнев, едкие брызги страха... И тонким флером поверх всего этого - знакомый по прошлой вылазке химический неприятный запах.

   Наркотики.

   Янош затормозила и присела на корточки, растерянно царапая длиннющими когтями темные пятнышки на асфальте. Кровь.

   - Ее... убили? - язык с трудом ворочался, как будто Янош за него оса цапнула.

   Тянущая боль в мышцах стала невыносимой. Казалось, что еще чуть-чуть - и волокна лопнут, выпуская наружу... что?

   Янош пока еще не знала.

   И в тот момент, когда она готова была уже сорваться, отпустить это наружу - воздух наполнился вдруг серебристой пыльцой с запахом корицы, и мёда, и кардамона, и ванили, и кофе, и сливочной помадки, которую мама готовила иногда, под настроение... Запах безопасности, счастья, уверенности и бесконечной силы.

   - Подожди ты пока с пробуждением, малявка, - ощущение чужого присутствия обнимало со всех сторон. И с каждым вдохом боль в мышцах успокаивалась, а сознание прояснялось. - Давай логически мыслить, чай, не дураки. И вообще, не зная броду, не суйся в воду, а то расквасишь морду. Свою.

   - И чужую тоже, - упрямо пробурчала под нос Янош, ковыряя когтем подсохшую кровь на асфальте.

   Дура, дура какая! Не распознала пробуждение регенов, едва не сорвалась... Ну, стала бы она шакаи-ар - а толку-то? В кровавом безумии много не навоюешь. И не факт, что силенок у нее хватило раскидать банду наркоторговцев. У них же наверняка пистолеты у всех, если не что-нибудь покруче.

   Нет. Если отбивать Ежа, то делать это надо по уму. Так, как посоветовал бы Старший.

   - Я сейчас позвоню в полицию. Скажу, что подругу похитили у меня на глазах, - Янош понимала, что принимает единственно верное решение, но губы у нее дрожали. Как будто в эту самую секунду она предавала Ежа. - Пусть высылают наряд на место. Я...

   Кто-то опустился напротив нее на асфальт, поджав под себя ноги на восточный манер.

   - Зачем же кидаться из крайности в крайность. Я тебе помогу с подружкой. Она ведь на моей территории влипла. А этих придурков я давно хотел оттуда турнуть, но повода не было. Ну теперь, думаю, все - доигрались, лапочки мои ненаглядные, я им покажу, где раки зимуют и почему свистят.