Подражание королю - Климова Светлана - Страница 35

Я поведал ей все, что знал: о первой, все еще не опознанной голове, о том, как нашли Елену Ивановну, о меценатке Капитолине, вздумавшей прогуляться по родимым полям, о цепной пиле, о нумерации и, наконец, о девочке Ане, обезглавленной сегодня ночью.

— Ну и дела… — пробормотала она, — поистине срань господня. Это все так и есть, как вы рассказываете?

— С чего бы мне врать, Сабина?! — возмущенно воскликнул я. — В городе бродит сумасшедший, и не известно, за кем он сейчас охотится.

Даже в сумерках, заполнивших помещение, я увидел, как она побледнела.

Сабина придвинулась ко мне и положила совершенно ледяные пальцы на мою руку.

Пальцы подрагивали. Чтобы вывести ее из шокового состояния, я неуклюже заметил:

— Сабина Георгиевна, у вас, между прочим, очень красивые сережки.

— Брат подарил по случаю рождения Жени… Это настоящие бриллианты, — машинально ответила она. — Егор!

— Что?

— Пожалуйста, зайдите к моим сегодня же, отведите к ним Степана и велите моей дочери не выходить вечерами на улицу без него.

— Вы полагаете, Степан в состоянии защитить Евгению Александровну?

— Конечно, Егор. Он никогда не подпустит к ней чужого. Зайдите к ним сразу же и попросите завтра меня навестить. Придумайте что-нибудь о том, как я сюда угодила…

— Хорошо. — Я чувствовал, что Сабина близка к обмороку, и решил временно отложить продолжение беседы о Дровосеке. — Вы сможете позвонить мне сегодня около девяти? Лично?

— Попробую. Костыль не отдавайте.

Совершенно не удовлетворенный собой, я проводил Сабину Георгиевну обратно в палату. Там ярко горел свет, пахло разогретым домашним борщом и лекарствами, больные устраивались как могли в своих железных колыбелях. Сабина, подпрыгивая, пробралась наконец в свой угол и тяжело опустилась на кровать.

Костыль она засунула между батареей отопления и матрасом. Лицо ее слегка порозовело, но глаза блуждали, выражая глубокую задумчивость.

— Я покормлю вас.

— А? — сказала она.

— Вам необходимо поужинать, — громко проговорил я. — Там есть кефир и творог. Батон. Сыр. Колбаса.

— Сыр отнесите Стивену, — произнесла она. — Колбаску Павлуше — он это оценит. А творог съешьте сами, у вас молодой организм, растущий.

— Нет, — сказал я твердо, — садитесь поудобнее и не морочьте мне голову.

При слове «голова» Сабина вздрогнула и умоляюще взглянула на меня. Я выскочил из палаты, отыскал в столовой, которая была еще открыта, чистую миску и чашку, накрошил творога, полил его йогуртом и, добавив к этой трапезе булку и горячий чай, отнес все в палату.

— На ужин была пшенная каша, — сообщили мне. — Но мы не хотели вас с Сабиной Георгиевной беспокоить.

— Спасибо! — воскликнул я без воодушевления. Сабина спала, укрытая одеялом чьей-то сердобольной рукой. В ушах у нее поблескивали зеленоватым золотом сережки, а руки сжимали свежую городскую газету, помеченную сегодняшним числом. Она, видимо, взяла номер у кого-то в палате, чтобы просмотреть информацию о вчерашнем преступлении. Но я-то знал, что там об этом ничего нет.

Ни слова.

Я поставил миску и чай на тумбочку, накрыл их салфеткой и, пожелав спокойной ночи соседям Сабины, вышел в коридор, спустился вниз, переобулся и рванул на остановку — дожидаться своего троллейбуса.

Мне не очень хотелось возвращать пса Сабининым родичам, и я решил, прежде чем подняться к себе, заглянуть к ним в двадцать четвертую. О Люсе я и думать забыл и вспомнил о ней лишь на подходе к дому, когда машинально взглянул на свои окна. Они были темны, следовательно, Степан томился в одиночестве.

Входя в подъезд, я спросил свою сменщицу Анну Петровну, не приходила ли ко мне рыжеволосая высокая девушка. Получив сугубо отрицательный ответ, я попросил пропустить мою однокурсницу в любое время. Анна Петровна согласно тряхнула кудряшками и побежала на улицу — подъехал «шевроле» из четырнадцатой.

Парковался он всегда со скандалом.

Я поднялся на шестой и нажал кнопку звонка. Дверь распахнулась, и передо мной возник взлохмаченный пацан, жующий здоровенный гамбургер.

— Родители дома? — спросил я. — Позови кого-нибудь, пожалуйста.

— Па! — вякнул он и скрылся за дверью двадцать четвертой.

Я прислушался. Из квартиры доносился стук, будто там заколачивали деревянный ящик. С минуту никого не было, затем ко мне вышел Павел Николаевич Романов. Был он в кухонном фартуке поверх майки и спортивных штанов с пузырями на коленях; его бледная мясистая грудь тяжело вздымалась. В вырезе колыхался большой алюминиевый крест на черной шелковой бечеве. Павлуша взглянул на меня с недоуменным испугом, и тут же выражение его лица сменилось на скорбное и отчасти укоризненное.

«Знаете, что мы с Сабиной отчебучили…» — мелькнуло в моей порядком утомленной голове, и я уже открыл было рот, чтобы покаяться, но он опередил меня:

— Вас, кажется, зовут Егор?

— Да.

— И вы уже в курсе случившегося с Сабиной Георгиевной?

— Да, но я…

— Такой прискорбный финал, — с пафосом произнес Павлуша.

Теперь пришло время удивляться мне:

— Что вы имеете в виду?

— Она всегда была страшно рассеянна и неосмотрительна, — как бы не слыша моего вопроса, продолжал Павлуша. — И вот результат. А вы, собственно, по какому делу, Егор?

Не успел я ответить, как в тамбур вышла Евгения Александровна. Глаза ее, обведенные черными кругами, с испугом остановились на моей оторопелой физиономии.

— Кто это, Павлуша?

— Молодой человек пришел принести соболезнования, Евгения.

Я попятился к лифту.

— Проходите! — воскликнула Евгения. — Извините только — у нас жуткий беспорядок…

Я сделал еще пару шагов назад и проговорил:

— Если позволите, я зайду попозже, меня там… э-э… ожидают. До свидания… — Я нажал кнопку лифта и, когда дверь распахнулась, прыгнул в него, крикнув:

— Позже!

Проехав этаж вниз, я бросился к своей двери. На мои судорожные попытки попасть ключом в замок скотч-терьер отозвался глухим рычанием.

Я вскочил в прихожую, метнул сумку под вешалку и, на ходу потрепав холку виляющего хвостом и выглядящего довольным жизнью Степана, кинулся к телефону, чтобы набрать номер Плетневых.

Откликнулась Фаина Антоновна.

— Мужа нет дома, — расстроенным контральто проговорила она.

— Послушайте, — начал было я, — что, собственно, происходит в двадцать четвертой?

— А вы разве ничего не знаете, Егор?

— Откуда? Меня весь день не было дома.

— Сабиночку сегодня утром похоронили…

— Что?!

— Да, — печально произнесла Плетнева, — в тот день, когда вы дежурили, рано утром ее сбил прямо под нашими окнами автобус. Неужели вы до сих пор не в курсе?

— Нет, — ошарашенно проговорил я. — Только что мы разговаривали с зятем Сабины Георгиевны, и он мне ничего не сообщил…

— Этот… остолоп! — воскликнула Фаина Антоновна. — Чего вы от него ожидали? Недаром Сабина его не жаловала… Он даже нам ничего не сказал. Вчера она погибла, а уже сегодня он ее тайком похоронил…

— Почему тайком?

— Разве порядочные люди так поступают? — прогудела в трубку Фаина. — Я звоню им днем, спрашиваю, как Сабиночка, а этот Романов отвечает:

«Кремирована».

— Господи помилуй!

— Да, Егор! Именно так! А ведь все мы тут — не чужие…

Я попрощался с Плетневой и задумчиво побрел в прихожую. Любопытная складывалась ситуация. Сабина будет звонить в девять — и что я ей должен говорить?

Степан уже сидел на старте у двери. Вид у него был положительный, и пахло от него мылом «Сейфгард». Мне напрочь расхотелось отдавать пса Романовым.

Я присел на корточки и негромко произнес:

— Парень, мы сейчас пойдем гулять. — При слове «гулять» у Степана уши встали столбом. — Прошу тебя: веди себя прилично, как и положено солидному псу.

Твоя хозяйка отсутствует по недоразумению, назовем это так…

Скотчу быстро надоело слушать мой монолог, и он боднул меня башкой под коленки.

— Пошли! — вздохнул я, запер дверь, и по черной лестнице мы спустились вниз. Я надеялся, что Анна Петровна не задвинула засов на двери, выходящей в подъезд.