Фреон - Клочков Сергей Александрович "settar" - Страница 36

Так вот почему бюрер не лез дальше, вот кого он здесь чуял, подлец… и не надо было тебе, Фреон, даже заходить в эту чёртову лабораторию, ведь должно было насторожить то, что карла по этим коридорам явно не гулял — чёткая у него граница была: до двери в раздевалку. И кому он за постой недожранными собаками платил — тоже понятно теперь. Мясо с гнильцой, размякшее — самая вкуснятина для беззубых, слабых челюстей этой твари, иллюза, будь он неладен.

Я вышел из вивария, прикрыв за собой подгнившую дверь.

— Уже знаю, что ты здесь!

Тишина, только мой голос громко ахнул в кафельных коридорах. Молчит, гадёныш… и это плохо. Значит, очень зол.

— Я не буду стрелять! — В подтверждение положил на пол «феню» — толку от неё в этой ситуации нет совершенно. Иллюз может сделать человека слепоглухим за долю секунды — выстрелить ни в монстра, ни на звук уже не выйдет. Матёрые твари способны отключить даже осязание — и человека ждёт страшная, совершенно дикая смерть в полнейшем безумии — такого испытания не выдержит ни одна психика. Оставалась только одна надежда — что тварь, как и излом или контролёр, понимает речь, и с ней можно будет мирно разойтись. По крайней мере так утверждали «ботаники». О говорящих иллюзах рассказывали у костра сталкеры… да, договориться. Попытаться это сделать. А вдруг…

— Уже знаю, что ты здесь! — бодро гаркнуло из темноты соседнего лабораторного отсека. — Я не! Я! Я не буду! Стрелять-стрелять! Я!

Абсолютно ничего человеческого не было в этом голосе. Гавкающий, отрывистый, он выплёвывал слова, словно из жестяной, лужёной глотки какого-то безумного механизма, и от этих звуков начала стынуть кровь в жилах. «Приехали», — подумал я…

— Мы уйдём. Прямо сейчас!

— А-аа ААЗ, — откликнулся иллюз. — Дьом. У-дьом ща-аа АААЗ!

Из черноты лабораторного отсека выплыл здоровенный белый шар. Я никогда раньше не видел этих тварей так близко… ох и до чего же страшен…

Морда иллюза была очень похожа на человеческое лицо… только безобразно, жутко растянутое на шарообразном черепе во все стороны, от чего губы широко разошлись, открыв гладкие бледные дёсны. К безразмерной тыкве летящей по воздуху головы было как будто подвешено тщедушное багровое туловище с широкой, костлявой грудной клеткой, впалым животом и крошечными, атрофированными ногами, не достававшими до земли. Руки, напротив, были очень длинны, пальцы, похожие на паучьи лапки, непрерывно шевелились.

— Аггн-гг ГЛА! — оглушительно гавкнул монстр, медленно, плавно подлетая всё ближе, и я заметил, что он совершенно слеп — в растянутых до состояния узких щелей веках не было видно глаз, а только какая-то красноватая масса.

Тварь, обдав меня сильным, приторным запахом парного молока, остановилась в полутора метрах. Я почувствовал, как ноги стали ватными, а под капюшоном зашевелились волосы.

— Мы не причиним зла… мы уйдём. — Голос стал немного писклявым, дрожащим.

— Мы НЕ! НЕ! — Пасть монстра разверзлась в широкую пещеру, а мир вдруг мгновенно исчез в полной черноте. Уже очень тихо, одним только дыханием прошептал своим ребятам «хана», не чувствуя даже удара о кафельный пол, а только слыша, как сухо клацнули застёжки «Кольчуги» о плитку. Слух он мне оставил. Один только слух в бесконечной чёрной пустоте небытия…

— Дгхрррааанннг… сшшххррррррр, — послышалось во тьме, иллюз снова оглушительно гавкнул, опять поползло откуда-то справа тихое, хриплое шипение, а потом была просто чернота перед тем, как меня вдруг начало отпускать…

Зрение и осязание возвращались долго и неохотно. Перед глазами висел чёрный, непроглядный занавес, и только по краям зрительного поля я с трудом различал белые квадраты плиток. Руки и ноги словно затекли после неудобной позы, казались набитыми ватой.

— Слышь, Фельдшер… помоги…

Меня подхватили сильные руки, и я, ещё ничего не видя перед собой, почувствовал, как меня куда-то несут и укладывают.

— Ну, Фреон, ты ваще… с такой тварюгой договорился… с иллюзом… охренеть… расскажу — брехуном обзовут. Ты веришь, я чуть червяка не родил, пока он там лаял. — Я унюхал водочный запах за секунду до того, как холодное бутылочное горлышко коснулось губ. — Ты лежи…

— Кой… на фиг лежать? Валить отсюда надо… срочно… где Ересь?

— Отрубился парень вместе с тобой… должно быть, зенки открыл. Пока ещё не очухался.

— Уходим! — Тьма перед глазами немного рассеялась, и я рванулся к двери, но только растянулся на полу. В голове металась одна мысль — бегом отсюда, как можно быстрее, но ноги и руки не слушались — меня начало трясти крупной дрожью.

— Он ушёл, слышишь? Ушёл вообще! Да, из подземелья… в последний раз заорал с улицы, я слышал чётко! — Фельдшер удержал меня за плечо.

— А если вернётся? Тогда что? Не будет здесь дороги, понял! Не будет, пока он не сдохнет или сам не уйдёт. Убить его под землёй нереально, скорее друг друга перестреляем.

— Смотри, — тихонько сказал Фельдшер. — Мне почему-то кажется, что не вернётся он сюда.

И «свободовец» протянул мне кусок серой бумаги, оторванный от обложки лабораторного журнала. На нём были коряво, по-детски нарисованы красным карандашом два человечка, один из которых с ненормально раздутой головой шёл за другим в сторону от четырёх полукругов, очень похожих на бетонные надстройки подземелья. Рисунок хромал на обе ноги, но этого, с большой головой, точно вела девочка. Это была именно девочка в платье-треугольнике с грубо нарисованными длинными волосами.

— Это было вложено тебе в руку. — Фельдшер выглядел совсем убито. — И можешь меня пристрелить, если я хоть что-нибудь понимаю.

На следующее утро мы нашли Малика.

Он оказался совсем рядом, в соседней с виварием душевой. От сталкера оставался только разорванный вдоль спины и вывернутый наизнанку комбинезон, пара десятков костей и аккуратно уложенный в раковину череп. ПМК, полупустой рюкзак, несколько банок консервов и тронутый ржавчиной АКСУ лежали тут же. Пулевых отметин на стенах я не нашёл, магазин автомата был полон, хотя пружина подавателя, похоже, уже пришла в негодность. Без боя сдался мужик… и мне стало страшно от понимания того, как именно погиб сталкер, сколько времени он здесь умирал от ужаса и жажды, не в силах даже ощупью найти выход.

— Прав был Лунь, — тихо прохрипел осунувшийся после вчерашней встречи с иллюзом Ересь. — Как же он был прав… эх, дурак. Знал бы, что такое тут есть, что это не сталкерские пугалки для новичков, а в реале Зона такая, — свалил бы отсюда в тот же день… тогда бы это прокатило. Точняк получилось бы свалить. Дебил, млин… на хрена я вообще сюда сунулся…

— Найдём выход — вали без проблем, — буркнул я, обыскивая рюкзак погибшего сталкера. — Извини, брат… сам понимаешь, не нужно тебе всё это, а нам сгодится. Ребятам скажу — помянем, вспомним тебя добрым словом.

— Ты что, с покойником разговариваешь? — Фельдшер подошёл, присел на корточки. — Странно. Ему по барабану — душа отлетает когда, то ей, по моему мнению, на тело по фиг становится.

— Если она есть, эта самая душа, — буркнул я, копаясь в рюкзаке. — Вот, держи… патроны для твоего автомата, лишними точно не будут. А тут… вот же гадство, а. Глянь!

Искал Малик выход за Периметр. И понятно почему. На дне рюкзака, под сопревшей, разъеденной плесенью тканью лежали деньги. На вид — не меньше тридцати тысяч долларов в бумажных свёртках, перекрученных изолентой. И толстые пачки пятитысячных, всё так же аппетитно красноватых, тоже в связках. Заработал Малик себе на жизнь… то-то из ходок не вылезал и, видать, сорвал-таки куш… наградила Зона. Правда, по-своему наградила, так, как только она одна умеет.

Лежат денежки на дне рюкзака. Да только понятно мне уже, что не про нас они. Зона, стерва… не тронуты вещи в рюкзаке, а от особенной, едучей плесени только дно выгнило и запасной свитер, в котором деньги завёрнуты, тоже весь в труху превратился. И не деньги это теперь, а одна видимость. Мне прикасаться к ним не нужно, чтобы понять — зола это. От малейшего прикосновения развалятся. Впрочем, попытался ухватить стопочку долларов, приподнял, а она — как талый снег в ладони развалилась, грязью серой, влажно ватой, и кисло так завоняло.