Роковой рейд полярной «Зебры» - Маклин Алистер - Страница 36

— Вот она — наконец-то! — крикнул Свенсон мне в ухо. — Или, вернее, то, что от нее осталось. Как же долго я сюда добирался!

— Да уж, дальше некуда! — ответил я. — А могли вообще никогда ее не увидеть, если б оказались на дне Ледовитого океана. Приятная перспектива, не так ли?

Свенсон задумчиво кивнул, и мы двинулись дальше. До станции было уже рукой подать. Подойдя к ближайшему домику, я открыл дверь и вошел. Внутри пахло гарью, карболкой, йодом, морфием и еще каким-то отвратительным варевом из овощей с мясом, которое Роулингс старательно помешивал в котелке, стоявшем на маленькой печурке.

— А, вот и вы, — бойко проговорил Роулингс с видом человека, приветствующего своего соседа, который нагрянул к нему в дом, чтобы одолжить, а точнее, забрать навсегда его любимую газонокосилку: — Явились как раз к обеду. Не желаете ли отведать мерилендского цыпленка, капитан?

— Благодарю, только не сейчас, — вежливо отказался Свенсон. — Искренне вам сочувствую, Забрински. Как ваша лодыжка?

— Прекрасно, капитан, прекрасно. Затянута намертво пластырем. — С видимым усилием он вытянул вперед ногу. — У нас здесь есть врач, доктор Джолли, он поработал на славу. А вы-то сами как, небось понатерпелись прошлой ночью? — Этот вопрос он задал уже мне.

— Прошлой ночью доктору Карпентеру действительно пришлось несладко, — ответил за меня Свенсон. — И мы многое поняли, но об этом потом. Внесите носилки. Вы — первый, Забрински. Что касается вас, Роулингс, не надо изображать из себя великомученика. «Дельфин» в каких-нибудь двухстах ярдах отсюда. Мы доставим вас всех на борт за полчаса.

Я услышал за спиной шаркающий звук. Доктор Джолли уже был на ногах и помогал встать капитану Фольсому. Тот выглядел много хуже, чем вчера, а на его перевязанное лицо вообще было больно смотреть.

— Капитан Фольсом, — представил его я. — Доктор Джолли. А это — капитан Свенсон, командир «Дельфина». Доктор Бенсон.

— Вы сказали — доктор Бенсон, старина? — спросил Джолли, подняв бровь. — Честное слово, если уж здесь, у черта на рогах, столкнулись лоб в лоб трое врачей, значит, дело и впрямь табак. Ну да ладно, капитан. Ей-богу, ребята, мы так рады вас видеть! — Ирландский акцент доктора Джолли в сочетании с допотопным английским жаргоном резанул мне по уху.

— Ах, как хорошо я вас понимаю! – улыбнулся Свенсон.

Затем он взглянул на пол, где вповалку лежали люди, отличавшиеся от мертвецов только тем, что изо рта у них чуть заметно шел пар — они едва дышали, а значит, в них еще теплилась жизнь, — и улыбку у него как рукой сняло. Обращаясь к капитану Фольсому, он сказал:

— Мне просто не хватает слов передать, как я вам сочувствую. Все это ужасно!

Фольсом пошевелился и что-то пробормотал. Но мы не разобрали. Его сильно обожженное лицо было почти полностью забинтовано, и он жестоко страдал от боли, не прекращавшейся ни на мгновение: у него была целиком поражена правая щека, язык не слушался, отчего создавалось впечатление, будто он говорит на каком-то загадочном языке. Между тем здоровая левая часть лица настолько кривилась от боли, что глаз почти не было видно. Фольсом, и правда, являл собой жалкое зрелище.

Я обратился к Джолли:

— У вас остался морфий? — И тут же подумал: «Как жаль, что я не захватил его с собой, хоть немного, ведь морфия у нас на борту было больше, чем достаточно».

— Нет ни одной ампулы, — устало проговорил Джолли. — Я уже израсходовал упаковку, целую упаковку!

— Доктор Джолли работал не покладая рук всю ночь, — слабым голосом заметил Забрински. — Восемь часов кряду. Вместе с Роулингсом и Киннэрдом. Они так ни разу и не присели.

Бенсон полез в свою аптечку. Заметив его движение, Джолли вымученно улыбнулся — мне показалось, что он выглядит много хуже, чем вчера, когда я видел его последний раз. Тогда он был исполнен сил и энергии. И вот, проработав восемь часов без передышки, — за это время он даже умудрился наложить гипс на лодыжку Забрински, в этих-то условиях! — Джолли и сам едва держался на ногах. Он оказался отличным доктором — честным, верным клятве Гиппократа и теперь имел полное право на отдых: ведь ему на подмогу пришли еще два врача — наконец-то!

Джолли медленно нагнулся, чтобы поудобнее усадить Фольсома, — я взялся ему помочь. Вслед за тем он вдруг припал спиной к стене, весь обмяк и сполз на пол.

— Простите, — натужно выдавил он. Его обмороженное бородатое лицо искривилось в жалком подобии улыбки. — Бедный хозяин…

— Бросьте, доктор Джолли, предоставьте теперь действовать нам, — спокойно остановил его Свенсон. — Скажите только, все ли пострадавшие транспортабельны?

— Не знаю. — Джолли протер рукой налитые кровью, слезящиеся от копоти глаза. — Правда, не знаю. Один или двое из них так и не приходили в сознание с прошлой ночи. Потом, здесь такой холод, что они, похоже, схватили воспаление легких. Холод и на здорового человека действует убийственно, что уж говорить о тяжелораненых. Девяносто процентов своей энергии человек тратит не на борьбу с болезнью или инфекцией, а на то, чтобы выработать тепло, иначе пиши пропало.

— Успокойтесь, — сказал Свенсон. — Значит, перенести всех на борт за полчаса нам не удастся. Кого нужно забрать в первую очередь, Бенсон?

Странно, почему он обратился с этим вопросом только к Бенсону, а не к нам обоим? Ну да Бог с ним, в конце концов, Бенсон судовой врач, а не я. Голос Свенсона прозвучал довольно холодно — капитан как будто забыл о моем существовании, и я прекрасно понимал, отчего его отношение ко мне резко изменилось.

— Забрински, доктора Джолли, капитана Фольсома и вот этого… — посоветовал Бенсон.

— Я — Киннэрд, радист, — представился тот. — А мы уж грешным делом думали — ты не дойдешь, приятель! — обратился он уже ко мне. — С трудом поднявшись на ноги и зашатавшись, Киннэрд прибавил: — Вот видите, я и сам могу идти.

— Не спорьте, — тут же остановил его Свенсон. — Роулингс, да бросьте вы ковыряться в своей баланде. Лучше поднимайтесь и идите вместе с ними. Сколько вам потребуется времени, чтобы протянуть с лодки кабель, установить здесь пару электрообогревателей и светильники?

— Мне одному?

— Можете взять себе в помощники кого хотите, дружище.

— Через четверть часа все будет в ажуре. Я даже могу провести сюда телефон, сэр.

— Вот и отлично, действуйте.

Роулингс вынул ложку из котелка, попробовал свою стряпню, оценивающе облизнул губы и горько покачал головой.

— Ну и варево! Чистая отрава! — мрачно признался он, потом встал и вышел вслед за матросами, уносившими носилки.

Из восьмерых полярников, что остались лежать на полу, только четверо находились в сознании: водитель тягача Хьюсон, повар Нэсби и еще двое, представившиеся как Харрингтоны, братья-близнецы. И самое удивительное то, что у них были обожжены и обморожены одни и те же места. Остальные четверо то ли спали, то ли были без сознания. Мы с Бенсоном начали их осматривать. Бенсон старался вовсю, каждому совал градусник и каждого прослушивал стетоскопом, не то, что я. Хотя мне и без стетоскопа было ясно, что у всех восьмерых налицо явные признаки воспаления легких. А капитан Свенсон между тем задумчиво разглядывал внутреннее убранство домика, изредка бросая в мою сторону косые взгляды; время от времени он похлопывал себя руками по бокам, чтобы согреться: ведь одежда на нем была довольно легкая по сравнению с моей, добротной, из меха, а домик, где мы находились, даже несмотря на то, что там стояла печка, скорее напоминал морозильную камеру.

Первый человек, которого я осматривал, лежал на боку в крайнем правом углу. Глаза у него были чуть приоткрыты, зрачков почти не было видно, голова — перевязана, из-под бинтов проглядывали только полузакрытые глаза, впалые виски и мертвенно-бледный лоб, холодный, как мраморное надгробие на заснеженном кладбище.

Я спросил:

— Кто это?

— Грант, Джон Грант, — уныло ответил водитель Хьюсон. — Наш второй радист, напарник Киннэрда. А что с ним?