На краю времени, на пороге мира - Клименко Анна - Страница 25

И Миртс, всхлипывая и вытирая слезы, вновь принялась вспоминать ту ночь, когда впервые увидела Учителя.

…Неотъемлемым упражнением будущих мастеров разведки была медитация. Миртс долго не могла понять, к чему будущему воину проводить часы, застыв, точно изваяние, но наставники в один голос твердили, что погружение в себя – и одновременное отторжение себя (каким бы абсурдом это не звучало), помогает лучше узнать свой дух. Ну, а высшая степень медитации так и вовсе могла спасти жизнь, потому как это едва ли достижимое состояние аш-хронн предполагало полную остановку дыхания и всех жизненных отправлений. То есть, смерть… В то время как дух, свободный от тела, мог свободно витать над миром, а потом вернуться в данный при рождении сосуд, оживив его. Правда, так и не утихали споры о том, когда именно дух нисходит в тело дэйлор: во время рождения личинки или после того, как взрослая особь покинет кокон. Ортодоксы придерживались версии «после кокона» – отсюда и пошел закон об уничтожении личинок почившего короля; ибо убить личинку – все равно, что болотного тритона…

Миртс задержалась в тот вечер на горном плато, безуспешно пытаясь достигнуть хотя бы пред-аш-хронн, когда можно попробовать взглянуть на свое тело со стороны. Она пыталась думать о небесных сферах, чистых, недостижимых, но, как бывает в таких случаях, мысли упорно возвращались то к отрабатываемым приемам кулачного боя, то к нахалу Эхерзу, позволившему слишком откровенные взгляды в ее сторону. Миртс не заметила, как стемнело, как темной кисеей подернулся полыхающий закат, как вспыхнула на востоке звезда – колючий кристалл, впившийся в мякоть небес… А потом как-то незаметно она осталась совсем одна на каменной кромке, над бездной, где гулко подвывал ветер. Она огляделась, и вдруг увидела, что у дальнего края каменной площадки одинокий дэйлор упражняется с двумя мечами. Миртс даже в голову не приходило, что можно достигнуть таких высот мастерства! Клинки порхали, казалось, независимо от рук воина, сливаясь в сверкающий веер. Звезды умиротворенно взирали на мастера, сонно помаргивая и тоже удивляясь…

Наконец он замер, отсалютовал небесному куполу и уже собрался уходить, как заметил Миртс, которая все это так и просидела неподвижно.

«Верно, это один из настаников», – решила она, – «да и немолод уже».

Воин, ступая неслышно, как лесной кот, пересек разделявшее их расстояние и остановился в нескольких шагах от Миртс. Которая, в свою очередь, сочла необходимым встать и поклониться.

– Что ты здесь делаешь? – сухо осведомился наставник, – все ученики уже разошлись по кельям.

Щеки Миртс вспыхнули; хорошо еще, что было темно, и он наверняка не заметил ее замешательства.

– Прошу прощения, наставник, – она еще раз поклонилась, приложив ладошку к сердцу, – я выполняла упражнения по медитации и забылась.

– Отправляйся к себе, – процедил воин, – немедленно…

И его яркие, невероятного для дэйлор цвета глаза, зло сузились. Словно Миртс одним своим видом напомнила ему о чем-то крайне неприятном.

Но, стоило Миртс сделать шаг в сторону входа в пещеры, воин задержал ее. Просто – положил руку на плечо. Неслыханно! Здесь, в гнезде куниц, наставники не позволяли себе такого…

– Погоди, – негромко сказал он, – это хорошая ночь. Я хочу поговорить с тобой… Не бойся – просто поговорить.

В тот миг на языке Миртс вертелось язвительное – «а чего мне бояться?»

Но тут же, присмотревшись к мастеру внимательнее, она поняла, что бояться есть чего.

Все было так, как у дэйлор. Только лицо слишком молодое, слишком… застывшее, словно дорогая фарфоровая маска. И глаза – два ярких сапфира, в глубине постоянно что-то меняется, сверкает, искрится, подобно игре ключевой воды на солнце. Где-то в потаенных уголках сознания зашевелилась память предков, а зоркий взгляд Миртс отмечал все новые и новые детали: хищные, заострившиеся ногти, бескровные губы…

Перед Миртс стоял n’tahe, высший вампир собственной персоной.

Он чуть слышно вздохул.

– Ты когда-нибудь видела Лунный Цветок?

Миртс мотнула головой. И, чувствуя, как вязнет воля в бушующем сапфировом море, попятилась. Куда угодно, лишь бы подальше… Лишь бы остаться собой…

С края площадки – в бездну.

Она только неуклюже взмахнула руками, ощутила, как падает… на ладонях ледяного ветра…

Затем – резкий, болезненный рывок вверх, так, что хрустнули суставы. Страшные глаза вновь оказались рядом.

– Я же сказал – только поговорить, – зло процедил вампир.

И, круто развернувшись на каблуках, быстро зашагал прочь, вернее, к входу в гнездо. Подумать только, Народ Зла – в Гнезде куниц!

Она так и просидела до рассвета на маленьком плато, а когда утром, ее, окоченевшую и стучащую зубами, нашел один из наставников, Миртс узнала, с кем имела удовольствие беседовать.

– Но разве так может быть? – удивилась она, – он же…

– Он – прежде всего основатель гнезда. Единственный, кому глас Дэйлорона сообщил об этом месте, будущей колыбели воинов, – назидательно заметил наставник.

…Она беззвучно рыдала, скорчившись у поблескивающей слюдой стены. И сердце сжималось в попытке исторгнуть из себя вопль – почему ты дал убить себя?

И ответ приходил сам собой: потому что по-иному не получилось. Потому что Норл д’Эвери не хотел даже пытаться убить магистра… Боялся, что гибель Золия пустит все Отражения обратно, в этот мир?..

И что – во имя Предков – означали слова, что уже ходит по земле человек, который обрушит мир в пропасть?

Миртс покачала головой. Все-таки она слишком мало знает, чтобы делать выводы. Да и нужно ли?

«Последнее пророчество последнего короля должно сбыться», – подумала вампиресса, – «сын Миральды ходит по земле. Значит, я должна быть рядом, чтобы встать на его защиту, когда в том возникнет надобность… Надо же, а ведь едва не убила его собственноручно…»

Ночь катилась на убыль, сворачивала звездное полотнище, и восток уже румянился зарей.

Миртс клонило в сон, веки потяжелели; тело мало-помалу деревенело, теряя подвижность.

Но перед тем, как провалиться в бездну дневного сна, она вновь увидела лицо последнего короля, Шениора д’Амес.

«И тогда явится миру герой, и проснутся дэйлор в глубинах Поющего озера».

Кажется, это Шениор сказал им с Норлом, когда Миральда отлучилась на минутку…

– Он слишком юн для великого воина, – пробормотала Миртс, – да и не воин он вовсе. Маг. Не больше, но и не меньше…

«Ты знаешь его кровь, и знаешь, как найти его», – прошелестел чей-то далекий голос, но вампиресса уже не пыталась понять, кто говорит с ней.

Она заснула.

…Нет ничего хуже, чем неизвестность.

К этому выводу Гиллард пришел на второй день своего заточения.

Когда молодой ученик принес немного еды и питья, Гиллард попытался выспросить об уготованной ему судьбе; но мальчишка лишь покачал головой и ничего не сказал. Поставил миску с кашей и кружку воды на шаткий стол и удалился, предоставив Гилу и дальше терзаться догадками – а что же за казнь уготована магу, нарушившему все мыслимые законы Закрытого города. Гилларду вменялись преступное любопытство, непослушание и, как результат, гибель собрата-мага. Где-то он читал, что за смерть брали смертью, то есть убивали виновного; и он почти не сомневался, что свобода вампирессы будет стоить головы. Узнать бы еще – как и когда… Но Магистр, увы, предпочитал держать приговоренного в полном неведении.

Он даже не притронулся к каше, но воду выпил. Вернулся на соломенный тюфяк, с которого почти не вставал, и погрузился в воспоминания.

Гиллард вновь и вновь обращался к казни командора Геллера, своего отца, которого видел всего раз – да и то на пути к эшафоту. С мучительной ясностью перед глазами вставала площадь, колышущееся людское море, черный помост и гордо шагающий к собственной гибели приближенный Императора.

«За что он казнил тебя?» – думал Гил, – «и был ли ты на самом деле виновен, или, как водится, пал жертвой придворных интрижек? Здесь много говорили о том, насколько прогнил императорский двор… Может быть, тебя лишили жизни по наущению недругов, несправедливо оговоренного? Жаль, что не узнать мне об этом, разве что только встретимся в небесных садах Хаттара Всеобъемлющего…»