Тропа смерти - Коваль Ярослав - Страница 68

— Что делать-то? — нервничая, спросил я.

— Встань поближе. Средство спрячь в аптечку, будь так добр. Всё взяли. Ничего не забыли?

— Если и забыли что-нибудь, так гори оно всё синим пламенем! — крикнул Ниршав, беря её под локоть. — Серт?

— Пройдет год, и ты будешь с приятной ностальгией вспоминать случившееся, — улыбнулась женщина.

— Это?! Никогда!

Аштия что-то произнесла в ответ, и Ниршав не спешил закрывать рот, но всё сказанное ими утонуло в дыхании воздуха, ставшего из холодного густо-тёплым, упругим, пахнущим так же неприятно, как пахнет рентгеновская установка. Земля задрожала под ногами, потом я понял — это не земля, а что именно, разглядеть оказался уже не в состоянии. Почему-то ни руки, ни ноги, ни голова не повиновались мне, как и органы чувств — я знал, что есть и запахи, и звуки, и всё прочее, но ощущения буксовали.

И мысли тоже перестали течь в тот момент, когда грязно-серое небо демонического мира проглотило меня и повлекло по эфирному аналогу пищеварительного тракта, перекатывая с боку на бок и протрясая до печёнок.

Глава 11

Возвращение в пекло

Сознание возвращалось волнами, отнюдь не сразу и не всё — сначала дало о себе знать восприятие тепла, потом — зрение, потом — слух. Я разлепил веки, которые, оказывается, плотно прижмурил на рефлексе, и в глаза мне ударило многоцветье. Оказалось, это больно — после серости и монохрома пустошей демонического мира увидеть разом пронзительно-синее небо в густящихся белых облаках, режущее глаз жёлтое сияние солнечных лучей, зелень под ногами и по сторонам.

Ароматный до боли воздух влился в лёгкие, и этот аромат тоже был шоком. Там я не осознавал, чем пахнет ветер, чего ему недостаёт, здесь же в первые моменты не решался вдохнуть полной грудью, опасаясь, что потеряю сознание. И так-то не просто попасть разом из ночи в день, а уж из приглушённой вечной блёклой полутьмы нечеловеческого мира в солнечный полдень человеческого — намного труднее.

Рядом по-прежнему стоял Ниршав со шлемом под мышкой, с другой стороны — Аштия, кончавшая заправлять рукав под наручь. И это было единственное, что осталось от мира, окружавшего нас меньше минуты назад. Впрочем, может, и больше — бог его знает, сколько длился переход.

— Господи… Аше… Это ж… Это ж наш!.. Наш, человеческий мир… Господи, какое небо…

— Ниш.

— Боже мой! Наконец-то… — он тяжело, со всхлипами дышал. — Тысячу золотых жерновков храму, тысячу…

— Ниш, заткнись!

— Слушай, дай мне насладиться…

— Ниш, посмотри, где мы оказались, — коротко, напряжённо, зло бросила женщина.

Мы стояли, как обнаружилось, в самом центре долины, имевшей, пусть и с оговорками, форму блюда. Справа её отчерчивал умеренно-рослый горный кряж, заросший лесом, слева — тоже лес, но долинный. Не знаю, почему я вначале посмотрел по сторонам, потом уже вперёд, может быть, по въевшемуся стереотипу, глубинному представлению, что можно не видеть чего-то за пределами поля зрения, но уж то, что перед собой, увидишь обязательно.

Перед нами длинной бахромистой полосой вытянулись конники.

Я оглянулся назад: за спиной примерно на том же расстоянии тянулась другая подобная полоска, только не конных. Пехота, что ли? Или просто оседлали существ, мало похожих на лошадей? В магическом мире всякое возможно. Посмотрев на Ниршава, увидел, как восторг смывает с его лица настоящая паника. Взгляд Аштии, брошенный на меня, был колюч и неприятен.

— Поле боя, мать твою! — выдал офицер. — Стоп! Перед нами — наши. Флаги!

— За спиной при этом — враг. Имей это в виду. Надень шлем.

— Он же не чищенный!

— Ты идиот? — осведомилась Аштия холодно, и Ниршав без дальнейших разговоров натянул на подшлемник шлем, из которого перед переходом всего лишь выплеснул остатки пищи.

— Почему бы тебе не подать сигнал своим, что ты тут? — осторожно спросил я.

— А где гарантия, что наши до меня доскачут первыми? — женщина выговаривала фразы абсолютно спокойно, бесчувственно. — Нет, придётся ждать. Не двигайтесь резко, всё делаем осторожно. Сейчас мы разойдёмся, чтоб было больше шансов пережить конный налёт, и медленно шагаем навстречу нашим… Подожди, Серт! — Она поспешно стянула кольчужную перчатку, потом — замызганную замшевую. Сняла один из двух перстней, украшавших пальцы её левой руки. — Держи. Когда конница приблизится, погромче ори: «Я свой!» и показывай этот перстень. Если спросят, скажешь, что ты мой человек. Человек Аштии Солор. Всё ясно?

— Да.

Я без особого напряжения понял, что она имела в виду. Действительно, несущиеся кони с большей вероятностью сметут кого-нибудь из плотно стоящей троицы. Одиноко вставшего человека им миновать будет проще, если, конечно, возникнет такое желание. Может быть, меня, не разбираясь, просто приколют копьём, располосуют саблей (или с чем тут конники воюют) — а может, и решат сперва разобраться с неизвестно откуда взявшимся человеком без доспеха. На этот счастливый случай мне и дано кольцо. И указания орать как можно громче. Глядишь — услышат.

А самой Аштии Солор подавать условные знаки издалека действительно было чревато. Захватить вражеского предводителя мечтает любая армия. Устрой войска гонку за ней — неизвестно, кто успеет первым.

Женщина медленно сняла шлем и подшлемник, встряхнула влажными от пота волосами и высоко подняла голову. Осанка — величавая, уверенная — без труда обличала в ней аристократку самого высокого происхождения. С такой уверенностью и неколебимостью шагать навстречу лошадиной лавине, ощетинившейся металлом, едва ли смог бы один из десяти человек в этом мире, а в моём — вряд ли хоть один из пятидесяти. И дело тут не в чувстве собственного достоинства: спорить с инстинктом трудно, для многих невозможно. Здесь была ещё железная выдержка, воспитанная годами торжества над своей натурой.

Шагая, она лишь изредка и почти незаметно оглядывалась назад. Я не оглядывался вовсе, я и так знал, что та армия тоже сдвинулась, и лучше не видеть, насколько она близка. Аштия и Ниршав двигались плавно, спокойно, я старался действовать так же, чтоб не отличаться от них, чтоб конники поняли — я тоже один из них. В какой-то момент госпожа Солор опустила руку, сняла с пояса диск и, помедлив, развернула его к конной лавине. Сделала знак, который не имел, похоже, никакого другого значения, кроме извещения — здесь человек, обладающий знаком высшей военной власти Империи. Вам видно?

Невыносимо было смотреть на строй, надвигающийся на нас с бешеной скоростью, но не смотреть было нельзя. Когда я разглядел в общей массе металл выставленных вперёд копейных наверший, оскаленные лошадиные морды и шлемы над ними, показавшиеся мне абсолютно глухими, я прикрыл глаза лишь на миг, чтоб убедить себя: не видеть — страшнее.

И поспешил поднять руку с кольцом (которое пришлось надеть печаткой в ладонь ещё и потому, что иначе с «когтями» оказалось невозможно).

— Свой, свой! — заорал я изо всех сил, хотя в навалившемся на меня грохоте не слышал ни себя, ни того, кричат ли что-нибудь Аштия и Ниршав.

А через миг кони и люди окружили меня. «Я жив, — отметил машинально. — Уже хорошо». Меня толкнули лишь раз и не со всего маха, иначе б костей не собрал, а так лишь пошатнулся, отпрыгнул, уворачиваясь заодно от другого конника и его небольшого щита, которым боец на подобной скорости без проблем мог покончить со мной. Один толчок — и я под копытами. И это всё.

— Свой, свой! Я человек Солор!

Один из бойцов придержал своего коня возле меня.

— Посыльный? — гулко крикнул он. — Пехота? Там твои, — и махнул перчаткой и поводьями.

Конь в бешенстве задрал голову и затанцевал.

Облегчение навалилось, как ужас, но не придавило, а наоборот, придало лёгкости, словно подбросило над землёй, толкнуло бежать в указанном направлении. И здесь был не страх, что окружающие могут решить, будто я не тот, за кого они меня приняли — скорее, желание влиться в контекст, перестать быть оторванным от массы элементом… Перестать быть чужим. Если не стать своим, то хотя бы таковым казаться.