Боец Демона-Императора - Коваль Ярослав - Страница 78

Кариншию я сгрузил только в ее покоях, сдал с рук на руки няньке, даме настолько корпусной и мощной, что с нею девчонке было не совладать даже в крайней степени ярости. Нянька настойчиво выставила за дверь меня и управляющего, после чего последний повел меня на кухню — приводить себя в порядок, перекусывать, словом, восстанавливать силы.

Прахим явился вскорости после нашего с Кариншией возвращения. Кое-что о происшествии он уже знал — я понял это по холодному бешенству, в котором купец пребывал. Только завидев выражение лица хозяина дома, его жена, мачеха Кариншии, поспешила спрятаться в свою комнату, видимо, чтоб не попадаться под горячую руку. Хмуря кустистые брови, работодатель потребовал от меня подробного отчета обо всем случившемся. Я начал рассказывать, еще не до конца уверенный, что гнев Прахима обрушится на кого-то другого, не на меня.

Работодатель слушал очень внимательно, задал лишь пару вопросов, и по его взгляду я понял, что проблемы будут не у меня. На дочь он обрушился, едва только увидел ее, наплевав на присутствие рядом посторонних ушей: меня, управляющего, няньки и еще пары служанок.

— Неописуемо! Запредельно! — кричал он, и Кариншия, сперва попытавшаяся спорить с ним в громкости и умении быстро излагать свои претензии, стушевалась. — Что я вижу, вырастив дочь?! Моя дочь ведет себя как последняя развратница! Я молчал, когда ты начала заводить знакомства с мужчинами, шляться по заведениям, где уважающей себя женщине делать нечего, понимая, что после гибели твоей матери некому толком за тобой присмотреть! Но теперь ты опозорила нашу семью на все три столицы! Все — все! — знают о том, что моя дочь заявилась голая в мужской клуб и заигрывала там со всеми мужчинами!

— Да они на меня напали! Они, а не я!

— То, что ты дура, тебе простительно, как любой женщине! Но быть настолько развратной — неописуемо! Непостижимо! Твоя матушка была женщиной благородной, достойной — откуда это только взялось?! Клянусь своим кругом — ты никогда больше не переступишь порога ни одного из увеселительных заведений! И выходить за ворота будешь лишь в сопровождении Серта.

— Да он меня не защищал даже!..

— Молчать, дрянь! Позорница! Гулящая девка! — Лицо у Прахима побагровело, и Кариншия притихла, видимо, осознав, что дело зашло далеко. — Я приучу тебя повиноваться! Ты заслужила сотню ударов кнутом за свое поведение! Либо повинуешься — либо отправишься в монастырь. И я немедленно найду тебе мужа. Не поскуплюсь на приданое, будет нужно — так половину своего достояния отдам тому из мужчин, который возьмется тебя обуздать. А тебе, Серт, отныне даю право отволакивать мою дочь домой всякий раз, как она вознамерится совершить недостойный или глупый поступок. Бери. — Мне в руку был раздраженно сунут увесистый мешочек. — Твои заслуги я признаю. Два дня можешь отдыхать — моя дочь все равно не переступит порог моего дома.

— Но послезавтра день рождения у Джасвиндры! — возмутилась девчонка, позабыв, что отца в таком состоянии надо бояться. — Я пойду!

— Клянусь кругом, ты никуда не пойдешь, — зло прозвучало в ответ. — Адвир, мой хлыст!

Старик, вздыхая, поспешил в соседнюю комнату и потянул меня за рукав. А за спиной звучал визг Кариншии:

— Ладно-ладно, не пойду, не надо!..

— Хватит! Молчи! Ты свое заслужила!

— Пусть господин телохранитель отправляется домой, — сообщил мне Адвир. — Хозяин будет бушевать весь вечер, лучше, если расправу не увидит никто из сторонних. Я сейчас и служанок всех отошлю, чтоб потом языками не чесали где попало. И чтоб, дурехи, потом от хозяина не получили свое.

— Это понятно. Я-то молчать умею, не волнуйся.

— За господина телохранителя нисколько не волнуюсь, мужчина всегда умеет молчать. Два дня госпожа Кариншия точно из дома не выйдет, если уж хозяин так сказал. На третий день наведайся на всякий случай, но, думаю, молодая госпожа дома с неделю посидит. Самое малое.

Поблагодарив старика, я вывел из конюшни своего коня и направился домой. Удивил Моресну — она ждала меня намного позже, — но, заметив в ее глазах искорку удовольствия, порадовался лишний раз, что у нас с ней все хорошо. И только умывшись, переодевшись в свежее, прошел на кухню и выложил на стол мешочек, который вручил мне Прахим. Распустил тесемки. Внутри лежала хорошая горсть полулун. Больше, чем я уже получил от работодателя за месяц работы.

— Ого! — Я подмигнул жене. — Премия. Пришлось сегодня почесать кулаки.

— Я вижу. — Она опустила глаза на мои руки, на ссадины, пятнающие их. — Ничего опасного не было?

— Ничего, — соврал я.

— Но почему ж тогда такая большая премия?

— Ну как… Дочка отцу все-таки дорога.

— А с ней что-то случилось?

— На нее напали. Не уверен, что могу рассказывать тебе подробности, все-таки это семейное дело моего работодателя.

— Да я и не прошу. — Моресна смотрела на меня с любопытством. — Ты, наверное, очень устал?

— Не слишком. Но с удовольствием полакомлюсь и поваляюсь. А завтра сходим с тобой в ресторан — хочешь? — Я припомнил три или четыре хороших семейных заведения, где женщинам прилично было проводить время в сопровождении супругов или отцов.

— Конечно! Но разве ты не работаешь?

— Нет. Наслаждаюсь законным отдыхом. Завтра Кариншии будет не до прогулок. — Я злорадно усмехнулся.

С моей точки зрения, дочка купца получила сполна и за дело.

Хотя, конечно, едва ли она поймет, что тут к чему.

Нежданные выходные мы с супругой провели не без приятности для себя — сходили в семейный ресторанчик, где отлично кормили, посмотрели зрелище. В здешних краях деление на мужские, женские и семейные заведения совершалось весьма жестко и соблюдалось обязательно. Мужчин не допускали в женские кафе и ресторанчики, клубы и салоны. Женщины могли появиться на пороге мужского заведения, но чем они рисковали, было уже понятно, и защиты в случае неприятности или трагедии от закона не получили бы. Семейные заведения предназначались, что логично, для семейных пар, появление там незамужней девушки воспринималось с недоумением, хотя и не возбранялось.

Моресна цвела.

— Знаешь, мне мама все твердила: «Тебе слишком повезло, держись за свое счастье», — застенчиво сказала она мне. — Вот и у меня тоже ощущение, что я не заслужила такой удачи.

— У меня ровно такое же ощущение. Моя соотечественница едва ли была бы так же ласкова и внимательна к мужу, как ты, и вряд ли стала бы спокойно сносить подобный непредсказуемый режим работы, отсутствие развлечений в пригороде, да и замкнутый стиль жизни тоже. Заскучала бы быстро, задурила… Начала бы на все обижаться.

Жена смотрела на меня круглыми глазами.

— Не понимаю. Как такое возможно? Твои соотечественницы что же — не ценят семью?

— Многие не ценят.

— Но тогда зачем им семья в этом случае?

— Чтоб легче было жить.

— Но если с семьей жить легче, то как же можно ее не ценить?

— А вот так. Запросто. — Я запнулся. — Знаешь, зря я, пожалуй, тебе все это говорю. Ты еще возьмешь и переменишь ко мне отношение, тоже задуришь.

— Ни за что! — торжественно произнесла Моресна. — Никогда. И вообще я буду делать только то, что ты хочешь. Правда-правда. Обещаю!

— А что тебе самой хочется?

Она засмущалась, спрятала лицо под краешком покрывала. Помолчала, словно собираясь с духом. А может, с мыслями, с воображением — что бы такое попросить в подарок у расщедрившегося мужа.

— Я очень хочу тебя полюбить.

— И как? — тихо, осторожно спросил я. — Есть надежда?

— Конечно.

Нам обоим стало неловко, словно мы коснулись вопроса, который не принято было обсуждать при свете дня и пусть в отдаленном, но присутствии других людей, а только в темноте супружеской спальни, шепотом и иносказательно. Я даже испугался в какой-то момент, не позволил ли себе больше, чем следует, — жизнь человека, а в особенности супружеские отношения были обставлены в этом мире таким густым частоколом традиций, запретов и предписаний, что только держись. Нужно было много времени, чтоб разобраться во всем этом.