Тонкости эльфийской генеалогии - Патрикова Татьяна "Небо В Глазах Ангела" - Страница 5

Но улыбка быстро сползла с лица мерцающего. Он посерьезнел и уточнил:

– Так что там 'во-вторых'?

Помедлив, я принялся рассказывать то, что успел узнать.

– А, во-вторых, ему двадцать три и он учится на последнем, старшем курсе. Всего цикл обучения составляет пять лет, школу они заканчивают в среднем в шестнадцать-семнадцать… – я снова посмотрел на Ира, но быстро понял, что истинный возраст нашего психолога для него не новость. Очень интересно.

– Куда-то пропадают два года, так? – спросил он меня, наткнулся на мой взгляд и, подозрительно потупившись, отвел глаза. – Я только два дня назад узнал. Еще даже колокольчикам не говорил. Не представляю, что сделает Иля, когда узнает, что Андрей умирает и ничего с этим делать не хочет. Он прямо отказался как-либо продлевать свою жизнь ради нас. Но ведь тогда он даже на выпускном у колокольчиков побывать не сможет!

– Тебя это так волнует? – осторожно уточнил я у него.

– А тебя нет? – тут же довольно резко бросил он. Да, его волновало. И очень сильно.

– Уже нет, – обронил я и внимательно на него посмотрел.

Ир насторожился.

– Ты… что-то сделал?

– Экспериментальная технология протыкания пространства-времени. Не был бы ты на ножах с Лучистым, мог бы узнать массу полезного. Он талантлив, как бы не был тебе неприятен в плане личных качеств.

– Он собирался силой меня поцеловать, только затем, чтобы убедиться, что я – это я! – воскликнул Ир негодующе.

– Да. А в итоге тебя поцеловал Андрей. Но, судя по всему, твое мерцание было совсем не против.

– Я и сам теперь совсем не против, если он меня поцелует, – вдруг огорошил меня мой секретарь и, резко встав, отошел к окну.

Встал ко мне спиной. Если бы он все еще был эльфом, уши бы у него покраснели, но нет, судя по всему, у мерцающих смущение было схоже с человеческим, поэтому он таким нехитрым способом попытался спрятать от меня свои пылающие щеки. Мальчишка! Но я не ожидал от него такого, совсем не ожидал. Ведь мне было прекрасно известно, как свысока он смотрел на женщин, не говоря уж о мужчинах, в которых всегда видел потенциальных соперников и не упускал случая принизить всеми доступными ему способами. Поэтому они так и не смогли сойтись с Лучистым, несмотря на то, что я возлагал большие надежды на их плодотворный тандем. Оба были гениальны в своих областях, но так и не захотели научиться работать вместе.

– Ир – это не смертельно, как мне кажется.

– А мне кажется, ты подобные отношения никогда не одобрял.

– Разумеется. Мне еще не хватало, чтобы наши студенты раньше времени узнали об этой стороне жизни.

– Не успев завести потомство, так? – он глянул на меня через плечо.

– Ирирган?

Мерцающий снова отвернулся к окну.

– Значит, Андрей угадал. Но ты, похоже, не учел, что у темных такие связи в порядке вещей. Они вообще предпочитают любить существ одного с ними пола.

– У них другое отношение к семье и браку. Несмотря на всю свою любовь, они не забывают о потомстве.

– Это да, – Ир вздохнул. – Командоры теперь вместе. Судя по всему, тебе еще никто не донес сию новость.

– В том самом смысле вместе?

– Да.

– И Андрей, как я понимаю, им в этом поспособствовал?

– Они счастливы. Только ты прав. У Мурки взрослая дочь и, вполне возможно, есть еще дети, а Барсик… – он запнулся, вздохнул, махнул рукой. – В общем, ты понимаешь.

– Понимаю и еще поговорю с ними. Но мы, как мне казалось, говорим с тобой об Андрее.

– Да, продолжай, – бросил мне секретарь.

Я мог бы осадить его за этот повелительный тон, но не стал, осознав, что мой славный мальчик весь на нервах. Будь он моим сыном – я бы обнял его, но теперь я даже не уверен, что он сирота, как значилось в его документах при поступлении. Почему-то эта мысль меня огорчает, хотя должна бы радовать. Ведь тогда он знал тепло семейного очага, а не провел детские годы в одиночестве и отчаянии.

Поэтому я остался сидеть на своем стуле.

– Они пробовали его лечить.

– Кто? – он недоуменно посмотрел на меня через плечо.

Пришлось покачать головой и пояснить во всех подробностях.

– Андрей в последнем, одиннадцатом классе был серьезно увлечен одним мужчиной. Тот был намного старше его. Поэтому, когда его собственный отец, узнав об их связи, попытался выкинуть его на улицу, он объявил, что уйдет жить к своему старшему любовнику. Тогда вмешались бабушка и мама. Андрея поселили тут, в квартире бабушки. Она тоже жила вместе с ним и под её неуемным присмотром Андрей жил почти год. При этом, после окончания школы из-за нервотрепки с родителями он, будучи достаточно умненьким, пропустил вступительные экзамены в ВУЗ – высшее учебное заведение, и ушел в колледж – в их стране это средняя ступень образования между школой и университетом. Но нормально доучиться и получить диплом ему не дали. Он все еще назло всем встречался с тем мужчиной, когда родители решили, что это болезнь и её нужно лечить. Нашли какого-то шарлатана, называющего себя доктором и без зазрения совести зарабатывающего на этом. В их мире подобное случается сплошь и рядом. Вообще, это очень жестокий и циничный мир. В общем, опуская подробности, из-за его лечения мальчик впал в кому на месяц. Очнулся, с горем пополам получил диплом и все же поступил в тот вуз, в который хотел. Этой отдельной квартирой родители от него откупились, заглушая собственное чувство вины.

Я ждал взрыв, ведь Ир был мерцающим. Но его не последовало. Мой секретарь все так же неподвижно стоял у окна. Вот только, когда он заговорил, мне по-настоящему стало его жалко. Я ведь со всем моим опытом спокойно пережил все это, но ему, с его, как мне хотелось бы верить, благородными понятиями о чести и совести, было очень нелегко смириться с такой историей жизни Андрея.

– Я знаю, что говорят о моем народе. Не скажу, что все это неправда. Зерна истины среди слухов есть, и их немало. Но… – он резко повернулся ко мне, завел руки за спину и уперся ими в подоконник. В глазах его плескалась неподдельная боль. – У нас нет ничего более ценного, чем наши дети. Я уже рассказывал и командорам и остальным… У нас, как бы вам всем не хотелось верить в другое, нет своего государства. Мы живем среди вас, притворяясь вами. Так интереснее. Да и привыкли мы так жить. Но, если у кого-то появляется возможность родить ребенка, они бросают все и уезжают в Чащу Лис. Спокойное, хорошо охраняемое и скрытое от внешнего мира место. Там рождаются дети, там они воспитываются до определенного возраста, пока не научатся правильно мерцать. Только тогда семья возвращается к своим мерцаниям и переезжают туда же, откуда они уехали. Только теперь с ними возвращается из длительного отпуска подросший ребенок. Как правило, внешне не старше двадцати пяти лет.

– Но на самом деле они старше?

– Да. Но я не о том сейчас. Понимаешь… – он запнулся, потом продолжил. – Детей холят и лелеют, так как всегда есть опасность того, что их первые мерцания окажутся неправильными и полностью поглотят саму их суть. Мы можем в мерцании обрести любую магию, но на самом деле наша стихия – вода. Мы такие же изменчивые, как она, с легкостью принимающая форму сосуда, в которую её налили. Но от изменения формы она не меняет своей сущности. Маленькие мерцающие эту сущность по недомыслию изменить могут. И в Чаще Лис есть место, где целую вечность в отдельных камерах живут те дети, которым уже не вернуться.

– Что значит, не вернуться? Ир? – его рассказ взволновал меня. Я и помыслить не мог, что у их расы все может быть так непросто.

Он тускло улыбнулся мне.

– Как я уже сказал, наша стихия – вода. Они становятся ею. Маленький источник, возникающий словно из ниоткуда. Как правило, он бьет в метре от земли прямо из воздуха. Эта вода никуда не течет – в нескольких сантиметрах над землей она просто исчезает. Такой вот маленький фонтанчик, в который превратился неправильно мерцнувший в первый раз ребенок. Поэтому ты понимаешь, как мне дико, что они… они сделали такое с собственным сыном? Ты понимаешь? – он чуть не плакал в этот момент, вопрошая отчаянно и горько. А я был так огорошен его рассказом, что не сообразил подойти к нему, что, наверное, непременно сделал бы, но не успел.