Идеальный враг - Кликин Михаил Геннадьевич - Страница 4

– Будет тебе гонорар, – пропыхтел Зверь – квадратный, бугрящийся мышцами капрал. Он уже третью минуту держал «уголок», приподнявшись на руках над табуретом. – Гонорар от Юдифи. Сто баков в неделю. Домик на природе. И зарезервированное место на кладбище героев. Только доживи. До пенсии.

– С таким командиром, – вздохнул кто-то, – нам не то что до пенсии… До отпуска бы очередного дотянуть.

– Да уж… – хмыкнул Рыжий. – Полковник наш совсем старичок. Интересно, впал он в маразм или еще все впереди?

– Зато брехун у нас молодой и бодрый, – Гнутый пересел к окну и стал сквозь прутья клетки кормить хота тушенкой из сухпая. – Голосистый. Как он сегодня на весь плац!

– А им положено такими быть, – Цеце обкусывал ногти. – Ты видел когда-нибудь пожилого брехуна?

– Нет.

– То-то и оно, – Цеце щелкнул языком. – Вот я и думаю – может их списывают куда-нибудь, когда они стареть начинают?

– Ага, – хохотнул Зверь, и вытянутые ноги его дрогнули. – Списывают и в расход пускают. Чтобы больше никому кровь не портили.

– Слушай, молодой, – повернулся вдруг Рыжий к примолкшему Павлу. – Ты поаккуратней со своими записями. Не дай бог прочтет кто, о чем мы тут говорим.

Сразу сделалось тихо, и стало слышно, как глухо ворчит хот, дожирая тушенку.

– Да, конечно, – Павлу сделалось неуютно. – Я все понимаю.

– Понимать мало, – с неприязнью в голосе сказал Ухо. – Надо дело делать. Увидит начальство, что ты что-то в блокнотик черкаешь, сразу на дознавание поведут.

– Я понимаю. Командиры ничего не видели. Только… – Павел почувствовал, что краснеет. – Только сержант.

Рыжий ухмыльнулся:

– Сержант свой человек, хоть и страшен, конечно, он на вид и голос. Но он с тобой в бой пойдет, ты его спину прикрывать будешь, и он отлично это понимает. Так что его ты не бойся. Ты бойся тех, кто в штабе сидит. У них голоса ласковые, и лица приветливые. А на войне это самое страшное – приветливые лица и ласковые голоса. Вот чего бояться надо. Вот от чего подальше держись.

– Ладно тебе, Рыжий, парня запугивать, – сказал Гнутый, открывая дверцу клетки и вынимая недовольно фыркающего хота.

– А я не запугиваю, – Рыжий холодно улыбался, глядя Павлу в лицо. – Я ему правду рассказываю. То, чего в учебке не говорят. То, о чем брехуны молчат.

Снова стало тихо. Гнутый отпустил хота на пол, и зверь, оказавшись в новой незнакомой обстановке, стал, осторожничая, исследовать казарму, то и дело поглядывая на хозяина. Бойцы с интересом наблюдали за осваивающимся животным.

Через минуту свет в казарме погас. Только по углам горели синим светом маленькие ночники.

– Отбой! – крикнул в коридоре дежурный. И предупредил тоном пониже: – Сержант идет!

– Я иду! – рявкнул через пару секунд знакомый голос, и широкая тень заслонила дверной проем. – Почему еще не спим?

– Ладно тебе, сержант, – буркнул Ухо, расшнуровывая ботинки. – Начальников тут нет, не выделывайся.

– Зверя своего опять выпустил… – Сержант присел на корточки, потянулся к оскалившемуся, зашипевшему хоту. – Гнутый! Я же говорил, чтоб зверюга твоя в клетке сидела!

– А он крысу ловит… – Гнутый, озабоченно хмурясь, заглянул под кровать. – Только что тут пробежала. Вот мы его и выпустили.

– Крысу? – недоверчиво переспросил сержант. – Врешь ведь!

– Вон, русский подтвердит, – Гнутый кивнул в сторону Павла.

– Врет? – с затаенной надеждой спросил сержант у Павла.

– Что-то промелькнуло… И, кажется, не экстерр.

Сержант скривился, пробурчал что-то сердитое, почти наверняка зная, что его дурят.

– Что сказали на совещании, сержант? – Шайтан высунул из-под одеяла нос и зевнул.

– Ничего хорошего. Объявили мне выговор за твои небритые уши.

– Эх, нехорошо так говорить! – обиженный Шайтан отвернулся к стене.

Сержант усмехнулся:

– Ладно, всем спать. Возможно, ночью будет учебная тревога, начальство хочет с вами познакомиться. Так что убирайте своего зверя в клетку, а то наступите еще ненароком… А ты, писатель, обувайся. Я тебе обещал два часа занятий на плацу? Думал, я забыл? Я ничего не забываю! Потому что у меня тоже есть блокнот, и я тоже умею писать! Быстро! Выходи строиться перед казармой!

– Гениально, сэр! – воскликнул вдруг Гнутый, устремляя в потолок указательный палец.

– Что? – С подозрением глянул на него сержант.

– Писатель! Это гениально!

– Да?

Гнутый, шлепая по полу босыми ногами, подбежал к обувающемуся Павлу, хлопнул его по плечу и проговорил нараспев:

– Нарекаю тебя Писателем!

Заскрипели кровати, раздались первые хлопки, зазвучали веселые голоса:

– Писатель! Писатель! С новым именем тебя, молодой!

– Тихо! Тихо, черти! – пытался унять нарастающий шум сержант. – Марш-бросок устрою вам завтра! Заткнитесь!

Но уже почти вся казарма гудела:

– Эй, Писатель! Когда именины? Новое имя полагается обмыть! С первой же выплаты! Писатель, слышишь! Нас не забудь позвать!.. – От других взводов, стуча голыми пятками, прибежали закутанные в простыни послы. Они выстроились в очередь и с серьезными минами, но с веселыми искорками в глазах, подходили к смущенному Павлу, церемонно жали руку, представлялись, витиевато поздравляли с новым именем.

Сержант, выругавшись, махнул рукой на творящийся беспорядок, и присел рядом с Гнутым, с некоторой опаской поглаживая недовольного, но великодушного хота, по кошачьи свернувшегося на коленях у хозяина.

А рота все никак не могла успокоится. И даже когда сконфуженный именинник в сопровождении надувшегося сержанта ушел на улицу, развеселившиеся бойцы еще долго смеялись, шутили, подначивали друг друга, не обращая внимания на дежурного, жалобно призывающего их к порядку.

Военные люди любят праздники.

2

Ровно два часа, минута в минуту, вышагивал Павел по пустому гулкому плацу под ритмичный счет и отрывистые команды сержанта. Маршировал беспрерывно, звонко печатал шаг, высоко поднимая ногу, широко отмахивая руками – как было велено в пособии по строевой подготовке. Лишь один раз ему было позволено немного отдохнуть – на плац вышел дежурный уорент-офицер, подошел к сержанту, небрежно козырнул в ответ на его четкое приветствие.

– Почему не спите, сержант?

– Помощник командира четвертого взвода первой десантной роты, стафф-сержант Хэллер, сэр!

– Я спрашиваю, почему не спите, сержант Хэллер.

– Отрабатываем наложенное взыскание, сэр!

Павел, стоял, вытянувшись по стойке смирно, высоко вздернув подбородок, таращась прямо перед собой, как было предписано уставом.

– Фамилия?

– Рядовой Голованов, сэр! – ответил за своего подчиненного сержант. И словно оправдывая его, чуть тише, добавил: – Он только что из учебного центра.

– Голованов… – медленно проговорил уорент-офицер. – Русский?

– Так точно, сэр! – отозвался сержант.

– Что за фамилии у вас, русских, – пробурчал уорент-офицер, разглядывая застывшего безмолвствующего Павла. Не дождавшись ответа, махнул рукой:

– Ладно, продолжайте… – Он повернулся, намереваясь вернуться в штаб, в каморку дежурного, где остались старший офицер и солдат-посыльный, но вспомнил что-то и снова обратился к сержанту:

– Хэллер!

– Да, сэр!

– Закурить есть?

– Так точно, сэр!

– Дай сигарету.

– Пожалуйста, сэр! – Сержант красиво и четко – словно специально тренировался – выхватил из нагрудного кармана пачку сигарет, протянул уорент-офицеру. Тот вытащил одну сигарету, помедлив, поразмыслив, взял еще одну. Поблагодарил:

– Спасибо. Свои кончились, а ночь длинная.

– Да, сэр.

– Вы тут недолго давайте. Перед рассветом тревога может быть. Отсыпайтесь.

– Ясно, сэр. Скоро закончим.

– Ну-ну…

Уорент-офицер, спрятав трофейные сигареты за обшлаг кителя, ушел. И муштра возобновилась.

Было уже совсем темно. Над черными сопками поднялся в звездное небо месяц – тонкий, словно след от ногтя. Из-за темных казарм, с той стороны посадочной площадки, где стояли ангары, доносилось грохотание, слышалось мерное постукивание, там зарницами вспыхивали отблески электросварки – техники разбирались с новым оборудованием, проверяли его, доводили до ума – времени у них почти не оставалось, и они трудились даже ночами. Главный инженер Форпоста был настоящим фанатиком работы…