Земля шорохов - Даррелл Джеральд - Страница 1

Джеральд Даррелл. Земля шорохов

ПРЕДИСЛОВИЕ

Несколько лет тому назад я написал книгу («Зоопарк в моем багаже»), в которой рассказал, как мне надоело год за годом путешествовать в различные части света и собирать животных для разных зоопарков.

Спешу добавить, что мне вовсе не надоело ездить в экспедиции и тем более возиться с животными, которых я находил. Мне надоело расставаться с этими животными, когда я приезжал в Англию. Единственный выход из положения заключался в том, чтобы создать собственный зоопарк, и в книге «Зоопарк в моем багаже» говорится, как я отправился в Западную Африку собирать своих первых животных, как я привез их домой и наконец основал зоопарк на острове Джерси.

Теперь я написал как бы продолжение той книги, потому что здесь я описываю, как мы с женой и моим неутомимым секретарем Софи отправились на восемь месяцев в Аргентину, с тем чтобы привезти оттуда хорошую коллекцию южноамериканских животных для Джерсийского зоопарка, и как, несмотря на многочисленные препятствия, мы с этим справились. За эту коллекцию самой большой похвалы заслуживает, безусловно, Софи. Хотя она и редко упоминается на страницах этой книги, самые большие тяготы путешествия, очевидно, пришлись на ее долю. Она безропотно оставалась в Буэнос-Айресе и приглядывала за нескончаемым потоком животных, с которыми я то и дело появлялся из разных мест. И приглядывала она за ними так, что это сделало бы честь опытному собирателю животных. За это и за многое другое я чувствую себя глубоко обязанным ей.

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

ОБЫЧАИ СТРАНЫ

По-весеннему нарядный Буэнос-Айрес был хорош, как никогда. Высокие элегантные здания сверкали на солнце, словно айсберги. Вдоль широких авеню выстроились джакаранды и palo borracho <Пьяное дерево(испан.)> , с их странными, бутылочной формы, стволами и длинными, тонкими ветвями, на которых красовались белые и желтые цветы. Весенняя атмосфера, видно, пьянила пешеходов, и они, лавируя между машинами, перебегали улицу с меньшей осторожностью, чем обычно, а водители трамваев, автобусов и легковых машин соревновались в извечной буэнос-айресской игре, стараясь на максимальной скорости впритирку обогнать друг друга и при этом не столкнуться.

Не имея склонности к самоубийству, я отказался водить машину в городе, и поэтому за рулем моего лендровера, стремительно уносившего нас по смертоносной дороге, сидела Жозефина. У невысокой Жозефины волнистые темно-рыжие волосы, большие карие глаза и улыбка, как прожектор: на расстоянии двадцати шагов она парализует даже самых стойких мужчин.

Рядом со мной сидела Мерседес, высокая, стройная голубоглазая блондинка. С виду она – сама кротость, но это лишь маскирует железную волю и беспощадную, почти бульдожью, целеустремленность Мерседес. Эти две девушки были частью моей лейб-гвардии красавиц, на которую я опирался в своей борьбе с аргентинскими чиновниками.

В ту минуту мы направлялись к массивному зданию, своеобразной помеси Парфенона с рейхстагом. В его громадном чреве притаилась Адуана (или таможня) – самый страшный враг здравого смысла и свободы в Аргентине. Три недели тому назад, когда я прибыл в страну, таможенные чиновники безропотно оставили у меня все предметы, подлежащие обложению высокими пошлинами: камеры, пленку, автомобиль и многое другое. Но по причинам, известным лишь всевышнему да блестящим умам Адуаны, у меня конфисковали все сети, ловушки, клетки и другое, не очень ценное, но совершенно необходимое снаряжение. И вот последние три недели не проходило и дня, чтобы Мерседес, Жозефина и я не мытарились в обширных недрах таможенного управления, где нас посылали из кабинета в кабинет с размеренностью работы часового механизма, размеренностью до того нудной и безнадежной, что мы уже всерьез стали опасаться за свою психику.

В то время как Жозефина лавировала между разбегавшимися пешеходами, вызывая у меня спазмы в желудке, Мерседес поглядывала на меня с тревогой.

– Как вы сегодня себя чувствуете, Джерри? – спросила она.

– Великолепно, – с горечью сказал я. – Ведь в такое прелестное утро мне больше всего на свете улыбается, встав с постели, сознавать, что впереди у меня еще целый день, который надо посвятить установлению близких отношений с таможенниками.

– Ну, пожалуйста, не говорите так, – сказала Мерседес. – Вы же обещали мне, что больше не будете выходить из себя. Это же совершенно бесполезно.

– Ну и пусть бесполезно, дайте хоть отвести душу. Клянусь вам, если нас еще раз продержат полчаса перед кабинетом только для того, чтобы его обитатель в конце концов сказал нам, что это не по его части и что нам следует пройти в комнату номер семьсот четыре, я не буду отвечать за свои действия.

– Но сегодня мы идем к сеньору Гарсиа, – сказала Мерседес таким тоном, будто обещала конфету маленькому ребенку. Я фыркнул.

– Насколько мне помнится, за последние три недели только в одном этом здании мы повидались уже по крайней мере с четырнадцатью сеньорами Гарсиа. Видно, клан Гарсиа считает таможню своей старой фамильной фирмой. А все младенцы Гарсиа родятся на свет с маленькой резиновой печатью в руках, – продолжал я, распаляясь все больше и больше. – А на Рождество все они получают в подарок по выцветшему портрету Сан-Мартина, чтобы, став взрослыми, повесить его в своем кабинете.

– О, Джерри, мне кажется, вам лучше остаться в машине, – сказала Мерседес.

– Как? Лишить себя удовольствия продолжать изучение генеалогии, семейства Гарсиа?

– Ну тогда обещайте ничего не говорить, – сказала она, умоляюще поглядев на меня своими глазками, синими, как васильки.-Пожалуйста, Джерри, ни слова.

– Но я же ничего никогда и не говорю, – запротестовал я. – Если бы я действительно высказал все, что думаю, вся их таможня провалилась бы в тартарары.

–А разве не вы на днях сказали, что при диктатуре вы ввозили и увозили свои вещи и у вас никогда не было неприятностей, а теперь, при демократии, на вас смотрят как на контрабандиста?

– Ну и что? Разве человеку возбраняется высказывать свои мысли? Даже при демократии? Последние три недели мы только и делаем, что боремся с этими умственно отсталыми личностями из таможни, и ни одна из них, видно, не способна сказать что-либо членораздельное, а может лишь посоветовать обратиться к очередному сеньору Гарсиа, который сидит дальше по коридору. Я потерял три недели драгоценного времени, тогда как мог бы снимать и собирать животных.

– Руку, руку, – неожиданно и громко сказала Жозефина. Я высунул руку в окно, и мчавшаяся за нами. лавина автомобилей, скрежеща тормозами, внезапно остановилась, потому что Жозефина уже стремительно бросила лендровер наперерез движению в боковую улицу. Позади нас замирал вопль ярости и были отчетливо слышны крики: animal! <Скотина!(испан.)>

– Жозефина, я настоятельно прошу вас заблаговременно предупреждать нас о ваших поворотах, – сказал я. Жозефина обернулась ко мне с ослепительной улыбкой.

– Зачем? – спросила она просто.

– Неужели непонятно? Это даст нам возможность подготовиться к встрече с всевышним.

– Но разве вы у меня хоть раз попадали в аварию?

– Нет, но, по-моему, это только вопрос времени.

В этот миг мы вновь проскочили через перекресток со скоростью сорок миль в час, и таксисту, ехавшему по поперечной улице, пришлось пустить в ход все тормоза, чтобы не врезаться нам в бок.