По всему свету - Даррелл Джеральд - Страница 8

А самкам хоть бы что. Они глядели на солиста со снисходительным интересом двух домашних хозяек, которые попали на показ дорогих моделей женского платья и готовы восхищаться невиданными нарядами, однако сознают, что им такая роскошь никак не по карману. Тогда самец, как бы решив сделать последнюю, отчаянную попытку расшевелить публику, вдруг повернулся кругом, выставляя на обозрение изумительно алую спину, весь изогнулся и широко раскрыл клюв, демонстрируя светло-зеленые поверхности, отливающие таким блеском, словно их только что покрасили. Некоторое время он пел в этой позе, затем песня стала стихать, и роскошное трепещущее оперение медленно спадало, все плотнее облегая тело. Самец выпрямился и немного постоял так, глядя на самок. Они смотрели на него, как смотрят зрители, ожидающие от иллюзиониста после эффектного фокуса еще какого-нибудь трюка. Самец несколько раз тихо чирикнул, снова запел и вдруг повис на суку вниз головой. Продолжая петь, расправил крылья и заходил взад-вперед по суку в такой необычной позе. Судя по тому, что одна из самок вопросительно наклонила голову на бок, этот акробатический трюк наконец-то заинтриговал ее. Мне была совершенно непонятна вялая реакция дам, ибо сам я был ослеплен и очарован великолепными красками и пением солиста. Походив с минуту по суку вниз головой, самец собрал крылья и начал плавно раскачиваться, не прекращая страстных песнопений. Казалось, легкий ветерок колеблет диковинный алый плод, висящий на синих плодоножках.

Тут одна из самок со скучающим видом снялась с ветки и улетела в другой конец вольера. Но оставшаяся — та, что наклонила голову, — не сводила глаз с самца. Быстро взмахнув крыльями, он вернулся в нормальное положение на суку, явно довольный собой — и по праву, сказал бы я. С волнением ждал я, что теперь последует. Самец замер, только перья переливались разными тонами в солнечных лучах. А самка обнаружила несомненные признаки возбуждения. Я не сомневался, что она покорена фантастическим брачным ритуалом, который в моих глазах был столь же неожиданным и великолепным, как вспышка многоцветного фейерверка. Так, взлетела… Сейчас, говорил я себе, она поздравит самца с блестящим выступлением и немедля заключит брачный союз. И как же я был удивлен, когда самка, опустившись на сук рядом с ним, склюнула беззаботно ползущего по коре жучка и с довольным квохтаньем удалилась в другой конец вольера! Самец расправил перья и с покорным видом принялся чистить их клювом, а я подумал, что эти самки либо на редкость жестокосердны, либо начисто лишены эстетического чувства, если остались безучастны к такому представлению. От души соболезновал я самцу, чье замечательное искусство осталось неоцененным. А он, похоже, вовсе не нуждался в моем сострадании: обнаружив другого жучка, самец издал торжествующий клич и с упоением принялся клевать свою жертву. Провал на сердечном фронте явно ничуть его не обескуражил.

Не все пернатые танцуют так прекрасно, как райские птицы, и не все могут похвастать столь красивым нарядом, однако это вполне возмещается оригинальностью подхода к противоположному полу. Возьмем, к примеру, шалашников. На мой взгляд, их приемы ухаживания относятся к самым очаровательным во всем животном царстве. Атласный шалашник не такой уж красавец: величиной с дрозда, он одет в темно-синее оперение, отливающее на солнце металлическим блеском. Честно говоря, он выглядит так, словно донашивает старый, лоснящийся костюм из синего сержа; казалось бы, нечего и рассчитывать, что самка закроет глаза на убожество его одежды. И все же он покоряет ее, покоряет чрезвычайно хитроумным способом, а именно — сооружает будуар для своей возлюбленной.

Я и на этот раз обязан зоопарку, где мне посчастливилось увидеть, как атласный шалашник строит храм любви. Облюбовав две большие кочки посреди своего вольера, он тщательно расчистил широкое кольцо вокруг кочек и разделяющий их просвет. Затем наносил прутики, солому и куски бечевки и сплел с травой так, что получилось некое подобие туннеля. Только на этой стадии я и обратил внимание на его труды. А шалашник, довершив строительство летней беседки, уже принялся украшать ее. Сперва примостил две пустые раковины, потом раздобыл серебристую обертку от сигарет, клок шерсти, шесть пестрых камешков и веревочку с налипшим на нее сургучом. Полагая, что он не прочь продолжить декорирование, я предложил ему цветные шерстинки, несколько разноцветных морских раковин и автобусные билеты.

Шалашник был очень доволен. Подлетая к проволочной сетке, он осторожно брал из моих пальцев каждый предмет и возвращался вприпрыжку к беседке. Примостит очередную деталь, отойдет, посмотрит и снова прыгнет вперед, чтобы передвинуть билет или шерстинку в поисках более эстетического, на его взгляд, решения. В окончательном виде беседка и впрямь выглядела прелестно, и конструктор принялся чистить перышки, вытягивая вперед то одно, то другое крыло, словно указывая с гордостью на результаты своей работы. Потом нырнул раз-другой в туннель, поправил пару ракушек и снова начал красоваться, расправив одно крыло. Ничего не скажешь, славно потрудился, и я с сожалением подумал, что все его старания были впустую: самка не дожила до этого дня, и компанию шалашнику составляли обыкновенные крикливые вьюрки, которые в высшей степени безразлично относились к его архитектурным достижениям и выставке семейных сокровищ.

Атласный шалашник — один из немногих представителей пернатых, применяющих орудия: пользуясь пучком волокон как кисточкой, он иногда раскрашивает прутики своей беседки, причем красителем служат сок ярких ягод и влажные угольки. Увы, к тому времени, когда я вспомнил об этом и приготовился снабдить своего поднадзорного синей краской и куском старой веревки — шалашники особенно любят синий цвет, — он уже потерял интерес к постройке, его не вдохновил даже полный набор картинок, изображающих солдат в мундирах разных эпох.

Другой представитель шалашниковых сооружает еще более внушительное жилище, высотой до полутора метров и больше, нагромождая возле двух деревьев прутики и делая из вьюнков кровлю. Внутреннее помещение аккуратно выстилается мхом, а снаружи сей тороватый джентльмен с изысканными вкусами украшает свою беседку орхидеями. Перед входом он устраивает маленькую клумбу из зеленого мха, на которой раскладывает всевозможные яркие цветы и ягоды, какие только можно найти в округе, причем ежедневно обновляет экспозицию, унося за беседку все увядшие украшения.

У млекопитающих ухаживание, естественно, не носит такого театрализованного характера, как у птиц. Вообще млекопитающим явно присущ более приземленный, я бы даже сказал — современный подход к вопросам любви.

Когда я работал в зоопарке «Уипснейд», мне довелось наблюдать брачный ритуал двух тигров. Самка была робким, подобострастным существом; стоило супругу чуть рявкнуть, как она сжималась в комок. Так продолжалось, пока у нее не началась течка, после чего она вдруг превратилась в опасного и коварного зверя. Тигрица вполне сознавала свою привлекательность, но не спешила принять ласки супруга, который все утро униженно следовал за ней, прижимаясь брюхом к земле, причем нос его украшали глубокие кровавые царапины, оставленные ее когтями. Всякий раз, как он, забывшись, оказывался чересчур близко, она отмахивалась лапой, и удар приходился прямо по носу ухажера. Если же он, обидевшись, забивался под куст, самка с громким мурлыканьем подходила и терлась об него. В конце концов он вставал и снова принимался ходить за ней, подбираясь все ближе и ближе, пока не получал очередную затрещину.

Но вот тигрица завела его в лощину с высокой травой, легла на землю и с полузакрытыми глазами замурлыкала себе под иос. Кончик ее хвоста черно-белым шмелем метался в траве, и одурманенный бедняга-супруг ловил его, будто котенок, легонько ударяя широченными лапищами. Наконец самке надоело играть роль соблазнительницы, она прильнула к земле и издала мурлыкающий стон. Глухо рыкая, тигр приблизился. Тигрица опять простонала и подняла голову; самец в это время ласково покусывал ее загривок своими мощными клыками. Снова из глотки тигрицы вырвалось удовлетворенное мурлыканье, и два огромных полосатых тела слились воедино в зеленой траве.