Приключение в усадьбе Шоском - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 1

Приключение в усадьбе Шоском

Рассказ А. Конан-Дойля

Шерлок Холмс долго сидел, склонившись над микроскопом, и когда он, наконец, выпрямился, я прочел в его глазах ликование.

— Это — клей, Ватсон! — сказал он. — Не может быть никакого сомнения, это клей. Только взгляните на эти точки, разбросанные в поле зрения микроскопа.

Я наклонился и вгляделся в объектив.

— Вот эти волоски — не что иное, как нити от пиджака. Вот эта бесформенная серая масса — пыль. Налево вы видите крохотные чешуйки с кожи человеческого тела. А эти коричневые пузырьки в середине, без всякого сомнения, клей.

— Но что же из этого? — сказал я и расхохотался. — Я готов поверить вам на слово, но не понимаю, к чему все это ведет.

Вот эти волоски, нити от пиджака.

— Как бы то ни было, это весьма и весьма поучительно! — ответил Холмс. — С тех пор, как я изобличил того фальшивомонетчика, если помните, благодаря опилкам цинка и меди, обнаруженным в шве его рукава, Скотланд Ярд [1]стал понимать, наконец, как велико значение микроскопа. Сегодня должен был быть у меня новый клиент, — добавил он, нетерпеливо поглядывая на часы, — но он опоздал. Кстати, скажите, Ватсон, вы в бегах что-нибудь понимаете?

— Еще бы мне не понимать! Бега стоят мне половину пенсии, которую я получаю за свои раны.

— В таком случае, вы будете моим учителем в этой области. А скажите, такое имя, как Роберт Норбертон, что-нибудь говорит вашему уму или сердцу?

— Ну, конечно! — отозвался я. — Он живет в усадьбе Шоском. Я превосходно знаю это место, так как прожил как-то целое лето неподалеку оттуда. Норбертон, кстати, чуть было не очутился однажды в сфере вашей деятельности.

— Каким же это образом? — спросил Холмс, пристально взглянув на меня.

— Это было тогда, когда он так отделал хлыстом знаменитого ростовщика Сэма Брюэра, что чуть не отправил его на тот свет.

— Вот как! Это звучит очень интересно. Часто Норбертон такими делами занимается?

— Этого я не могу вам сказать, но, во всяком случае, у него репутация весьма опасного человека.

Между прочим, он один из самых отважных и бесстрашных наездников Англии. Он также играет на тотализаторе, занимается боксом, атлетикой, большой любитель красивых женщин и, судя по тому, что о нем говорят, он так запутался в долгах, что едва ли ему когда-нибудь вывернуться.

— Замечательное, Ватсон! Краткое, но исчерпывающее описание. Сдается мне, что я знаю этого человека. Не будете ли вы любезны сказать мне что-нибудь про эту самую усадьбу Шоском.

— Я знаю только, что она расположена в середине парка того же названия, и что там находится также знаменитое поле для тренировки беговых лошадей.

— И главного тренировщика зовут Джон Мейсон? — закончил за меня Холмс. — Напрасно вы так изумляетесь моим сведениям, Ватсон, потому что письмо, которое вы видите у меня в руках, я получил именно от этого человека. Давайте вернемся опять к усадьбе Шоском. Кажется, мы набрели на весьма богатую жилу.

— Я слыхал также о знаменитых болонках, которые разводятся в Шоскоме, — продолжал я. — Про них упоминается на каждой собачьей выставке. Это одна из самых лучших пород в Англии, и хозяйка Шоскома чрезвычайно гордится этим.

— Я полагаю, что вы говорите о жене сэра Норбертона?

— Сэр Норбертон никогда не был женат. Он живет у своей сестры — вдовы, лэди Беатрис Фолдер.

— Вы хотите сказать, что она живет у него? — поправил меня Холмс.

— Нет, нет! Усадьба принадлежала ее покойному мужу, Джемсу Фолдеру, и Норбертон не имеет на нее никаких прав. Вдова пользуется доходом с усадьбы лишь пожизненно, а после ее смерти все имущество переходит к брату ее покойного мужа.

— И надо полагать, что ее братец тратит все доходы на себя?

— Приблизительно так оно и есть. Он — сущее исчадье ада, но, тем не менее, мне передавали, что его сестра чрезвычайно предана ему. Однако, я все еще не знаю, почему вас так интересует усадьба Шоском. Что-нибудь неладное там?

— Вот это я и хочу сам выяснить. И мне кажется, что сюда направляется человек, который может нас просветить по этому делу.

Дверь отворилась, и слуга пропустил в комнату высокого, чисто выбритого джентльмена. При одном взгляде на его лицо можно было сразу сказать, что этот человек имеет дело либо с тренировкой лошадей, либо с воспитанием мальчиков. Он поклонился с сознанием своего достоинства и опустился на стул, на который указал ему Холмс.

— Вы получили мое письмо, мистер Холмс?

— Да. Но оно мне ничего не говорит.

— Видите ли, дело слишком щекотливое, чтобы излагать все детали на бумаге. И к тому же, слишком сложное. Во-первых, мистер Холмс, я полагаю, что мой хозяин, сэр Норбертон, с ума сошел. Когда человек совершает один странный поступок или даже два, это можно еще простить. Но когда все его поведение становится странным, тогда поневоле начинаешь задумываться. Я так думаю, что он свихнулся в связи с предстоящим дерби [2]и «Принцем».

— Я предполагаю, что вы говорите об одной из ваших лошадей, не так ли?

— Совершенно верно, мистер Холмс и, добавлю, об одной из лучших в Англии. Поверьте, я знаю толк в таких вещах. Позвольте мне быть откровенным с вами. Я знаю, что вы джентльмен и человек своего слова и то, что я скажу, вам, не выйдет за пределы этой комнаты. Сэр Норбертон долженвыиграть это дерби. Он по уши в долгу, и это — его последняя ставка. Он поставил на эту лошадь все, что мог собрать или занять.

— Но чем это объяснить? Неужели лошадь так хороша?

— Публика и не догадывается, до чего эта лошадь хороша. Сэр Норбертон достаточно умен, чтобы до поры до времени не открывать своих карт. На тренировках вы можете видеть только полукровного брата «Принца». Этих двух коней не отличить друг от друга, но к финишу «Принц» всегда приходит на две головы раньше. И сэр Норбертон ни о чем другом, кроме этой лошади, не думает. До дерби ему еще удастся как-нибудь удержать осаждающих его ростовщиков, но если «Принц» не оправдает себя, сэру Норбертону крышка!

— Однако, довольно отчаянная игра! — заметил Холмс. — Но все-таки, я еще не вижу, из чего вы выводите заключение, что он с ума сошел?

— Видите ли, достаточно уже взглянуть на него. Мое мнение таково, что он не спит по ночам. Вы можете застать его в конюшне во всякое время дня и ночи. Глаза у него стали какие-то одичалые. Очевидно, его нервы не выдержали напряжения. А потом, надо еще принять во внимание его поведение по отношению к лэди Беатрис.

— В чем же дело?

— А в том, что они раньше всегда были лучшими друзьями. У них были одни и те же вкусы, и сестра так же любит лошадей, как и ее брат. Каждый день она в точно назначенное время отправлялась навестить лошадок и больше всего она любила «Принца». Последний только, бывало, заслышит скрип ее экипажа по песку, и тотчас же начнет прясть ушами, а потом пустится галопом ей навстречу, чтобы получить свою порцию сахара. Но теперь всему этому наступил конец.

— Почему?

— Очевидно, лэди Беатрис вдруг потеряла всякий интерес к лошадям. Вот уже целую неделю, как она проезжает мимо конюшен и даже «доброе утро» не скажет.

— Вы предполагаете, что между братом и сестрой произошла ссора?

— И ссора, надо полагать, бешеная, мистер Холмс! В противном случае, почему бы он стал дарить ее любимую болонку, которой она дорожила так, словно это было ее родное дитя. А сэр Норбертон несколько дней тому назад подарил собачку старому Барнесу, владельцу харчевни «Зеленый Дракон», что в трех милях от Грендаля.

— Это действительно странно! — согласился Холмс.

— У старой лэди слабое сердце, да еще водянка, и сэр Норбертон каждый вечер проводил часа два с нею. Ничего удивительного в этом. Он имел все основания быть внимательным к ней, так как она была ему всегда на редкость хорошим другом. А теперь он никогда и не подходит к ней, а ей это, конечно, больно. Она стала такая хмурая, всегда задумчивая и, что хуже всего, она начала пить, мистер Холмс. Как рыба пьет!