Тайна Кломбер Холла - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 12

Так мы и стояли друг против друга, он с ножом, а я с дубинкой, когда подошел генерал. И, вообразите, заговаривает с этим чужаком так, как будто знал его много лет.

— Спрячьте нож в карман, капрал, — говорит — У вас от страха мозги сдвинулись.

— Кровь и гром! — говорит тот. — Он бы мне, пожалуй, сдвинул мозги этой своей палкой, не схватись я за своего дружка. Не пристало вам держать у себя таких дикарей.

Ну, хозяин, он нахмурился и поглядел на этого капрала так, словно ему советы ни к чему. Потом повернулся ко мне и говорит:

— Израэль, с сегодняшнего дня вы мне не нужны. Вы были хорошим слугой, мне не в чем вас упрекнуть, но обстоятельства заставляют меня разорвать все соглашения.

— Очень хорошо, сэр, — отвечаю.

— Можете уходить сегодня вечером, — продолжает он, — и получите лишнее месячное жалование за то, что вас не предупредили заранее.

С тем он и ушел в дом, а за ним и этот капрал, и с того дня до нынешнего не видал я ни одного, ни другого. Деньги мне прислали в конверте, сказал я парочку прощальных слов кухарке с девушкой насчет гнева господня и тех сокровищ, что дороже рубинов, и отряхнул прах Кломбера с ног своих навеки.

Мейстер Фотерджил Вэст говорит, не надо мне рассказывать, как я гляжу на то, что потом случилось, а только о том, что видел сам. У него, конечно, есть на то свои причины, и я не намекаю, что они не честные. Но могу сказать и скажу: то что случилось потом, меня не удивило. Именно этого я и ожидал, и я так и сказал мейстеру Дональду Максону.

Вот теперь я сказал все, и мне ни добавить, ни убавить нечего. Я очень благодарен мейстеру Мэтью Кларку, что он все для меня записал, а если кому еще чего про меня узнать захочется, так меня в Экклфикане все знают и уважают, и мейстер Макнейл, агент из Вигтауна, всегда скажет, где меня найти.

Глава 9

Рассказ Джона Истерлинга, врача из Эдинбурга

Приведя свидетельство Израэля Стэйкса in extenso, [3]добавлю короткую заметку доктора Истерлинга, практикующего сейчас в Стрэнрэере. Правда, доктор побывал в Кломбере при генерале Хизерстоуне всего лишь один раз, но некоторые обстоятельства, связанные с этим визитом, придают ему большое значение, особенно, если помнить все то, что я уже рассказал.

Доктор нашел время, несмотря на хлопотную деревенскую практику, набросать все, что он помнит, и по-моему лучше всего будет привести здесь его записки в точности.

Я с большим удовольствием предоставляю мистеру Фотерджилу Вэсту отчет о моем единственном визите в Кломбер Холл, не только из уважения, которое я питаю к этому джентльмену с самого первого его появления в Бренксоме, но и потому, что я убежден в исключительности фактов, касающихся дела генерала Хизерстоуна, и необходимости представить их публике достойным доверия образом.

Приблизительно в начале сентября прошлого года я получил записку от миссис Хизерстоун из Кломбер Холла, желающей, чтобы я нанес профессиональный визит ее мужу, здоровье которого подавало поводы для беспокойства. Мне доводилось кое-что слышать о Хизерстоунах и о необычном уединении, в котором они жили, поэтому я обрадовался этой возможности познакомиться с ними поближе и не замедлил отозваться на ее просьбу.

Мне случалось бывать в Холле в дни мистра Маквитти, первоначального владельца, и сразу же за воротами я очень удивился произошедшим там изменениям. Сами ворота, некогда так гостеприимно распахнутые день и ночь, стояли теперь закрытыми на замок и на засов, и весь участок окружала высокая деревянная изгородь, утыканная по верху гвоздями. Подъездная аллея оказалась неухоженой и замусоренной опавшими листьями, и все поместье носило удручающий отпечаток запустения и заброшенности.

Мне пришлось дважды постучать, прежде чем служанка открыла дверь и провела меня через темный холл в маленькую комнату, где сидела пожилая изможденная леди, представившаяся как миссис Хизерстоун. Своей бледностью, седыми волосами, печальными бесцветными глазами и выцветшим шелковым платьем она прекрасно гармонировала с меланхолическим окружением.

— Вы находите нас в большой тревоге, доктор, — произнесла она тихим деликатным голосом. — У моего бедного мужа много причин для волнений, и его нервы уже давно ослабели. Мы перебрались в эти места в надежде, что бодрящий воздух и покой принесут ему пользу. Вместо улучшения, однако, ему сделалось хуже, и сегодня с утра он в лихорадке, даже немного бредит. Мы с детьми так испугались, что сразу послали за вами. Позвольте провести вас в спальню генерала.

Она провела меня по нескольким коридорам в комнату больного, оказавшуюся в самом конце дальнего крыла дома. Я увидел голую, холодную на вид комнату, скудно меблированную низенькой кроватью, складным стулом и простым сосновым столом со множеством разбросаных бумаг и книг. В центре стола возвышался какой-то большой предмет неправильных очертаний, покрытый полотном.

По всем стенам располагалась очень интересная и разнообразная коллекция оружия, в основном сабель, как обычных для британской армии, так и всяческих образцов восточного оружейного искусства. Многие из них были богато украшены, с инкрустироваными ножнами и рукоятями, сверкающими от драгоценных камней, так что возникал острый контраст между простотой помещения и богатством, сияющим на стенах.

Мне, однако, недолго удалось рассматривать генеральскую коллекцию, потому что сам генерал лежал на кровати и явно нуждался в моих услугах.

Он лежал отвернувшись, тяжело дыша и явно не сознавая нашего присутствия. Его блестящие остановившиеся глаза и густой нездоровый румянец доказывали, что лихорадка в полной силе.

Я подошел и принялся считать пульс, как вдруг генерал резким движением сел на постели и судорожно ударил меня стиснутым кулаком. Никогда я не видел на лице человека подобного ужаса.

— Собака! — вскричал он. — Пусти меня, пусти, я сказал!

Прочь от меня руки! Разве мало, что вся моя жизнь разрушена? Когда это кончится? Сколько еще мне это выносить?

— Тише, дорогой, тише! — успокаивающим тоном произнесла его жена, проведя прохладной рукой по его пылающему лбу. — Это доктор Истерлинг из Стрэнрэера. Он не вредить тебе пришел, а помочь.

Генерал устало откинулся на подушку, и я увидел по его изменившемуся лицу: горячка его оставила, и он понял, что ему сказали.

Я поставил ему термометр и сосчитал пульс. Пульс превысил 120, а температура окзалась 40 градусов. Бесспорный случай перемежающейся лихорадки, обычной для людей, проведших большую часть жизни в тропиках.

— Никакой опасности нет, — сообщил я. — Немного хинина и мышьяка — и мы скоро победим приступ.

— Никакой опасности, а? — переспросил он. — Никогда для меня нет опасности. Меня так же трудно убить, как Вечного Жида. Сейчас у меня голова ясная, Мэри, так что можешь оставить нас с доктором вдвоем.

Миссис Хизерстоун вышла из комнаты — по-моему, очень неохотно — а я сел возле кровати, выслушать, что мог сообщить мне пациент.

— Я хотел бы, чтобы вы проверили мою печень, — сказал он, когда закрылась дверь. — Там была опухоль, и Броуди, полковой хирург, ставил десять против одного, что она меня доконает. Она не слишком давала о себе знать с тех пор, как я покинул Восток. Вот тут, как раз под углом ребер.

— Я нашел это место, — сказал я после тщательного обследования, — но счастлив вам сообщить, что опухоль либо полностью переродилась, либо закальцинировалась, как случается с такими одиночными опухолями. Теперь ее не приходится опасаться.

Это известие, казалось, вовсе его не обрадовало.

— Вот так со мной всегда, — воскликнул он горячо. — Вот если бы с кем-нибудь другим случилась лихорадка, он наверняка был бы в опасности, а мне говорят, что опасности нет. Ну-ка, взгляните сюда. — Он распахнул рубашку на груди и показал мне шрам где-то поблизости от сердца. — Это от пули горца. Казалось бы, куда еще надо целить, чтобы покончить с человеком — так нет же, она скользит по ребру и выходит сзади, едва повредив что-нибудь кроме того, что вы, медики, называете плеврой. Слыхали вы когда-нибудь о чем-либо подобном?