Тайна Кломбер Холла - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 10

— Ни слова.

— А! — произнес генерал небрежно, но с видимым облегчением. — Я думал, он вспоминал что-нибудь о старых временах. Ну, я должен идти и присмотеть за ним, а то неровен час, прислуга перепугается. До свиданья!

Помахав мне рукой, старый генерал поспешил вдогонку за своим новым домочадцем, а я пошел вдоль ограды, пристально вглядываясь в каждую щель, но мне так и не удалось увидеть ни Мордонта, ни его сестру.

Вот так. Я довел свой рассказ до появления капрала Руфуса Смита, и его появление оказалось началом конца.

Теперь наступил момент передать перо человеку, который знал, что происходило внутри Кломбера в те месяцы, когда я наблюдал за ним снаружи.

Правда, Израэлю Стэйксу, кучеру, от пера было бы мало толку, потому что он не умеет ни читать, ни писать, но мистер Мэтью Кларк, пресвитерианский священник из Стоункирка, записал его сообщение, должным образом засвидетельстванное гигантским крестом напротив имени рассказчика. Не удивлюсь, если окажется, что добрый священнмк слегка сгладил стилистические шероховатости, но мне жаль, если это так, потому что в дословной передаче рассказ стал бы, пусть менее понятным, зато более интересным.

Глава 8

Сообщение Израэля Стейкса (Записанное и засвидетельстванное его преподобием Мэтью Кларком, пресвитерианским священником из прихода Стоункирк, что в Вигтауншире.)

Мейстер Фотерджил Вэст и наш священник сказали, что я могу рассказать все, что знаю о генерале Хизерстоуне и его доме, но не должен слишком много болтать о себе, потому что про мои делишки читать никому не интересно. Но это уж вранье, право слово. Мы, Стэйксы, от людей не прячемся, нас все знают и уважают по обе стороны границы, и даже в Нитсдэйле и Аннандэйле не один найдется такой, кто рад будет услыхать новости о сынке Арчи Стэйкса из Экклфикана.

Да уж ладно, сделаю, как сказано, ради мистера Вэста — авось не позабудет этого, когда придет мой черед просить об одолжении. [1]Сам я писать не обучен, потому как папаша меня посылал не в школу, а на поле ворон пугать, зато он меня воспитал в правилах истинной церкви и в почитании Конвенанта, за что я благодарю Господа!

Так вот, в середине мая встречает меня на улице тот недвижимый агент, мейстер Макнэйл, и принимается выведывать, не надобно ли мне местечка кучера и садовника. По правде говоря, я как раз сам искал чего-то в этом роде, да не слишком торопился в этом признаваться.

— Хотите — нанимайтесь, хотите — нет, — разозлился он в конце концов. — Место хорошее, ему многие обрадуются. Хотите — приходите ко мне в контору завтра в два и расспросите джентльмена сами.

И это все, что я сумел из него вытянуть, потому как он человек скрытный и в сделках не промах, что ему на том свете боком выйдет, хоть на этом он и набил себе мошну. Грядет день — и с левой стороны от престола господня встанет целый сонм всяких агентов, и не удивлюсь, коли мейстер Макнэйл окажется среди них.

Ладно, пошел я утром в контору, а там был агент и с ним высокий седой? господин с лицом сморщенным и коричневым — ни дать ни взять грецкий орех. Взглянул он на меня строго — а глаза светятся, как угли, — да и говорит:

— Мне сказали, что вы родились в этих краях.

— Ага, — говорю, — и никогда не уезжал отсюда.

— Никогда не выезжали из Шотландии? — переспрашивает.

— Дважды выбирался на ярмарку в Карлайсл, — говорю я, потому что я человек, возлюбивший правду, и еще потому, что агент соврать не дал бы — я у него там перехватил двух бычков да телку, которых он сторговывал для Драмлейской фермы.

— Я узнал от мейстера Макнэйла, — говорит генерал Хизерстоун, потому как это именно он и был, и никто другой, — что вы не умеете писать.

— Не, — говорю.

— И читать.

— Не, — говорю.

— Кажется мне, — говорит он, поворотившись к агенту, — что он как раз тот человек, что мне нужен. Слуги нынче испорчены, — говорит, черезмерчивым омбразованием. Не сомневаюсь, Стэйкс, что вы мне подойдете. Получите три фунта в месяц и стол, но я сохраняю за собой право предупредить вас об увольнении за двадцать четыре часа. Устраивает?

— Прошлый раз, как я служил, — совсем другие были условия, — говорю я с недовольным видом.

А это, между нами говоря, чистая правда была, потому как старик Скотт мне давал только фунт в месяц да кашу дважды в день.

— Ладно, ладно, — говорит он, — может и повысим, если подойдете. Пока вот вам шилинг в подарок, раз мейстер Макнэйл говорит, что таков обычай, и жду вас в Кломбере в понедельник.

Вот я и пошел в понедельник в Кломбер — ну и громадный же домище, целых сто окон, а то и больше, и места хватит половине прихода спрятаться. А насчет сада — так для меня работы почитай что и не было вовсе, и лошадь из конюшни не выводили всю неделю напролет. Мне-то все-таки дела хватило изгородь ладить несусветную, не говоря уже про чистку ножей, вилок, сапог и прочие всякие заботы, которые для баб годятся, а не для взрослых мужчин.

На кухне, кроме меня, еще было двое — кухарка Элиза да горничная Мэри

— обе темные бедные создания, которые всю жизнь прозябали в Лондоне и ничего про белый свет не знают. Мне с ними и говорить-то было не о чем, потому что они люди простоватые, нормального английского языка почитай что и не понимают, [2]и о спасении своих душ беспокоятся не больше, чем жабы на болоте. Когда кухарка сказала, что не уважает Джона Нокса, а та, другая что и шестипенсовика не даст за «Беседы об истинной церкви» мейстера Дональда Максноу, я понял, что мне только и остается препоручить их души Всевышнему.

Господ было четверо: генерал, миледи, мейстер Мордонт и мисс Габриэль, и немного мне времени понадобилось, чтобы приметить что-то неладное. Миледи ходила тонкая и белая, как привидение, и я много раз видел, как она сама с собой говорит и плачет. Я видел, как она ходила взад-вперед по лесу, где, думала, никто ее не мог видеть, и ломала руки, будто умалишенная.

Еще и молодой джентльмен с сестрой — оба глядели озабоченными, а уж генерал больше всех, у других-то день на день не приходится, а он всякий божий день без передышки ходил мрачный, как висельник под петлей. Я пытался выведать у баб на кухне, что в семействе не слава богу, но кухарка — та мне ответила, что не ей встревать в господские дела, и что, пока ей платят за работу, ее все это не касается. Обе они, бедняжки, туповатые и беспомощные, двух слов в ответ на простой вопрос связать не могут, хотя, когда приспичит, так небось кудахтают вовсю.

Ну ладно, шли недели, потом месяцы, а в поместье не то чтобы лучше, а все хуже и хуже делалось. Генерал все больше нервничал, а хозяйка его — та все грустнее и грустнее становилась, хотя друг с дружкой они не бранились, нет — я-то знаю, потому что завтракали они вместе, а я как раз в этот час взял себе привычку обстригать розовый куст под окном, так что и не хотел, а все слышал, что они промеж себя разговаривали, хоть и за решеткой.

При молодежи-то они почитай что и не разговаривали вовсе, но, как те уйдут, так сразу речь заходила о каком-то близком испытании для них для всех, хоть я так и не смог из их слов понять, чего они боялись. Я не раз слышал, как генерал говорил, что не боится смерти или понятной опасности, которой можно противостоять, но что это изнурительное ожидание и неизвестность из него жилы выматывает. Тут миледи принималась его успокаивать и говорить, что, может, дело и не так уж плохо, как он думает, может еще и обойдется, да только зря на него слова тратила.

Что до молодежи, я-то отлично знал, что они не больно усердно за стенкой сидели, а удирали при первой возможности с мейстером Фотерджилом Вэстом в Бренксом, но генерал слишком был занят своими страхами, чтоб смотреть кругом, а я так про себя решил, что ни садовник, ни кучер за детьми присматривать не обязан. Ему бы знать в его годы, что запрещать что-нибудь девчонке да парню — лучший способ их к этому привадить. Господь в этом убедился в райском саду, а жители Эдема от жителей Вигтауншира ни на волос не отличаются.