Ведьма в Царьграде - Вилар Симона - Страница 22

Заблеяли пасущиеся в стороне от стана овцы, когда лошадь с ханом едва не врезалась в их курчавую плотную массу, вздыбилась, и хан лишь чудом удержался в седле, цепляясь за гриву. Следовавшие за ним печенеги замешкались в овцах, закричали. А вороная, обогнув большую отару, уже мчалась в степь, ржала пронзительно. Ее преследовали, но резвую, быстроногую лошадь степняцким лошадкам не так-то просто было догнать. Она уносилась все дальше, а на ней, приникнув к холке, сидел молодой хан.

Пожалуй, Куря еще полностью не осознал, что случилось: думал, подустанет невесть откуда прискакавшая вороная, покорно признавшая в нем хозяина даже вопреки воле заносчивого хана Куркутэ, а там и успокоится, даст собой управлять. Но лошадь все скакала и скакала, пока впереди не мелькнула серебристой листвой осока у синего изгиба речки Самарь. Тут она замедлила бег, и, едва Куря выпрямился в седле и поудобнее взял поводья, как почувствовал, что лошадь будто уменьшается под ним. Еще миг – и он черканул ногами по земле, покатился через голову. Чтобы сильно ушибиться, так нет. Сперва только мысль была, как это он не удержался, как выпал? А когда начал подниматься… Глазам своим не поверил, завидев рядом нескольких незнакомых воинов. Да что там незнакомых, чужих. Это сразу было видно по их доспехам, по светлым лицам и неотрывно смотрящим на него светлым глазам.

Куря застыл, все еще задыхаясь. Промелькнула мысль: «Где же кобылица?» Но не было ее. Зато чужаки уже окружили, смотрели серьезно, кто-то даже хмыкнул, когда Куря выхватил саблю, завертелся, ожидая нападения и рассчитывая подороже продать свою жизнь. Он был еще слишком ошеломлен происшедшим, когда один из незнакомцев назвал его по имени.

– Куря? Довольства и благополучия тебе, брат.

Это было сказано на языке степи, но с сильным иноземным выговором. И уже по-русски добавлено:

– Никак не узнает?

Это говорящий уже к своим обратился. Но Куря понял его речь. Он не забыл язык русов, некогда воспитывался в Киеве, да и позже так говорила с ним его рабыня-нянька, которую Куря сам зарубил, когда она стала стара и облила его кумысом, споткнувшись о складку войлока в юрте. Старики не должны долго жить, чтобы не обременять род. А эта еще была простой рабыней. Однако речь славян благодаря ей Куря все же не забыл. Вот и ответил на языке окруживших его чужаков:

– А ты кто такой, возникший будто шайтан близ моего становища?

– Гляди-ка, понимает, – заулыбался князь. – Но узнать – не узнал. А ведь в детстве мы под одной яблоней играли. Вернее, под абрикосом. – И уже с достоинством, приосанившись, добавил: – Я – Святослав.

Малфрида слушала их, лежа в густой траве и все еще задыхаясь после пробежки в лошадином обличье. Все мышцы ныли, спину ломило. Она не спешила показываться, не хотела, чтобы князь с побратимами отвлеклись от хана. Да и выглядела она… Потная, растрепанная, к тому же женские дела у нее начались так не вовремя. Она это поняла, еще когда кобылицей между юрт бегала. Вчера у нее привычно ныл низ живота, ну а напрягалась сегодня в образе беснующейся лошади – и потекло по ногам. Поэтому сейчас хотелось лишь одного – помыться, привести себя в порядок. Эти же молодцы, похоже, и без нее сговорятся. Вон то по-славянски говорят, то промелькнет фраза на каркающем печенежском. Куря сперва шуметь начал, угрожал, что за ним скоро приедут и он велит всех чужаков на кол посадить, кобылами разорвать. Но выкричался и уже более миролюбиво слушал, что говорил Святослав: дескать, губить хана Курю, сотоварища детского, он не намерен, а вот обсудить им есть что.

Когда Малфрида наконец приподняла голову над травой, Святослав и Куря в окружении сотоварищей князя сидели на траве и спокойно беседовали. Она даже различила, как Святослав сказал, что он теперь князь Руси, вот ему и надлежит уложить ряд с печенегами, чтобы ладьи, как и ранее, ходили по Днепру, чтобы подвластные Куре батыры брали с них свой оброк, причем без кровопролития. Так и степняки не будут гибнуть от русских стрел, и русичи, не опасаясь набега, чаще станут снаряжать свои суда по реке. Всем выгода получится!

Молодой хан слушал внимательно, даже как будто кивнул. Малфрида смотрела на них и непонятное ощущала: вроде все хорошо складывается, однако ей отчего-то не по себе было, когда видела их столь близко: юный князь Святослав и не менее юный печенег Куря. Даже показалось, что окружает их некое темное облако. Откуда? Вон солнце поднимается все выше, совсем разогнав утреннюю дымку над травами. Вокруг ясно и светло.

Малфрида потрясла головой, отгоняя наваждение. И впрямь, чего ей волноваться? Сидят двое облеченных властью мальчишек, болтают. А находчивый Семецка уже принес от привязанных в зарослях коней мех с вином. У этого шустрого новгородца всегда найдется что хлебнуть, и теперь мех так и пошел по рукам. Когда протянули Куре, он какой-то миг помедлил. Понятное дело – принявший угощение от чужака уже не может замысливать против него дурное. А Куре еще надо понять, пленник он или лучше столковаться с так странно и внезапно похитившими его русами. Но пить-то после такой скачки хотелось, и, встряхнув мех с булькающей жидкостью, хан все же приник к нему, отпил.

«Сладится у них, – отметила про себя Малфрида, – мне вмешиваться незачем». И стала отползать к реке.

Берега тут были заросшие, березы, ольха росли вдоль реки, колыхался высокий тростник. Малфрида отыскала среди зарослей песчаную заводь, прозрачную и чистую, вполне подходящую, и перебралась к ней через коряги в затонах. Вода с ночи еще не остыла, теплая была, ласковая. Вот Малфрида и плескалась, смывая с себя пыль и пот, – свой ли, лошадиный ли, все одно обмыться приятно. Как и приятно было расслабиться и полежать на отмели, давая отдых напряженным после пробега мышцам. Малфрида не опасалась, что ее тут заметят, – не до того им сейчас, а без нее не уедут. Она же пока развлекалась тем, что взобралась на одну из коряг и стала наблюдать за снующей в мелководье рыбешкой. Пока всякая мелочь проплывала, ведьма только смотрела, но как увидела толстую длинную щуку, враз почувствовала охотничий азарт. Глаза ее вспыхнули, ногти стали удлиняться и заостряться, рука вытянулась, словно ветка, и чародейка вмиг быстрым движением схватила еще трепыхавшуюся рыбину, пронзила когтями. Ела с удовольствием, только выплевывала шелуху да косточки. И, насытившись, вдруг подумала – отчего сырую съела?

Это так поразило ее, что несколько мгновений опомниться не могла. Чтобы сырая щука показалась невкусной – так нет. Но раньше ведьма сырое мясо никогда не ела, всегда готовила по-людски. А тут…

Солнце уже стояло высоко, припекать стало. Малфрида высушила мокрые волосы, заплела в косы, стала одеваться в просохшую одежду. Натянула нижнюю рубаху, сверху – темно-алую поневу, на ноги поршни надела. В калите на поясе у нее лежали заготовленные для бабьих дел тряпицы, затем она надела специальные для таких дней короткие портки, проследив, чтобы удобно все было. Малфрида давно заметила, что, когда ее женские дни начинаются, чародейская сила в ней словно бы… ну не то чтобы уменьшалась, просто какая-то неуверенность появлялась, даже колдовать не хотелось. А вот к мужикам в эти дни ее особенно тянуло. Поэтому, когда выходила к переговаривающимся из зарослей, когда они повернули к ней лица – все такими пригожими и желанными показались. Но ведьма лишь тряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли о том, как бы хорошо с кем-то из них сойтись, раскинуться, отдать себя… Ведь молодые еще все, безбородые, сразу видно, что никто пока не женат. Хотя вот у Кури наверняка уже есть жена: его никто ханом не признал бы, если бы не женился. И на нее Куря глядел оценивающе, взглядом опытного мужика. А лицо еще молодое, скуластое, покрытое темным загаром настолько, что, казалось, кожа потрескалась от солнца и ветра. Узкие черные глаза так и вспыхнули при виде стройной бабы с длинными темными косами.

– Ваша краля? Продай, Святослав! Я хорошо за нее дам.

– Э, брат, нельзя. Это самой княгини чародейка. И сила у нее особая.