Красный сфинкс - Дюма Александр - Страница 9

Рядом с ней блистала соперница, старше ее всего на год, соперница, если не в общественном положении и богатстве, то в красоте, — самая знаменитая жеманница того времени — мадемуазель Анжелика Поле, прозванная Юной Парфенией. А за рыжий цвет волос ее называли Львицей.

Красота (ее никто не вздумал бы оспаривать) дополнялась талантами, наиболее ценимыми в ту эпоху: мадемуазель Анжелика восхитительно танцевала, замечательно играла на лютне и пела так хорошо, что знавшие ее готовы были поверить, будто у источника, куда она ежедневно ходила петь, нашли двух соловьев, умерших от зависти.

Ее дружба с маркизой вела отсчет со дня того самого балета, в котором играла такую заметную роль госпожа принцесса. Мадемуазель Анжелика исполняла в нем роль Ариона и появлялась верхом на дельфине. Король, сочтя ее самой красивой после мадемуазель Шарлотты де Монморанси и потерпев неудачу у будущей принцессы, решил найти утешение у мадемуазель Анжелики; это на пути к ней он был убит на улице Железного ряда.

Госпожа де Рамбуйе настолько уважала ее, что, когда та в первый раз посетила замок маркизы, у въезда в деревню ее встретили самые красивые девушки тех мест, одетые в белое и увенчанные цветами. Одна из них, наряднее подруг, на серебряном блюде поднесла гостье ключи от замка, и, когда та вступила на мост, ее, точно королеву, приветствовали салютом две небольшие пушки, стоявшие на башнях.

Рядом с этими двумя элегантными особами среди посетителей салона выделялась суровым обликом, заставлявшим подумать, не принадлежит ли она к какому-нибудь духовному ордену, красивая женщина — племянница кардинала, г-жа де Комбале, будущая герцогиня д'Эгильон. Она испытывала такое отвращение к своему мужу, что, как уверяли, брак между ними фактически так и не состоялся. Поэт Дюло сделал из ее девичьего имени — Мари де Виньеро — анаграмму, расшифровывавшуюся как «девственница своего мужа». Поэтому, когда г-н де Комбале был убит во время гугенотских войн, его вдова сразу же (боясь, как бы ее не заставили пожертвовать собой в каких-нибудь государственных интересах) дала обет не только не выходить снова замуж, но и стать монахиней-кармелиткой. С тех пор строгостью туалета она походила на пятидесятилетнюю ханжу. Ведавшая одеванием королевы, сама она три или четыре года носила одно и то же этаминовое платье, не желая ничего добавлять к этому туалету, так не гармонировавшему с элегантностью придворных дам. В пору, о которой мы ведем речь, прекрасная вдова начала поднимать глаза и улыбаться. Несмотря на данный ею обет и на строгость ее одежды, с тех пор как кардинал был назначен министром, в претендентах на руку г-жи де Комбале не было недостатка. Первым оказался граф де Бетюн, за ним последовал граф де Со, один из самых богатых дворян Франции. Одно время говорили о г-не графе де Суасоне; да о каких только претендентах не говорили, вплоть до г-на де Невера, требовавшего себе герцогство Мантуанское! Все получили отказ.

Это упорное вдовство породило самые злобные пересуды относительно дяди и племянницы. Говорили, что кардинал не выдает замуж красавицу-вдову, решив оставить ее для себя; утверждали, что г-жа де Комбале, которую светское общество видит всегда в закрытом платье и без украшений, принимает у себя его высокопреосвященство в декольтированном платье с букетом за корсажем, и кардинал, большой любитель цветов, сам снимает этот букет с ее груди. Правда, говорили также, что все эти злобные слухи распускает маршал де Брезе, разъяренный тем, что г-жа де Комбале, племянница его жены, не хочет оказать ему благосклонность. В то же время уверяли, что трое сыновей сестры кардинала Франсуазы де Ришелье, супруги Рене де Виньеро, сеньора де Понкурле, в действительности дети г-жи де Комбале и кардинала, которых г-жа де Понкурле из любезности воспитывает как своих. Поговаривали и о четвертом сыне, которым сестра кардинала при всей своей услужливости решила себя не обременять, поэтому его воспитывают в Париже. Эти слухи не допускались в общество, окружавшее г-жу де Рамбуйе, но вызывали улыбку у двора, ненавидевшего кардинала и его племянницу; они же породили эпиграмму, свидетельствующую о мере благожелательности молодой королевы к бедной вдове, чей строгий костюм и соответственное поведение так выделялись в придворной среде:

Бывала на вечерах г-жи де Рамбуйе высокая, сухая и темноволосая особа, словно потевшая чернилами, по выражению г-жи Корнюэль. Сицилианка по происхождению, она переделала на французский лад свою фамилию Скудури, превратив ее в Колен де Скюдери. Появилась она в обществе своего брата, напоминавшего капитана Матамора; он сочинял трагикомедии, но ни одна из них не была пока поставлена, точно так же как мадемуазель де Скюдери сочиняла книги, но ни одна из них не была пока напечатана. Брату было двадцать семь лет, сестре — двадцать один. Вряд ли нужно говорить, что впоследствии Мадлен де Скюдери стала автором «Ибрагима, или Великого Паши», «Великого Кира», «Клелии» и еще пяти-шести романов, произведших фурор в середине XVII века, а Жорж де Скюдери — автором «Наказанного обманщика» и еще пятнадцати-шестнадцати пьес, однако даже названия их сегодня забыты.

Наша любезность по отношению к дамам позволила будущему коменданту форта де ла Гард проскользнуть в тени своей сестры. Если бы мы хоть чуть-чуть придерживались для мужчин того же порядка, какой установили для женщин — сначала знаменитости аристократические, потом знаменитости литературные, — то нам следовало начать с двух братьев Монтозье, истинных бронзовых столпов особняка Рамбуйе.

Оба брата по очереди влюбились в красавицу Жюли. Первым был старший, маркиз; но г-жа де Рамбуйе вздумала однажды познакомиться с линиями его ладони и прочла по ним, что маркизу определено судьбой убить женщину. Опасаясь, чтобы это не оказалась ее дочь, она с первых слов оборвала начатый им разговор о браке с красавицей Жюли. Однако, лишившись возможности завладеть ею, он попросил о счастье по-прежнему ее видеть, что и было ему дозволено.

Принятый в доме, он ввел туда своего брата, графа де Саля, который после смерти старшего брата стал тем знаменитым маркизом де Монтозье, с кого Мольер писал своего «Мизантропа». Излишне говорить, что после отставки, полученной братом, граф де Саль занял его место; в другом месте мы уже говорили, что он двенадцать лет вздыхал по прекрасной Жюли, и она согласилась выйти замуж лишь в тридцать девять лет. Юный граф де Саль прилично писал прозой и даже сочинял стихи, но не мог соперничать с литературными знаменитостями, придававшими блеск салону маркизы. Тут мы прежде всего должны назвать Шаплена, Гомбо, Ракана и его преосвященство епископа Грасского; что касается Малерба, то он умер именно в этом году. Мы начали бы с Вуатюра, если бы речь о нем не шла в первых главах этой книги.

Жан Шаплен был введен в особняк Рамбуйе в пору осады Ла-Рошели, то есть год назад. Госпожа де Рамбуйе говорила, что ни разу не видела на нем новой одежды. В самом деле, он обычно и неизменно носил атласный кафтан сизого цвета на зеленой плисовой подкладке, отделанный мелким позументом такого же сизого цвета, переходящего в красновато-зеленый, самые смешные сапоги на свете и еще более смешные чулки и какую-то сетку вместо кружев. Иногда лишь он менял этот наряд на полукафтан из крапчатой тафты, выкроенный из старой нижней юбки женщины, жившей вместе с ним. Его парик и шляпа восходили к баснословным временам, однако у него были еще более старые парик и шляпа, которые он надевал, возвращаясь домой. Таллеман де Рео рассказывает, что видел на нем когда-то траурную повязку, от старости приобретшую цвет опавших листьев. Шаплен завершил к этому времени перевод «Гусмана де Альфараче», повествование «Единорог» и «Оду кардиналу де Ришелье», а также первые песни «Девственницы», за два первых томика которой г-н де Лонгвиль назначил ему две тысячи ливров пенсиона. Известный своей скупостью, Шаплен вместе с тем слыл честнейшим человеком на свете; Буаробер рассказывал, что однажды тот уплатил ему от имени кардинала какую-то сумму и поэт прислал обратно одно су, оказавшееся переплаченным.