Красный сфинкс - Дюма Александр - Страница 68

— Совет дурака! — сказал король.

— А только такие советы и бывают удачны, — ответил л’Анжели.

— Хорошо, — уступил король, — я их прощаю.

— Благодарите его всемилостивое величество Людовика Справедливого, — сказал л’Анжели.

Оба музыканта поднялись и склонились в почтительном поклоне.

— Хорошо, хорошо! — сказал король. — Достаточно!

Он огляделся, проверял, чем заняты соучастники его забавы.

Денуайе шпиговал зайца, Ла Вьёвиль — фазана, Ножан — филейную часть говядины; Сен-Симон не шпиговал, но держал тарелку с салом; Бассомпьер разговаривал с герцогом де Гизом; Барада играл в бильбоке; герцог Ангулемский, устроившись в кресле, спал или притворялся спящим.

— Что вы там говорите герцогу де Гизу, маршал? Это должно быть интересно, — спросил король.

— Интересно для нас, государь, — отвечал Бассомпьер. — Господин герцог де Гиз ищет со мной ссоры.

— По какому поводу?

— Кажется, господин де Вандом скучает в тюрьме.

— Вот так так! — сказал л’Анжели. — А я думал, что скучают только в Лувре!

— И он мне написал, — продолжал Бассомпьер.

— Вам?

— Вероятно, он думает, что я в фаворе.

— И чего же он хочет, мой брат де Вацдом?

— Чтобы ты прислал ему одного из твоих пажей, — сказал л’Анжели.

— Замолчи, дурак! — прикрикнул король.

— Он хочет выйти из Венсена и отправиться воевать в Италию.

— Ну, горе пьемонтцам, — заметил л’Анжели, — если они покажут ему спину.

— И он вам написал?

— Да, прибавив, что считает эту попытку бесполезной, поскольку я, видимо, принадлежу к клике господина де Гиза.

— Почему он так думает?

— Я же любовник сестры герцога, госпожи де Конти.

— И что же вы ответили?

— Я ответил, что это ничего не значит: я был любовником всех теток герцога и не стал от этого относиться к нему лучше.

— А чем заняты вы, мой кузен д’Ангулем? — спрос король.

— Я вижу сон, государь.

— О чем же?

— О войне в Пьемонте.

— И что же вы видите во сне?

— Я вижу, государь, что ваше величество во главе своих армий лично отправляется в Италию, и что на одной из высочайших вершин Альп его имя вписано между именами Ганнибала и Карла Великого. Что вы скажете о моем сне, государь?

— Что лучше видеть такие сны, нежели бодрствовать подобно другим, — вставил л’Анжели.

— А кто будет следующим за мной в командовании? Мой брат или кардинал? — спросил король.

— Условимся об одном, — сказал л’Анжели, — если это будет твой брат, он станет п о д ч и н я т ь с я тебе, но, если это будет кардинал, он станет к о м а н д о в а т ь тобой.

— Там, где король, — сказал герцог де Гиз, — никто не командует.

— Ну да! — возразил л’Анжели. — Как будто ваш батюшка Меченый не командовал в Париже во времена короля Генриха Третьего!

— Но это для него плохо кончилось, — сказал Бассомпьер.

— Господа, — сказал король, — война в Пьемонте — дело серьезное, и мы с матушкой решили, что оно будет обсуждено в Совете. Вас, маршал, должны были известить о необходимости присутствовать на нем. Кузен д’Ангулем и господин де Гиз, я вас извещаю. Не скрою, что в Совете у королевы многие настроены в пользу Месье.

— Государь, — сказал герцог Ангулемский, — говорю заранее и во всеуслышание, что мой голос будет за господина кардинала: после осады Ла-Рошели было бы великой несправедливостью отнять у него командование ради кого угодно, кроме короля.

— Это ваше мнение? — спросил король.

— Да, государь.

— А вы знаете, что два года назад кардинал хотел посадить вас в Венсен и только я этому помешал?

— Ваше величество были не правы.

— Как это не прав?

— Да, если его высокопреосвященство хотел посадить меня в Венсен, значит, я того заслуживал.

— Бери пример с твоего кузена д’Ангулема, — сказал л’Анжели, — он человек опытный.

— Полагаю, кузен, что, если бы вам предложили командовать армией, вы были бы иного мнения?

— Если бы мой король, кого я чту и кому обязан повиноваться, п р и к а з а л мне командовать армией, я принял бы это назначение. Но если бы он только п р е д л о ж и л мне командование, я уступил бы эту честь его высокопреосвященству со словами: «дайте мне пост такой же, как у господ де Бассомпьера, де Бельгарда, де Гиза, де Креки, и я буду вполне счастлив».

— Черт возьми, господин д’Ангулем, — сказал Бассомпьер, — я не думал, что вы столь скромны.

— Я скромен, когда сужу себя, маршал, и горд, когда сравниваю себя с другими.

— А ты, Людовик, слушай, ты за кого? За кардинала, за Месье или за самого себя? Что до меня, то заявляю: на твоем месте я был бы за Месье.

— Почему, дурак?

— Потому что, проболев все время осады Ла-Рошели, он наверняка захочет взять реванш в Италии. Может быть, теплые страны больше подходят твоему брату, чем холодные.

— Лишь бы там не было слишком жарко, — произнес Барада.

— А, и ты решился заговорить! — сказал король.

— Да, — ответил Барада, — когда у меня есть что сказать, иначе я молчу.

— А почему ты не шпигуешь?

— Да потому, что у меня чистые руки и я не хочу их пачкать; потому, что от меня пахнет хорошо и я не хочу пахнуть плохо.

— Держи, — сказал Людовик XIII, вынимая из кармана флакон, — можешь надушиться этим.

— Что это?

— Померанцевая вода.

— Вы знаете, что я ее ненавижу, вашу померанцевую воду!

Король подошел к Барада и брызнул ему в лицо несколько капель жидкости из флакона.

Но, прежде чем они успели коснуться лица молодого человека, он бросился к королю, вырвал флакон у него из рук и разбил об пол.

— Господа, — спросил король, побледнев, — как бы вы поступили, если бы какой-нибудь паж нанес вам оскорбление, подобное тому, что допустил в отношении меня этот бездельник?

Все промолчали.

Один Бассомпьер, не в силах сдержать свой язык, выпалил:

— Государь, я велел бы его выпороть!

— Ах, вы бы велели меня выпороть, господин маршал! — крикнул Барада вне себя и, несмотря на присутствие короля, обнажил шпагу и кинулся на маршала. Герцог де Гиз и герцог Ангулемский его удержали.

— Господин Барада, — сказал Бассомпьер, — поскольку обнажать шпагу в присутствии короля запрещено под угрозой отсечения кисти руки, вы позволите мне отнестись к этому запрету с должным уважением; но, поскольку вы заслуживаете урока, я вам его дам. Жорж, шпиговальную иглу!

И, взяв иглу из рук конюшего, Бассомпьер произнес:

— Отпустите господина Барада.

Барада отпустили, и он, несмотря на окрики короля, яростно бросился на маршала. Но тот был старым фехтовальщиком, если он не часто обнажал шпагу против врагов, то не раз делал это против друзей, и теперь с отменной ловкостью, не вставал с кресла, парировал удары фаворита, а затем, воспользовавшись первым же случаем, вонзил ему шпиговальную иглу в плечо и оставил там.

— Ну вот, почтеннейший молодой человек, — сказал он, — это будет получше кнута и запомнится дольше.

Увидев кровь, выступившую на рукаве Барада, король вскрикнул.

— Господин де Бассомпьер, — сказал он, — не смейте больше являться мне на глаза.

Маршал взялся за шляпу.

— Государь, — сказал он, — с позволения вашего величества я обжалую этот приговор.

— Где? — спросил король.

— Обращусь к Филиппу Бодрому.

И пока король кричал: «Бувара! Пошлите за Буваром!», Бассомпьер, жестом простившись с герцогом Ангулемским и герцогом де Гизом, пожал плечами и вышел, пробормотав:

— И это сын Генриха Четвертого! Не может быть!..

III. МАГАЗИН ИЛЬДЕФОНСО ЛОПЕСА

Как, вероятно, помнят наши читатели, в отчете Сукарьера кардиналу значилось, что г-жа де Фаржи и испанский посол г-н де Мирабель обменялись записками у ювелира Лопеса.

Но Сукарьер понятия не имел, что ювелир Лопес был душой и телом предан кардиналу, в чем он был весьма заинтересован, ибо в своем двойном качестве магометанина и еврея (одни считали его евреем, другие магометанином) ему с трудом удавалось избегать оскорблений, несмотря на то что он старательно и открыто ежедневно ел свинину, стремясь доказать, что не принадлежит ни к последователям Моисея, ни к последователям Магомета, запрещающим своим приверженцам свиное мясо.