Красный сфинкс - Дюма Александр - Страница 2

Завсегдатай не ошибался: в то время как хозяин, спеша исполнить полученные приказания, скрылся за дверью, ведущей в кухню, тень, заслонившая остаток проникавшего извне света, выросла на пороге входной двери. Прежде чем отважиться войти в почти не освещенный зал гостиницы «Крашеная борода», пришедший устремил в его темные глубины осторожный взгляд; видя, что в зале находится всего один человек и что это, судя по всему, тот, кто ему нужен, он закутался в плащ до самых глаз, чтобы полностью скрыть лицо, и направился к посетителю. Если человек в плаще опасался быть узнанным, то его предосторожность оказалась вовсе не бесполезной: именно в эту минуту вошел метр Солей, неся с собою свет подобно небесному телу, имя которого он носил — в каждой руке он держал по зажженной свече, чтобы вставить их в укрепленные на стене жестяные подсвечники. Вновь прибывший следил за ним с плохо скрытым нетерпением. Очевидно было, что он предпочел бы остаться в полутьме, которая окутывала зал в момент его прихода и постепенно сгустилась бы до полной темноты. Однако он промолчал, ограничившись тем, что сквозь щель, оставленную в плаще, следил за каждым движением метра Солея; лишь когда хозяин ушел и дверь за ним закрылась, он повернулся к завсегдатаю, казалось не обращавшему на него никакого внимания, и без всякого вступления спросил:

— Это вы Этьенн Латиль, что служил когда-то у господина д'Эпернона, а потом был капитаном во Фландрии?

Посетитель, в эту минуту подносивший ко рту кувшин с вином, не повернул головы, а лишь скосил глаз на спрашивавшего. Тон, каким был задан вопрос, задел, по-видимому, его щепетильность, и он ответил:

— Ну, а если бы меня действительно звали этим именем, с какой стати это может вас интересовать?

И продолжил прерванный на мгновение путь кувшина к своим губам. Человек в плаще дал ему время приложиться к кувшину самым нежным и долгим поцелуем, а когда почти пустой кувшин был поставлен на стол, сказал, заметно изменив тон:

— Имею честь спросить вас, не вы ли шевалье Этьенн Латиль?

— А вот это уже лучше, — одобрительно кивнув, заметил тот, к кому был обращен вопрос.

— В таком случае не будете ли вы любезны ответить?

— Именно так, сударь мой: я и есть Этьенн Латиль собственной персоной; что вам угодно от этого бедняги Этьенна?

— Я хочу предложить ему выгодное дело.

— Вот как, выгодное дело!

— Более чем выгодное; превосходное.

— Прошу прощения, — прервал его человек, только что признавшийся, что имя Этьенн Латиль действительно принадлежит ему, — но прежде чем продолжить беседу, позвольте моей щепетильности взять пример с вашей: с кем я имею честь разговаривать?

— Вам нет нужды знать мое имя, коль скоро мои слова звучат приятно для вашего уха.

— Вы ошибаетесь, сударь мой, считая, что мне достаточно такой музыки. Я младший в семье, это правда, но я дворянин, и те, кто вас направил ко мне, должны были вам сказать, что я не работаю ни для простого люда, ни для захудалых буржуа, так что если вы чего-то не поделили с каким-нибудь кумом-ремесленником или с каким-нибудь соседом-лавочником, то можете отколотить друг друга палками — мне это совершенно безразлично. Я не вмешиваюсь в подобные распри.

— Я не могу и не хочу называть вам мое имя, метр Латиль, но я не вижу препятствий к тому, чтобы вы узнали мой титул. Вот кольцо, которое служит мне печатью, и, если вы хоть сколько-нибудь разбираетесь в гербах, оно разъяснит вам, какое положение занимаю я в обществе.

И, сняв с пальца кольцо, он протянул его наемному убийце. Тот поднес его к окну, чтобы разглядеть в угасающем свете дня.

— Ого, — сказал он, — резной оникс, а такую резьбу делают только во Флоренции. Вы итальянец и маркиз, сударь мой; нам известно, что означают виноградный лист и три жемчужины; они из самых крупных, а это тоже неплохо; сам камень, без оправы, стоит сорок пистолей.

— Этого вам достаточно и теперь мы можем поговорить? — спросил человек в плаще, беря назад кольцо и надевая его на белую, тонкую, удлиненной формы руку, которую он высунул из-под плаща, чтобы поспешно надеть на нее перчатку (другая его рука так и оставалась в перчатке).

— Да, мне этого достаточно, вы представили необходимые доказательства, господин маркиз; но прежде всего в качестве задатка сделки, что мы собираемся заключить, было бы весьма галантно с вашей стороны — хоть я вовсе не ставлю это условием — оплатить десять или двенадцать кувшинов вина, за которые я должен в этом кабачке. Я человек порядка и, если бы со мной произошел несчастный случай во время одной из моих экспедиций, был бы безутешен, оставляя после себя долг, сколь бы малым он ни был.

— Не беспокойтесь об этом.

— И было бы верхом вашей любезности, — продолжал завсегдатай, — если бы вы приказали заменить стоящие передо мной два пустых кувшина на полные, чтобы нам было чем прополоскать горло, поскольку я обычно говорю сухо и нахожу, что недостаточно смоченные слова царапают рот, из которого они выходят.

— Метр Солей! — крикнул незнакомец, слегка высунувшись из своего плаща. Метр Солей появился мгновенно, словно стоял за дверью, готовый выполнить любое приказание.

— Счет этого дворянина и два кувшина лучшего вина.

Хозяин «Крашеной бороды» исчез так же быстро, как делает это в наши дни с помощью английского люка клоун в Олимпийском цирке, и почти тотчас же вернулся с двумя кувшинами вина: один он поставил возле незнакомца, другой — перед Этьенном Латилем.

— Вот, прошу вас, — сказал он, — а что касается счета, он составляет один пистоль пять су два денье.

— Возьми этот луидор в два с половиной пистоля, — сказал незнакомец, бросая монету на стол, и, видя, что трактирщик полез в карман за деньгами, добавил:

— Сдачи не надо; разницу ты запишешь в кредит этого господина.

— «В кредит», — прошептал наемный убийца, — вот словечко, от которого на целое льё несет торговцем. Правда, эти флорентийцы все торговцы и сами их герцоги занимаются ростовщичеством ничуть не хуже, чем евреи во Франкфурте или ломбардцы в Милане; но, как сказал наш хозяин, времена трудные и не приходится без конца выбирать клиентов.

Тем временем метр Солей удалялся, отвешивая поклон за поклоном и устремив взгляд, полный глубокого восхищения, на своего гостя, который умел находить сеньоров, столь щедро расплачивающихся за него. *hie et nunc — (лат.) Здесь и сейчас

II. ЧТО БЫЛО СЛЕДСТВИЕМ ПРЕДЛОЖЕНИЯ, СДЕЛАННОГО НЕЗНАКОМЦЕМ МЕТРУ ЭТЬЕННУ ЛАТИЛЮ

Незнакомец не спускал глаз с метра Солея, пока за тем не закрылась дверь, и, убедившись, что они с Этьенном Латилем остались наедине, продолжал:

— Теперь, когда вы знаете, что имеете дело не с каким-нибудь мужланом, согласитесь ли вы, сударь мой, помочь благородному кавалеру избавиться от докучного соперника?

— Мне часто делают подобные предложения, и я редко от них отказываюсь. Но сначала, видимо, следует назвать мои расценки.

— Я их знаю: десять пистолей за то, чтобы быть секундантом в обычной дуэли, двадцать пять пистолей за прямой вызов под каким-нибудь предлогом, когда заинтересованная сторона сама не участвует в поединке, и сто пистолей за ссору, которая потребует немедленной схватки с означенным лицом, что должно умереть на месте.

— Умереть на месте, — повторил наемный убийца.

— Если он не умрет, я возвращаю деньги независимо от нанесенных или полученных ран.

— Это мне известно: я знаю, что вы не только искусный фехтовальщик, но и человек чести!

Этьенн Латиль слегка поклонился как человек, которому всего лишь отдают должное. И в самом деле, разве не был он человеком чести на свой лад?

— Итак, — продолжал незнакомец, — я могу рассчитывать на вас.

— Подождите, не будем торопиться; ведь вы итальянец и должны знать поговорку: chi va piano va sano*. Вот и мы станем двигаться потихоньку, это надежнее. Прежде всего необходимо знать суть дела: о каком человеке идет речь, к какой из трех категорий будет относиться наше соглашение; причем должен вас предупредить, что оплачивается оно всегда наличными. Вы понимаете: такой стреляный воробей, как я, не может поступать легкомысленно.