Госпожа де Шамбле - Дюма Александр - Страница 46

Я почувствовала, что опасность, о которой я догадывалась, приближается. Возможно, такой же дикий страх испытывает запертая в клетке газель при приближении тигра, которого она еще не видит.

Все мое тело сотрясалось от судорожной дрожи, а грудь сдавило так, словно на нее упала гора, волосы же были мокрыми до самых корней.

Внезапно я услышала вдалеке приближающиеся шаги и отчетливо увидела в коридоре, словно озаренном солнцем или тысячью свечей, нечто, что привело меня в ужас.

Неясная тень кралась по ярко освещенному коридору на цыпочках, стараясь ступать неслышно, но каждый из шагов гулко отдавался в моем сердце, заставляя трепетать все фибры моей души. Я не могла различить лица этого призрака, но силуэтом и походкой он напоминал аббата Морена.

И тут я вспомнила сцену в ризнице, когда, будучи в бесчувственном состоянии, я видела, как священник приближается ко мне медленным и осторожным шагом и прикасается своими порочными губами к моим устам.

Я стояла молча и неподвижно, оцепенев от этого видения.

Аббат Морен двигался на ощупь, держась рукой за стену, и вскоре поравнялся с дверью моей кельи.

И тут он прислонился к противоположной стене, как будто силы ему изменили, либо он чего-то испугался.

Я увидела, как его черная фигура четко вырисовывается на фоне белой стены.

Мгновение спустя священник встрепенулся, достал из кармана ключ и подошел к двери.

Забыв, что двойной засов, установленный по настоянию Зои, служит мне надежной защитой от подобных посягательств, я устремилась к окну и открыла его, собираясь броситься вниз, и сделала бы это, невзирая на высоту.

К счастью, окно было заделано решеткой.

Уцепившись за одну из перекладин, я принялась раскачивать ее изо всех сил. Задыхаясь и обезумев от ужаса, я закричала:

«Ко мне! На помощь!»

Я слышала, как ключ быстро поворачивается в замочной скважине, и мне казалось, что при этом он задевает в глубине моей души потайную струну, от которой зависела моя жизнь. Издав невнятный стон, я выпустила перекладину из рук, упала на колени и потеряла сознание…

Вы не представляете, друг мой, с каким волнением я слушал рассказ моей дорогой Эдмеи; все ее чувства передавались мне, и она описывала их столь достоверно, что картины ее воспоминаний словно оживали перед моими глазами.

Мало-помалу я придвинулся к графине, заключил ее в объятия и прижал к груди — в этом порыве не было ничего чувственного, хотя я испытывал бесконечную нежность к Эдмее, просто мне захотелось ее защитить.

Локоны графини касались моих волос, и я ощущал ее дыхание у самого лица, так что мог бы, наверное, ловить ее слова на лету своими губами.

Почувствовав в нашей близости такую угрозу, г-жа де Шамбле подставила мне для поцелуя лоб, как сестра, а затем осторожно отодвинулась. Я попытался удержать ее и невольно прошептал:

— Эдмея! Милая Эдмея!

Услышала ли она мои слова? Этого я не знаю; так или иначе, освободившись от моих объятий, графиня продолжала:

— Я пришла в себя, лишь услышав, как кто-то громко стучит в дверь и повторяет мое имя взволнованным, испуганным голосом.

Было уже совсем светло.

Очнулась я там же, где упала, и медленно поднялась, чувствуя сильный озноб — всю ночь я пролежала на полу у открытого окна. Я ничего не помнила и чувствовала себя такой обессиленной и подавленной, словно восстала из могилы.

Наконец в моем сознании забрезжила мысль, что Зоя стоит за дверью и зовет меня.

«Входи!» — с трудом подала я голос.

«Не могу, — ответила Зоя, — ведь ты заперлась изнутри».

«Ах!» — вздохнула я.

Шатаясь, держась рукой за отяжелевшую голову и глядя перед собой застывшим взором, я побрела к двери и отодвинула оба засова.

Зоя влетела в комнату, быстро огляделась и посмотрела на меня. Увидев, что я одета, а моя постель не разобрана, она спросила:

«Ты даже не ложилась?»

«Я не помню», — ответила я.

«Что с тобой? — воскликнула Зоя. — Ты бледна и холодна, как мраморная статуя».

«Не знаю», — сказала я, качая головой.

Зоя вернулась к двери и заперла ее, а я стояла все так же молча и неподвижно. Затем она живо подскочила ко мне и, обняв, повела и усадила меня на кровать, а сама села рядом.

«Теперь, — произнесла она, — дверь заперта, и мы одни, скажи: так что же произошло?»

Я смотрела на сестру бессмысленным взглядом.

«Ну же, вспоминай», — настаивала Зоя.

Опустив голову, я напрягла свою память.

Внезапно я вздрогнула — мне показалось, что луч маяка, сродни тем, что освещают темные просторы океана, прорезал мой разум и озарил мою память. На меня нахлынул поток воспоминаний, следовавших друг за другом, подобно волнам, набегающим на берег; я вспомнила все с той минуты, как Зоя оставила меня одну, до тех пор как услышала ее голос, повторявший мое имя. Обвив шею сестры рукой, я тихо, чтобы никто нас не услышал, рассказала ей о том, что сейчас рассказала вам.

«Вот видишь, — сказала она, — я была права, когда попросила приделать к нашей двери запоры».

«Но почему ты меня покинула? — спросила я. — Зачем бросила совсем одну? Где ты была?»

«Увы! — вздохнула Зоя. — Я ходила к господину де Монтиньи».

Я почувствовала, как дрожь пробежала по моему телу, но это ощущение не было неприятным.

«Ну, и что же?» — спросила я.

«Слишком поздно, — ответила Зоя, — господин де Монтиньи уехал вчера утром, и никто не знает, по какой дороге он двинулся в путь. Он поскакал верхом, взяв с собой лишь одного слугу. Все двери и окна были заперты, и замок напоминает гробницу».

Я вздохнула и прошептала:

«Да будет так!»

Я вздрогнул: те же самые слова Вы написали мне в качестве утешения, и я сделал их своим девизом.

И тут я поведал г-же де Шамбле, сколь грустные и нежные воспоминания навевают на меня эти слова. Впрочем, мне не пришлось долго говорить, так как в день свадьбы Грасьена и Зои я уже рассказывал графине о смерти матушки и о своих чувствах после этой утраты.

К тому же мне не терпелось услышать продолжение рассказа Эдмеи.

— Вы не закончили? — осведомился я.

— Остальное можно досказать в двух словах, — произнесла она. — Зоя открыла мне глаза на чувство, которое испытывал ко мне аббат Морен. Священник любил меня странной любовью, более грозной и страшной, чем ненависть. Он без труда догадался, что я узнала о его чувстве; притом Зоя сказала аббату достаточно, чтобы он понял, что она его разгадала. Как только это произошло, священник уже не сомневался, что, даже если мне по-прежнему будет закрывать глаза пелена, Зоя рано или поздно молчать перестанет.

Однако аббат Морен не знал, не знает и, вероятно, никогда не узнает о непостижимом врожденном даре, о невероятной способности моей натуры, с помощью которой я трижды видела его, в то время как он полагал себя скрытым от моих глаз: сначала — в ризнице, затем — вечером, после венчания, в доме Жозефины и, наконец, ночью, когда он безуспешно пытался проникнуть в мою келью.

Я чувствовала, что благодаря неведению священника обрела над ним власть.

Что вам еще сказать? Прошло три года; Зоя не покидала меня ни на час, и аббат тоже не спускал с меня глаз.

Госпожа де Жювиньи осталась во Флоренции; ей понравилось жить в Италии, и она не собиралась возвращаться во Францию. Дни в монастыре текли с унылым однообразием; к счастью, одна из сестер, англичанка, но при этом католичка, что необычно для англичанки, прониклась ко мне симпатией, и я тоже почувствовала к ней расположение. Она предложила мне брать у нее уроки английского, и я согласилась. Она уделяла мне два-три часа в день, и через полтора года я уже говорила по-английски как на родном языке. Кроме того, эта добрая монахиня была превосходной пианисткой. В пансионе меня, как и прочих воспитанниц, учили лишь бренчать на фортепьяно. Теперь же, купив себе инструмент, я стала заниматься музыкой также основательно, как и английским языком. Моя новая подруга была чрезвычайно образованной и знала все на свете. Она советовала мне, что читать, и Зоя выписывала эти книги из Кана или из Эврё; таким образом я изучила еще историю. Время тянулось медленно, но все-таки шло, и, хотя я не чувствовала себя счастливой, на душе у меня было спокойно.