Рамсес II Великий. Судьба фараона - Мессадье Жеральд - Страница 27

— Но зачем ты это делаешь?

— Мне приказала хозяйка. Я могу зачать только с твоего разрешения.

Она печально посмотрела на него. Па-Рамессу понял, чем вызван этот приказ: мать первого отпрыска наследного принца становится его Первой супругой.

— Если ты разрешаешь мне зачать, об этом нужно уведомить хозяйку.

— Я подумаю.

Этот короткий разговор неожиданно для него ослабил его влечение к Унии. Чем очаровывают женщины? Почему влечение ослабевает? Почему он, любовник, не согласен на длительный союз с Унией? Разве не тронула она его сердце в тот первый вечер? Или он просто был опьянен собственным желанием? Причиной тому ее неопытность? Он подумал о матери и отце. Какими очевидными для Сети достоинствами обладала Туи, чтобы стать его Первой супругой? На этот вопрос он не знал ответа. И все же умоляющие взгляды Унии стали его раздражать: желание занять почетное место Первой супруги читалось в них куда яснее, чем искренняя привязанность к нему. И снова он оказался в роли добычи. Когда же Па-Рамессу поведал о своих сомнениях Тиа, тот задумался.

Беседовали они в послеобеденное время. Был один из последних мягких теплых дней, предшествующих сухому и холодному сезону. Принц с наставником устроились на террасе с видом на Уасет и отдыхали, лениво пощипывая виноград. В такую погоду, даже если заснешь под открытым небом, не стоит страшиться солнечных ожогов. Па-Рамессу и Тиа лежали на кушетках, сняв парики и сандалии. Волосы принца пылали, но любоваться ими сейчас мог только наставник.

— Мне понятен ход твоих мыслей, — сказал Тиа. — Но я не могу дать тебе совет, поскольку не сумею сказать, чего больше в твоем чувстве к этой девушке — влечения или желания обладать. И то и другое льстят предмету любви, потому что мы вожделеем и желаем иметь только хорошее и красивое. То есть эти два чувства похожи. И все же желание обладать кажется мне несправедливым.

— Несправедливым?

— Да, поскольку оно направлено не на человека, а на качество, которым он обладает. Это мое видение.

Па-Рамессу как зачарованный слушал рассуждения наставника. Какую магию таят в себе слова! Оружие завоевывает страны, но слова помогают постичь тайны мира!

— Разумеется, ты рассуждаешь, основываясь на собственном опыте, Тиа, — сказал Па-Рамессу. — Открой мне, к кому ты испытывал влечение, кем желал обладать?

— Не думаю, что мне когда-нибудь хотелось кем-нибудь обладать. Для этого нужно быть умелым дрессировщиком, а я им не являюсь. Трудно укротить животное, что уж говорить о человеке! Это борьба, которая никогда не закончится. Начать ее — значит перестать жить своей жизнью.

— Значит, ты испытываешь влечение. И к кому же?

Вопрос был провокационным, поскольку Па-Рамессу знал ответ заранее. Тиа, мельком взглянув на своего воспитанника, ответил уклончиво:

— Мне нравится женщина, одно созерцание которой делает меня счастливым.

— И часто ты ее видишь?

— Каждый день.

— Какая она?

— Быстрая, как птичка, и умная, как лиса, грациозная, как газель, и выносливая, как породистая кобыла. Она чиста, как вода в источнике, и глубока, как ночь.

— Знает ли она, что нравится тебе?

— Мне это неизвестно.

— Ты ведь говоришь о моей сестре, правда?

Тревожная улыбка предварила ответ Тиа:

— Светлейший принц читает в сердцах! Мой ответ многие сочли бы дерзостью.

— Мой божественный отец и моя мать тоже не лишены проницательности, Тиа. Я скажу тебе то, с чем они охотно согласятся: они считают, что ты будешь им прекрасным зятем.

Тиа не верил своим ушам. Он сел на кушетке.

— Я?

— Твои способности дрессировщика их впечатлили, — весело заметил Па-Рамессу.

— Светлейший принц…

— Да-да! Ты сумел приручить дикого зверя, чему они очень рады. Зверя с рыжей шевелюрой!

Наставник не находил слов. Схватив руку Па-Рамессу, он поцеловал ее. Принц удержал его руку в своей и прижал к сердцу:

— Я понимаю теперь, скольким обязан тебе, Тиа. Твоя рука легка, суждения искренни и беспристрастны. Ты никогда не использовал свое влияние мне во вред, ведомый в своих поступках только преданностью. Ты помог мне понять, что все, что ты делаешь, делаешь мне во благо. Никто из богов не смог бы направлять меня так умело, как ты. Моя сестра будет с тобой счастлива.

Из этих слов можно было заключить, что, когда речь зашла о замужестве Тийи, Па-Рамессу не пожалел усилий, чтобы чаша весов склонилась в пользу его наставника.

Через два дня было официально объявлено о предстоящей свадьбе Тийи и Тиа и о возведении на трон Па-Рамессу. Наместников сорока двух номов пригласили в Уасет и всех высокопоставленных чиновников уведомили о приближении праздничных церемоний.

— Смотри, куда идешь! Ты что, ослеп? — зло крикнул сановник рабу, несшему на плече мешок с зерном.

Тот осмелился толкнуть государственного мужа так, что его парик съехал набок.

— Сам смотри, куда ставишь ноги! — взвилась придворная дама, которую толкнул сановник.

Уасет, как это обычно случалось в дни больших праздников, стал совершенно непригоден для жизни. За три дня до церемонии в городе не осталось ни единой свободной кровати, на которой за деньги можно было бы переночевать. У торговцев напитками иссякли запасы пива, вина и хмельного меда, поэтому покупателям пришлось довольствоваться напитком из плодов тамаринда, ключевой водой и другим невинным питьем. Днем в порту невозможно было найти свободное место у причала; ослы и повозки, груженные провизией, беспрерывным потоком вливались в город через двое ворот, которые теперь держали открытыми на два часа дольше, чем обычно.

Но теснота была вызвана не тем, что номархи и верховные жрецы прибыли в столицу из провинций, хотя, конечно же, каждый из них счел бы ниже своего достоинства явиться без свиты, насчитывающей добрую дюжину человек. Нет, все дело было в бесчисленном множестве добропорядочных жителей соседних городов и поселков, наводнивших столицу в надежде поймать хоть отсвет грядущей великолепной церемонии. Зажиточные земледельцы, виноградари, ремесленники и, разумеется, воры тоже прибыли в город из провинции: одни — в надежде услышать новость, которая поможет продвижению дела, другие — в расчете на хорошую добычу.

В девять утра в означенный день раздалось звучное пение труб — глашатаев расставили на крепостной стене дворца, имевшей не менее тридцати локтей в высоту. Толпа на мгновение застыла. Потом всколыхнулась и подступила вплотную к царскому жилищу, поскольку возведение на трон Па-Рамессу проводилась там, а не в храме Карнака. Церемония носила гражданский, а не религиозный характер, поскольку божественная сущность воплощалась в смертного только в тот момент, когда он садился на монарший трон.

В самом просторном зале дворца возвели помост, в центре которого возвышались три трона; на двух восседали Сети и его Первая супруга Туи, третий же, справа от фараона, пока был пуст. За тронами стояли трое слуг, и их украшенные браслетами руки умело приводили в движение огромные опахала из страусовых перьев, державшие мух на почтительном расстоянии. На более скромном троне, слева от Туи, сидела Тийи в своей самой красивой пекторали из жемчуга, кораллов и бирюзы. Справа, на небольшом расстоянии от монархов, в три ряда стояли кресла для высших сановников — визирей Верхнего и Нижнего Египта, правителя страны Куш, хранителя казны, верховных жрецов храмов Амона, Ра и Птаха, трех хранителей тайн, военачальника Урии и многих других чиновников и военных высокого ранга. Слева на такие же кресла усадили начальника царских писцов, главного художника Карнакского храма по имени Дидия, управителя Дворца Женщин Хормина, хозяйку этого дворца и Тиа с Именемипетом.

И только первый придворный, Пасар, хранитель Двух Дам, то есть царских корон, остался стоять. В руке у него был свернутый папирус.

Перед помостом, имея возможность без помех лицезреть царственных особ, сидели правители сорока двух номов, а также жрецы, чиновники, писцы второго порядка, как придворные, так и приехавшие издалека. На плиточном полу развернули ковер бело-красного цвета — цветов Верхней и Нижней Земли.