Приди ко мне, любовь - Клейпас Лиза - Страница 23

В дверном проеме что-то мелькнуло, и в следующую секунду Хит выскочил из дома, держа белую шкатулку. Его силуэт вырисовывался на фоне желтых языков пламени, когда он бежал через две ступеньки по лестнице. В это время рухнула крыша. Толпа безмолвно следила за Хитом; некоторые отворачивались, когда он проходил мимо. Его лицо, грудь и руки были сплошь покрыты сажей. Некогда белая рубашка была порвана, и сквозь дыры проглядывало тело, загорелое и покрытое потом, испещренное шрамами от давно заживших ран. Он немного прихрамывал, и эта хромота придавала ему еще более устрашающий вид. Он был похож на дикого раненого зверя, готового к прыжку. Исподлобья глядя на всех, он подошел к мистеру Эмерсону и отдал ему рукопись.

– Спасибо, – сказал Эмерсон, наклоняя голову и принимая шкатулку с нежностью родителя, берущего дитя. – Я ваш должник.

– Не стоит. Это вовсе не означает, что теперь я лучше отношусь к вам и к вашим идеям, – прохрипел Хит и, отойдя от него, направился к лесу, который начинался недалеко от дома.

Люси не смела поднять глаз, чтобы не выдать своих чувств.

Приближалось утро. Горожане суетились во дворе, пытаясь привести в порядок вещи Эмерсонов и гоняясь за газетами, письмами и бумагами, которые ветром разнесло по всему двору. Огонь наконец погас, и на месте бывшего дома не осталось ничего, кроме почерневших стен и нескольких футов обожженных камней и углей. Украдкой Люси смотрела в ту строну, куда ушел Хит, и, улучив момент, когда никто не смотрел на нее, пошла за ним. Она знала, что должна оставаться с отцом или с Даниэлем, но ей не терпелось найти южанина, она ни за что не успокоится, пока не найдет его.

Хит сидел на большом плоском камне, двумя руками обхватив голову, локтями облокотившись на колени. Он слышал, как шуршали под ногами Люси опавшие листья, но не обернулся.

– Вы не должны были делать этого, – горячо сказала Люси, протягивая ему ковш с водой. Он пил долго, и Люси, присев на корточки, смотрела, как вода тоненькими струйками стекает по его шее и груди. Она достала несколько намоченных платков и, замешкавшись лишь на секунду, начала вытирать грязь с его подбородка. Хит украдкой наблюдал за ней. – Эти бумаги, что бы там ни было написано, не стоят вашей жизни, – продолжала Люси тем же нравоучительным тоном.

– С этим можно поспорить, – сказал он, но голос его сорвался, и он начал кашлять.

– Это просто смешно, – строго сказала Люси, ее карие глаза горели от негодования. Теперь она дотрагивалась до его лица с большей уверенностью. И Хит наверняка не упустил бы случая подшутить над ней, если бы не был до предела вымотан. Наблюдая за ней, он думал, что ей, наверное, и в голову не приходит, какой собственницей она выглядит, сидя вот так перед ним и стирая грязь с его щек.

– Прошло уже столько времени с тех пор, когда со мной нянчились вот так же, – медленно выговорил он.

– Сколько?

– Почти двадцать лет. Моя мама точно так вытирала мое испачканное лицо. Люси остановилась.

– Закройте глаза, – мягко попросила она и, стерев вокруг глаз сажу, спросила:

– Зачем вы рискуете жизнью здесь, когда вам надо быть дома?

Хит сильно схватил ее за руку.

– Ну, хватит.

Оба они понимали, что речь идет не о носовом платке. Но все же она выпустила платок из руки и, не сопротивляясь, подождала, пока он сам отпустит ее руку.

– Почему вы вечно окружаете себя какими-то тайнами?

– Тайнами…

– Но вы ведь никогда не рассказывали мне о себе.

– А что бы вам хотелось знать? – спросил он, нахмурившись.

И они оба замолчали. Люси понимала, что затронула запрещенную тему. Ей не следовало хотеть знать о нем больше, чем она уже знала. Ей не следовало задавать ему вопросов; ей даже не следовало быть здесь, рядом с ним. Но когда еще у нее появится такая возможность?

– Где вы жили в Виргинии? Чем занимался ваш отец?

– Я из Ричмонда. Мой отец был юристом, но потом он вынужден был бросить практику и вернуться на плантации в округ Хенрико.

– Плантации? Но вы же говорили, что у вас не было рабов.

– Конечно, не было.

– Но если Рэйны владели плантациями, тогда как же…

– Да нет же, не Рэйны, – сказал Хит, – а Прайсы. Имя моего отца Хайден Прайс. И я никогда не жил с ним на плантациях. Я жил в Ричмонде с мамой, Элизабет Рэйн.

– Так ваши отец и мать не были женаты? – Люси чувствовала, как покраснели ее уши. Ей не хотелось, чтобы он так пристально смотрел на нее, как будто следя за ее реакцией на каждое его слово.

– Нет. Она была его дальней родственницей, они повстречались во время семейного праздника. Он был уже женат. И поселил ее в Ричмонде, когда она сказала, что беременна. Понятно, что никто из его семейства не хотел иметь с нами ничего общего.

Люси думала о том, как, наверное, нелегко приходилось ему в детстве. Расти в отеле, сызмальства терпеть незаслуженные унижения и лишения.

– Отец приезжал к вам?

– Изредка. Он следил лишь за тем, чтобы я был хорошо одет и получил хорошее образование, не более того. Впрочем, для законных отпрысков он делал не больше. Когда мне исполнилось восемнадцать, он послал меня за границу, продолжать образование. Но через месяц после моего отъезда восстала Южная Каролина, а дальше… дальше вы уже знаете.

– А после войны?

– Как последний дурак я поехал к ним на плантации, думая, что им нужна моя помощь, чтобы поднимать хозяйство. И им, конечно, нужна была помощь. Но не моя.

Без дома. Без семьи. Люси готова была разрыдаться, когда вспомнила о своих бестактных поучениях о том, что ему надо жить дома.

– А как же он умер? – снова спросила она, но, молча покачав головой, он отказался отвечать. Глаза его наполняли грусть и сомнения. – А почему вы приехали именно сюда?

– Я не могу вам этого сказать.

– Почему нет? Потому что вы сами не знаете?

– Потому что я не хочу вам говорить об этом.

Неожиданно Люси улыбнулась:

– Это потому, что вы слишком противоречивый.

Хит расслабился и закрыл глаза.

– Может быть, вы и правы.

– Я чуть не лишилась рассудка, когда вы снова побежали в дом, – укоризненно произнесла она. – Зачем вам это понадобилось? Что вы хотели этим доказать?

– Я хотел сохранить рукопись Эмерсона для потомков, – сказал Хит, с такой точностью подражая нудному Бронсону Алькоту, что Люси рассмеялась.

– Насмешник, здорово у вас получается.

– К тому же я не боюсь огня. А потом, кроме меня, помнится, там не нашлось желающих.

– И вам не было страшно?

– Самое страшное в моей жизни уже произошло. Чего же мне теперь бояться?

Эти слова, сказанные так запросто, вызвали у Люси жалость к Хиту. Она не удержалась и снова стала гладить его растрепанные, пропахшие дымом волосы, но он не прореагировал на ее нежные поглаживания.

– Самое страшное? Что же произошло с вами?

– Когда я был подростком, в нашем отеле случился пожар. Я вернулся домой под утро. Словом, было уже слишком поздно. Моя мама спала наверху, и никто не смог спасти ее.

Люси что-то прошептала. Кончиками пальцев она продолжала гладить его золотистые волосы.

– Синда? – сказал Хит после долгого молчания. Его голос звучал немного хрипло и лениво.

– Да?

– Я все еще киплю от злости за то, что вы полезли в этот чертов дом.

– Да, но ведь и вы полезли туда.

– Я – совсем другое дело, – сказал он и посмотрел на нее. Люси сразу же убрала руку, как будто ее обожгли. – Да, и не забывайте, что я более опытен в таких делах.

Люси озабоченно нахмурилась:

– Хит, вы считаете меня ребенком?

– Нет. Но очень хотел бы этого.

С этими словами он приподнялся и кончиками пальцев коснулся нежной шеи Люси. Его лицо светилось нежностью, а взгляд был настолько проницательным, что Люси смотрела на него как завороженная, не смея пошевелиться. Она не сопротивлялась, когда он обнял ее, крепко прижал к своей груди так, что она чувствовала запах его кожи.

– Синда, – шептал он. – Вам не нужно было приходить сюда.