Куда заводит страсть - Клейпас Лиза - Страница 11

Когда солнце начало медленно опускаться на фоне темнеющего неба, Рэнд остановил свой двухместный кабриолет у магазина мадам Мирабе. Он быстро вошел в небольшое помещение, остановился в дверях и огляделся. Из-за шторы тотчас появилась мадам Мирабе.

– Один момент, месье! – поспешно проговорила она.

Сказав это, она быстро удалилась. Тотчас откуда-то послышались приглушенный смех, шепот и голос Розали:

– Ах, ему решительно все равно, какие туфли! Да, он заплатит, но вы не понимаете…

Через несколько минут опять появилась мадам и театральным жестом отдернула штору.

Перед ним стояла Розали. Улыбка слетела с губ Рэнда.

Он молчал. Розали тщетно ждала его оценки. "Мне все равно", – с отчаянием думала она, но продолжала стоять с царственным выражением на лице.

Ее платье нежнейшего розового оттенка, какой только можно было себе вообразить, блестело, как перламутровая внутренность раковины. Небольшие рукава с буфами обхватывали ее руки выше локтя. Изящное декольте открывало грудь, а шею украшала маленькая золотая брошка на изящной бархотке.

Под пристальным взглядом Рэнда Розали покраснела и опустила глаза, сиявшие чистым голубым светом. Он заметил, что она изменила прическу: теперь на лоб ей падала короткая модная челка, а длинные локоны были собраны на затылке и перевиты шелковой лентой.

– Я с трудом узнал вас, – вымолвил наконец Рэнд чуть хриплым голосом, с удивлением ощущая себя совершенно беззащитным перед ее очарованием. Чувства его боролись между желанием и негодованием.

"Какая смелость, как она могла надеть такое декольте!" – думал он, с трудом отводя восхищенный взгляд от ее груди, умом между тем понимая, что она одета так же, как другие женщины.

И снова его поразила мысль: хватит ли у него выдержки не прикасаться к ней, если на карту поставлены его гордость и его слово? Милосердный Боже, зачем он расставил ловушку самому себе? "Но разве мог я предположить, что буду желать ее так сильно!" – с отчаянием думал он.

– Вы прекрасно выглядите, – проговорил он наконец, поняв, что он него ждут слов одобрения.

Мадам Мирабе была явно разочарована такой сдержанной оценкой, а Розали, казалось, осталась вполне довольна и этим.

Она улыбнулась, и внезапно перед Рэндом предстала… другая женщина. Это длилось всего одно мгновение, но и его оказалось достаточно, чтобы Рэнд с пугающей ясностью понял, что где-то когда-то он уже видел ее.

– Откуда у вас это? – спросил он, задумчиво глядя на золотую безделушку с выгравированной в центре буквой "Б" в окружении венка из листьев. Это была мужская булавка для галстука.

– Она принадлежала моему отцу Джорджу Беллью, – ответила Розали. – Ее подарила мне мать в день восемнадцатилетия.

"Почему он спрашивает об этом? – с возмущением думала Розали. – Неужели я сама и мое платье ему не интересны?" И это после того, как я потратила на это целый день.

– Понравилось ли вам платье? – как-то слегка застенчиво спросила мадам Мирабе.

– Мадам, – медленно произнес Рэнд. – Ваш несравненный артистизм под стать великолепию этих чудных тканей.

Восхищение было выражено столь небрежно, что Розали предпочла бы, чтобы он не высказал его вовсе.

– Ax, мне кажется, вы имеете в виду совсем не ткань… притворно улыбнулась мадам Мирабе, уклонившись от дальнейших похвал с искусством настоящей француженки.

Рэнд, в свою очередь, тактично заговорил о счете"

– Подобное превращение достойно, безусловно, хорошего вознаграждения, дорогая мадам Мирабе.

– О да, – сразу же согласилась она. – Заметьте, месье, сколько здесь работы! Вы иностранец, но я не пользуюсь этим и не пытаюсь надуть вас. Такой товар и впрямь стоит немалых денег.

Почувствовав смущение и неудобство от того, что мужчина покупает ей одежду, туфли и даже белье, Розали молчала, пока они не покинули магазин чрезвычайно благодарной мадам Мирабе.

"Лорд Беркли – мой должник, – снова и снова мысленно повторяла она. – Он лишил меня невинности, из-за него я потеряла дом и работу. И несколькими тряпками этого все равно не возместишь".

После того как он оплатил все покупки, Розали не покидало неприятное чувство, будто теперь она стала чем-то вроде собственности Рэнда.

Он первым начал разговор;

– Итак, сегодня у тебя был удачный день.

Розали кивнула.

– Я вижу, ты отрезала волосы, – заметил он с явным неудовольствием в голосе.

Наконец-то он соизволил обратить внимание на ее внешность!

– Только спереди, – небрежно ответила Розали – Больше не предпринимай ничего, не посоветовавшись со мной!

– Я вам не горничная, лорд Беркли, и не ваша собственность, и мне не нужны ваши приказы.

– Не нужны мои приказы, нужны только мои деньги, так?

– Но вы же сами предложили купить мне одежду!

– Да, одежду, черт возьми, но я не предлагал тебе стричь твои проклятые волосы!

– В конце концов это мое дело. А их все равно теперь не вернешь. И почему это так вас беспокоит…

– Мне наплевать, – резко перебил он, пытаясь взять себя в руки.

Они замолчали, слушая стук копыт и громыхание колес по неровной дороге. Неожиданно Рэнд сказал:

– Мы не сможем так жить, это ясно. Мы кончим тем, что убьем друг друга.

– Да, я вижу, наши разногласия совершенно непримиримы, – сказала Розали, с удивлением думая, как они будут жить бок о бок все это время.

Вдруг мрачная задумчивость Рэнда сменилась неожиданным весельем.

– Если уж Англия с Францией смогли помириться, то мы с вами – и подавно!

– Что вы предлагаете? – осторожно спросила Розали.

– Для начала перемирие.

Розали в волнении поглаживала блестящую ткань нового платья.

Значит, перемирие, то есть прекращение вражды. Но как она может согласиться на это, если все еще чувствует враждебность по отношению к нему? Нельзя изменить это так быстро. Временами ей достаточно было лишь взглянуть на него, чтобы чувство беспомощности и отвращения охватило ее, как в то злосчастное утро. Мысль о том, что, сколько бы еще мужчин ни появилось в ее жизни, он навсегда останется первым, приводила ее в отчаяние. Она никогда не забудет этот день, ярко освещенную комнату на Беркли-сквер и все, что случилось там. Уже одного этого было достаточно, чтобы презирать и ненавидеть его.

Может быть, теперь он и разглядел в ней личность, но еще совсем недавно она была лишь неким предметом, который он использовал для своего наслаждения.

– Бесполезно даже пытаться, – тихо сказала Розали, глядя на мелькающий мимо ряд домов. – Я бы и хотела простить, но не могу, – как бы извиняясь добавила она.

Рэнд молча кивнул. Лицо его было непроницаемым, губы крепко сжаты. Эта девица, вероятно, не понимала одной простой вещи – подобный поворот событий стал возможен только благодаря его природной совестливости, ведь он может бросить ее на первом же углу и больше не вспоминать об этом.

Вновь наступило молчание. Рэнд недоумевал: как она могла отказаться от его предложения? Он был обижен, как если бы он протянул руку, чтобы погладить пушистого котенка, а тот вместо благодарности бросился и оцарапал его.

Хотя подсознательно он все-таки уважал Розали за то, что та не стала разыгрывать из себя ни святую, ни мученицу, неискренне произнося слова прощения.

В тот день им так и не удалось помириться.

Незаметно пролетела неделя. Несмотря на краткие ссоры, долгое молчание после них и осторожные разговоры, Розали знала, что эти дни останутся в ее памяти как идиллически счастливые.

Она чувствовала себя во Франции как рыба в воде. Ей нравилась живая французская речь, чистое звучание которой напоминало ей об Эмилии.

Рэнд с головой ушел в дела. Целыми днями он пропадал на пристани, но, кроме проблем с пароходной компанией, много еще было вопросов с другой недвижимостью Беркли. И Розали, к ее радости, была предоставлена самой себе в уютном тихом пристанище маленькой гостиницы.