Повелитель пустыни - Сингх Налини - Страница 8

Когда Джасмин проснулась, за окном царили сумерки. В желудке у нее урчало, и только сейчас она сообразила, что ничего не ела с тех пор, как покинула Новую Зеландию.

Она попробовала сдвинуться с места, но это ей не удалось. Тяжелая мужская нога приковала к кровати нижнюю часть ее тела, а властная рука, лежавшая на груди, не позволяла ей даже приподняться. У нее опять заурчало в желудке.

— Тарик... — Повернув голову, она поцеловала его в шею. Оказывается, его теплая кожа имеет вкус пустыни, соли и пряной любви. — Просыпайся.

Тарик только застонал во сне и крепче прижал Джасмин к себе. Вздохнув, она потрясла его за плечи.

— Мина, ты уже готова прокатиться?

При звуках этого сонного голоса Джасмин отчаянно покраснела. Сейчас, когда пыл страсти отошел, она не могла поверить в свое безрассудство.

Она сдвинула брови.

— Я готова поесть. Умираю от голода.

Тарик с легким смешком перекатился на кровати, увлекая Джасмин за собой. Его полуприкрытые глаза блестели.

— А что я получу от тебя, если покормлю?

Желудок опять заурчал. Еще громче.

— Покой.

Теперь Тарик откровенно рассмеялся, и его грудь заходила ходуном под ладонями Джасмин.

— Ах, Мина, никогда не знаешь, чего от тебя ждать. — Он страдальчески вздохнул. — Пойду посмотрю, найдется ли для тебя что-нибудь поесть.

Он осторожно отодвинул ее и выскользнул из постели. Джасмин не могла отвести от него глаз. Ясно обозначенные мускулы на спине напряглись, когда он поднимался на ноги и наклонялся за халатом.

— Нравится то, что видишь? — спросил он, не оборачиваясь.

Джасмин вновь почувствовала, что краснеет.

— Да.

Его развеселил ее ответ. Она заметила его улыбку, когда он накинул халат и повернулся, чтобы выйти из комнаты.

— Куда ты идешь?

— В столовой есть кое-какая еда. Я тебе принесу.

Когда Тарик вышел, Джасмин торопливо отыскала свою измятую ночную рубашку, натянула ее и села, скрестив ноги.

Возвратившись в комнату, Тарик поставил тарелку прямо на кровать, а сам расположился напротив в позе скучающей пантеры.

Утолив голод настолько, чтобы чувствовать себя по крайней мере сносно, Джасмин спросила:

— И как же меня теперь зовут?

— Джасмин аль-Хуссейн Кольридж-Донован Заманат.

Глаза ее расширились, рука замерла в воздухе. Она перестала жевать.

— Прелестно! Ну и набор! Я и не знала, что должна сохранить девичью фамилию.

— Мы в Зюльхейле издавна приучены холить и лелеять женщин, — лениво протянул он. — Потому-то и не требуем, чтобы они меняли религию при замужестве. Выбор только за тобой.

Последние слова согрели ей душу. Да, снова подумала она, значит, надежда есть.

— Выходит, фамилия твоей матери — Донован? Тень пробежала по его лицу, но ответил он непринужденно:

— Ты же знаешь, она была ирландкой. Когда у нас появятся дети, то у них будет фамилия аль-Хуссейн Кольридж Заманат. Фамилия царствующего дома — аль-Хуссейн Заманат, но дети носят также и фамилию матери.

Тарик с любопытством взглянул на Джасмин, так как она ничего не ответила. Она тут же покраснела и опять принялась за еду. Мысль о том, что ей предстоит родить от Тарика ребенка, была и сладостной, и горькой одновременно. Она помнила, что обязана открыть ему свою тайну... Но позже.

— У тебя ее глаза.

Тарик отвернулся на нее и стал всматриваться в полумрак.

Джасмин испытала боль за него. Каждый человек имеет право на личное горе. В том числе и шейх. Она решилась было высказать ему свое сочувствие, но он взял в руки поднос с тарелкой, поставил его на пол и толкнул Джасмин на кровать.

— Хватит разговоров.

Тарик не был расположен говорить о своих родителях. Утрата их причинила ему самые острые страдания. То, что открылось ему после их смерти, едва не свело его с ума. Его прекрасная, нежнейшая мать умирала от рака, и катастрофа произошла тогда, когда родители возвращались из клиники.

Отогнав от себя воспоминания, он прижал Джасмин к матрасу. Ему понравилась ее полная покорность. В тех наслаждениях, которые обретут их тела, нет никаких секретов. Прочь предрассудок, утверждающий, что не бывает страсти без эмоциональных последствий, и потому незачем уступать этому маленькому существу женского пола, ее ласковым улыбкам, ее пьянящей сексуальности. Она не найдет опоры в пустотах его души...

Два дня спустя Тарик повел ее в башенку, расположенную в конце их апартаментов. Джасмин всплеснула руками и воскликнула:

— Чудесно!

Комната, три стены которой состояли из чистейшего стекла, была залита солнечным светом. Мина сделала несколько танцевальных па, и пылинки заплясали в лучах света, словно их развеселил ее смех. Грудь Тарика сжалась. Похороненные в ней чувства напомнили о себе. Вот с какой легкостью Мина забрала в руки его сердце.

Потрясенный своей беззащитностью перед женщиной, чья верность не принадлежала ему, Тарик постарался подавить нахлынувшую на него нежность.

— Что именно чудесно?

Джасмин, застигнутая врасплох его холодным тоном, замерла и смущенно пролепетала:

— Эта комната. Я подумала, что ее можно оборудовать для моей работы. Это можно?

— Мина, это твой дом. Делай все, что пожелаешь.

Она улыбнулась и обняла Тарика. Он не отреагировал, и она поспешно отошла, чтобы он не успел оттолкнуть ее.

— Спасибо. — Она подошла к одному из окон и выглянула в уединенный сад. — А это место отлично подошло бы для твоих занятий живописью. Где твоя студия?

Почувствовав босыми ногами легкую вибрацию, она поняла, что Тарик приблизился к ней. Положив руку ей на плечо, он повернул ее к себе.

— Мина, я шейх. У меня нет времени на такие вещи.

Джасмин сдвинула брови.

— А ведь ты любил рисовать.

Она берегла как зеницу ока картину, которую он написал для нее в Новой Зеландии. Эта картина стала для нее своеобразным талисманом, рядом с которым она предавалась потайным мечтам.

— Не всегда удается делать то, что любишь.

— Это верно, — согласилась она.

Ее поразила та интонация неумолимости, которую она уловила в его словах. Снова у нее появились сомнения в том, что она сможет достучаться до него, однако она отогнала их.

Тарик сомкнул руки на ее шее и погладил большими пальцами чувствительную кожу. Его глаза были полуприкрыты.

— На свадебное путешествие у нас нет времени, но завтра я планирую посетить одно из живущих в пустыне племен. И ты поедешь со мной.

Он не оставлял Джасмин выбора, да выбор, в сущности, не был ей нужен. Четыре года прошли для нее в разлуке с ним. Хватит.

— Куда мы поедем?

Ее кожу как будто прожгло огнем. Тарик погладил одно место на ее шее.

— Утром я оставил на тебе отметку.

— А я и не подумала, когда надевала эту блузу. — Она накрыла его руку своей ладонью.

Тарик пристально посмотрел на нее, и его зеленые глаза сделались почти черными.

— Мина, ты моя во всем.

Она не знала, как ей реагировать на этот тон собственника. Почти страшно быть женой этого опасного человека. Иногда перед ней возникал ее Тарик, но большую часть времени она видела лишь холодную, непроницаемую маску.

— Тарик, что... — начала она, изумленная, когда он начал расстегивать ее блузку.

Глаза ее округлились, когда она увидела склонившуюся к ней черноволосую голову и ощутила прикосновение его губ к ее груди. Они прожигали Джасмин насквозь. Затем он отстранился от нее, взял за руку и прикоснулся ее пальцем к пятну на ее груди.

— Посмотри и убедись, что ты моя. Ночью я сделаю так, что мы оба останемся довольны.

Он повернулся на каблуках и вышел из комнаты.

Джасмин чувствовала, что у нее подгибаются колени. Чтобы устоять, она ухватилась за оконную раму. Вторая ее рука против воли прикоснулась к груди. Итак, Тарик намеренно оставил на ней знак своей власти, своего обладания. Она вспомнила, как удовлетворение сверкнуло на его лице, как заострились скулы, как изогнулись чувственные губы. И содрогнулась. Отчасти от стремления к нему, а отчасти — от мучительной неуверенности. Она отказывалась думать, что Тариком движет исключительно похоть, — ведь иногда он бывает с ней по-настоящему нежен, но причиной появления этих «отметок» стало нечто куда более темное, чем любовь или ласка. Нечто такое, что рано или поздно разрушит их отношения, если она не дознается, что это такое и как этому противостоять.