Ангел севера - Клейпас Лиза - Страница 27

Несколько быстрых шагов – и он оказался рядом с ней.

Прижав к себе ее напряженное тело, он замер, уткнувшись в ее волосы.

– Мне очень жаль, – проговорил он. – Мне чертовски жаль.

Тася попыталась вырваться из его объятий, но, когда лицо ее оказалось у его плеча, она ощутила уютный добрый мужской запах – запах бренди и табачного дыма, которым пропиталась ткань его фрака, и перестала его отталкивать. Она почувствовала тепло и силу, исходившие от него. Мерный стук его сердца раздавался около ее уха. Никто не держал ее так, только отец, когда ребенком, боясь темноты, она бросалась к нему. К горлу подступили рыдания.

– Вам больше не причинят вреда. – Он бережно пригладил ее волосы. – Я уберегу вас от опасности. Даю вам слово.

Никогда ей не обещали уберечь ее от опасности. Эти слова произвели на Тасю странное и невероятно сильное впечатление. Глаза наполнились слезами, и она быстро-быстро заморгала, стараясь их удержать. Она понимала, что он просто говорил эти слова в ложном стремлении быть добрым. Он не осознавал, что они означают для нее, какая сильная защита ей понадобится. Он не знал, как отчаянно она одинока.

– Этого вы не должны обещать, – сказала она. Ее продолжало трясти, зубы стучали. – Вы ничего не понимаете.

– Так объясни мне. – Он запустил пальцы в ее заколотые туго волосы и, запрокинув ее голову, в упор посмотрел в глаза. – Скажи мне, чего ты боишься?

Что она могла сказать? Как могла признаться, что боится быть пойманной и наказанной за свое преступление… А больше всего боится себя самой. Если бы Люк знал, что она сделала, кто она такая, он бы возненавидел ее. Она представила себе, с каким презрением он стал бы относиться к ней, если бы знал…, если бы знал… Жгучие слезы брызнули из глаз, и она разрыдалась мучительно и неудержимо. Чем сильнее старалась она сдержаться, тем больше лились слезы. Стоукхерст застонал и притянул ее к себе еще ближе, прижал ее голову к своей груди.

Заливаясь слезами, она судорожно обвила руками его шею. Он сжал ее в крепком объятии и еле слышно говорил какие-то слова, не отрывая губ от ее волос, шеи… Его теплое дыхание ласкало ей кожу. Он нежно баюкал ее. Так прошло несколько минут, и тонкая ткань его рубашки под ее щекой насквозь промокла от слез.

– Тихо-тихо, – наконец прошептал он. – Тебе станет совсем плохо. Успокойся. – Большая ладонь гладила ее плечи и спину. – Постарайся дышать глубже, ровнее. – Его подбородок шершаво скользнул по ее виску. – Попробуй.

– Они к-кричали, что я ведьма, – горестно пробормотала она. – Тогда, раньше.

Гладящая ее рука остановилась, потом возобновила свое неторопливое движение. Он не спешил говорить, давая ей время, необходимое, чтобы успокоиться.

Слова срывались с ее уст прерывистым потоком. Голос дрожал:

– Временами я вижу какие-то события… О тех людях, которых знаю. Я…, я могу предсказать, если что-то должно случиться… Или узнать, что кто-то лжет. У меня бывают вещие сны и видения. Не часто, но они сбывались.

Слухи об этом дошли до Москвы. Люди говорили, что во мне зло. Они называли это колдовством, потому что не могли объяснить по-другому. Они меня боялись. А потом этот страх перешел в ненависть. Я стала для всех представлять опасность. – Она содрогнулась и прикусила нижнюю губу, испугавшись, что не остановится и признается во всем.

Он прижимал ее к своему плечу, шепча слова утешения.

Постепенно рыдания ее перешли во всхлипывания. Она положила голову ему на грудь и проговорила почти по-детски:

– Я совсем вымочила вам рубашку.

Он вытащил из внутреннего кармана платок и поднес к ее носу. Она, как ребенок, шумно в него высморкалась, заставив его улыбнуться.

– Тебе лучше? – ласково спросил он.

Тася взяла из его руки платок и кивнула, промокая глаза.

Теперь, когда она перестала плакать, оказалось, что боль, столько месяцев сидевшая у нее в груди, исчезла. Стоукхерст заправил за ухо выбившийся локон, погладив большим пальцем нежную мочку.

– Вы были сердиты на меня сегодня, – охрипшим голосом проговорила Тася. – Почему?

Люк мог бы придумать какое-нибудь расхожее и бессмысленное объяснение. Но он решил сказать ей правду.

– Потому что ты собираешься однажды исчезнуть, так и не рассказав, кто ты и что с тобой случилось. С каждым днем ты становишься для меня все большей и большей загадкой.

Ты не более реальна, чем туман в лунном свете. Я рассердился, что не могу владеть чем-то…, кем-то…, кого я так отчаянно хочу. Потому-то я и пытался тебя уязвить.

Тася понимала, что должна отойти от него. Инстинктивно она чувствовала, что он не будет удерживать ее. Но легкое поглаживание его пальцев завораживало. Дрожь удовольствия прошла у нее по телу.

Он нежно дотронулся ладонью до ее подбородка и спросил:

– Скажи мне, сколько тебе лет на самом деле? Я хочу знать правду.

Она удивленно заморгала:

– Я уже говорила.

– В каком году ты родилась? – настаивал он.

Тася поморщилась.

– В тысяча восемьсот пятьдесят втором.

– Восемнадцать, – задумчиво произнес Люк. – Восемнадцать лет.

Тася решила объяснить, почему она раньше говорила по-другому:

– Формальные годы не имеют значения. Важно, сколько…

– Избавь меня от этих разговоров: «Не важно, сколько лет, а важно, сколько пережито».

Он выпустил из пальцев ее подбородок и тряхнул головой, словно событий этого дня оказалось и для него с избытком.

Встревоженная его молчанием, Тася шевельнулась в его объятиях. Он, казалось, совершенно забыл, что продолжает ее держать.

– Милорд, – с опаской проговорила она, – наверное, вы теперь меня уволите?

Он насупился:

– Вы что, так и будете при каждом разговоре задавать этот вопрос?

– Я подумала, что происшедшее сегодня… Вы можете решить…

– Нет, я не собираюсь вас увольнять. Но если вы еще раз спросите об этом, я лично пинками выгоню вас из поместья…

Он завершил это свирепое заявление поцелуем в лоб. Губы его были теплыми и нежными. Затем, медленно подняв ее голову, он заглянул ей в глаза:

– Ты уже пришла в себя?

Тася совершенно растерялась, она не понимала, как объяснить его поведение.

– Не знаю. – Она отодвинулась от него, хотя больше всего ей хотелось скрыться от мира в его объятиях. – Спасибо за платок. Вы, наверное, хотите получить его обратно?

Он взглянул на мокрый льняной комочек, который она держала перед ним.

– Оставь его себе. И не надо благодарить меня. Я виноват в том, что он тебе понадобился.

– Нет, – мягко отозвалась Тася. – Вы не виноваты. Я слишком долго таила все в себе… – Она замолчала и, обхватив себя руками, повернулась к круглому окну, в котором колебались их искаженные отражения. – Знаете, в древности русские строили свои крепости на вершине холма. Когда на них нападали завоеватели-татары, они поливали водой этот холм со всех сторон. Через короткое время вода превращалась в лед, по которому никто не мог взобраться наверх. Осада длилась, пока не таяли лед и припасы. – Она провела пальцем по стеклу. – Долгое время я была одна в своей крепости. Никто не мог войти ко мне, а я не могла из нее выйти. И мои запасы…, тоже истощились. – Она подняла на него глаза, светлые и светящиеся, как опалы. – Думаю, вам, милорд, это чувство знакомо.

Люк внимательно посмотрел на нее. Она не стала отводить взгляда. Внешне она была вполне спокойна, но жилка, бьющаяся в ямке у горла, как раз над краем черного шелкового воротника, выдавала ее волнение. Он коснулся трепещущей кожи, прошептав:

– Продолжайте. Что еще, по-вашему, вы знаете обо мне?

Внезапно проникновенность момента была разрушена сухим и резким голосом:

– А-а, вот вы где! – В дверях стояла Айрис Харкорт с застывшей на губах улыбкой. Она обращалась к Тасе, но взгляд ее был устремлен на Стоукхерста. – Мы все очень беспокоились за вас, дорогая.

– Со мной все в порядке, – ответила Тася.

Рука Стоукхерста упала, отпустив ее.

– Я и сама вижу. Вечер оказался более драматичным, чем я ожидала. Мадам Миракль сбежала, гости развлекают сами себя музыкой. К счастью, среди них оказалось несколько хороших пианистов. – Леди Харкорт обратилась непосредственно к Стоукхерсту: