Серый маг - Джевага Сергей - Страница 8

Несколько минут Ирн тупо рассматривал кулон, не веря в привалившее счастье. Потом ощупывал и даже обнюхивал. Обычная деревяшка с вырезанным изображением солнца и дыркой с краю. Правда, умения хватило, чтобы почувствовать искру магии. Какое-то довольно простое заклинание. Да, теперь можно сесть на корабль. Как раз вовремя!

Настроение мгновенно улучшилось. Парень ухмыльнулся, мысленно показал врагам кукиш. Спрятал амулет и осторожными перебежками направился к порту. Вскоре вышел на пристань, поискал взглядом нужный бриг. И тут странная неправильность ударила по нервам. Где голоса, звуки шагов, гул?.. Стояла тишина. Зловещая, напряженная.

Студеный ветерок несмело перекатывал ледяную пыль. Искрился снег. Наглые воробьи прыгали буквально у ног, выковыривали из-под твердого наста зернышки. Шумело море. Слышались мерный плеск волн, скрипы мачт. Парень резко развернулся. В пяти шагах обозначилась плотная стена жителей Порт-Дола. Мужчины, женщины, дети. Стражники, грузчики, купцы, разносчики, моряки… Лица бледные и мрачные, в глазах угроза. Впереди стоял отец Бьярни Торвальдсон. Ветер развевал балахон, трепал редкие волосы. Лицо красное и распаренное, по лбу стекал пот. Губы кривились в недоброй усмешке…

Сердце, трепыхнувшись, ушло в пятки. Птиц побледнел, уронил амулет в снег и отшатнулся.

— Святой Алар… — только и успел вымолвить парень.

Из толпы вылетел тяжелый булыжник, попал послушнику прямо в лоб. Последнее, что успел увидеть Ирн, — ослепительная вспышка и летящая навстречу мостовая.

ГЛАВА 2

— Снимай! Снимай быстрее!..

— Не хочет, зар-раза! Задубел на морозе.

— Ты с пятки начинай. Раскачивай, потом на себя тяни. Дай, покажу…

— Да сдались тебе сапоги?! Видишь, потертые? И подошва скоро прохудится.

— Не пропадать же добру. Старьевщику отдам за десяток медяков. Как раз на пару кружек доброго темного пива.

— Кхе… И то верно. Давай, помогу! И порты бы снять. Порты хорошие. Кинжал бери. А вон еще какой-то футляр занятный… Мыслю, неплохо выручим.

Птиц витал в мутной мгле. Разум рвался из удушающих тисков бессознательного, вяз в липких кошмарах и видениях. А потом, подобно маленькому пузырьку воздуха, поплыл вверх. К солнцу, к небу…

Первым вернулся слух. Сначала возник противный комариный свист. Затем смутный гул, похожий на далекий камнепад. И — два голоса… Мужские, грубые. Один слегка визгливый и нервный. Второй скрипучий, простуженный. Неизвестные спорили, ругались. Слышались громкое сопение, шуршание, скрип снега. Птиц ощутил смутное удивление. Сквозь отупение прорвалась первая мысль: «Что происходит?..» Ответ пришел сразу. Перед внутренним взором вспыхнул яркий образ: плотная толпа, хмурые лица… а потом резкое движение, смазанный силуэт крупного булыжника.

Воспоминание оказалось последней каплей. Щелчок, сдвиг в сознании — и мозг заработал на полную мощность, одурь прошла. Одновременно возникла боль. Ноющая в онемевших от холода ногах, тянущая в животе и груди, режущая в висках и затылке. Колючий ветер продувал накидку. Овевал щеки и трепал волосы. Сквозь веки проникал свет. Чудились силуэты, тени.

— Да снимай же скорей! Ща факел принесут, сгорят наши денежки вместе с чернокнижником…

— Уф… Отстань, а! Может, надрезать по краю?..

— И сапоги испортить? Ну уж нет. Лучше ноги отхватим. Зачем ему ноги-то теперь?

Где-то далеко внизу стояли два мужика. Один широкомордый и краснощекий, с лиловым от перепоя носом и мутными глазами. Второй тощий и бледный, болезненный. Оба мародера пыхтели и сопели, пытаясь сдернуть с парня сапоги. Но получалось плохо. Кожа на морозе задубела, утратила эластичность.

Худой мужик воровато огляделся, достал из-за пазухи короткий охотничий нож. Осклабился, принялся деловито закатывать штанину на ноге послушника. Но не успел. Рядом послышались тяжелые шаги, появился рослый стражник. Нацелил на мародеров короткое копье, рыкнул:

— А ну пшли вон! Ишь чего удумали!..

Мужики трусливо отпрянули. Толстый склонил голову, буркнул:

— Дык мы ж того… Чтоб добро не пропадало.

— Дураки! — рявкнул страж закона. — Вы с кого снимаете? Или отца Бьярни не слыхали? Одежда и вещи демона прокляты. Накликаете беду на город, собственноручно головы скручу. Пошли прочь, злыдни!..

Воин красноречиво повел острием копья. Худой мужик окрысился и зашипел. Но попятился, увлек за собой приятеля. Стражник проводил бродяг долгим взглядом. Поднял голову, посмотрел на Птица. Солнечный свет обрисовал худое скуластое лицо. Щеки красные с мороза, губы потрескавшиеся. На щетине налипли снежинки… Воин заметил, что послушник очнулся. Нахмурился, презрительно сплюнул и проворчал со злостью:

— Недолго тебе осталось, отродье. Наслаждайся последними минутами.

Мир раскачивался, плавился. Но постепенно обретал четкость. Птиц узнал площадь Порт-Дола. Напротив улицы, дома, прилавки базара. Справа конюшня, трактир… Народа много. Люди держались на расстоянии, словно отмерили невидимую черту. Далеко справа стоял огромный бородатый мужчина. Трактирщик переминался с ноги на ногу, пожимал плечами, хмурился. Понятно, сомневается. Парень выглядел вполне нормальным, вел себя прилично и даже не потребовал сдачи с серебряшки. Но если служитель сказал — Тьма, то так и есть… Еще чуть поодаль вертелся конюх. Брызжа слюной, что-то рассказывал соседям. Те потрясали кулаками, рычали, как цепные псы. Но в большинстве своем народ просто наблюдал с угрюмым любопытством и нетерпением: «Когда? Когда начнется? Ведь нет лучшего зрелища, чем мучения проклятого колдуна!»

Послушник стоял на постаменте из пустых бочек, крепко привязанный к толстому столбу. А внизу с каждой минутой росла гора сухих дров. Птиц рванулся. Но лишь содрал кожу на запястьях. Повертел головой, отчаянно надеясь найти выход. И понял — тщетно.

Раздались скрип снега, шаги. Ирн резко повернул голову и заметил нищего. Синяки и ссадины исчезли, нос зажил. И лишь кусочки засохшей крови в неопрятной бороде напоминали о недавней драке. Лохматый задумчиво улыбался солнцу. Подошел ближе, осмотрел груду дров. Во взоре — пустота и спокойствие. Разум витал далеко от реальности. Проламывал хрустальные сферы небес, грезил и купался в миражах. Если бы осталась хоть частица ума, человек походил бы на ребенка. А так — юродивый молчун…

Удивительно, но послушник до конца не понимал ужаса ситуации. Чувства бурлили где-то рядом: страх, злость, осознание поражения, предчувствие смерти. Ирн знал, что вырваться не сможет. Никто в городе не вступится за него, не прикроет грудью и не скажет слова в защиту. Люди чересчур напуганы слухами о Тьме, войнах, демонах. Но отупение послужило щитом для эмоций. И наверное, хорошо. Если умирать, то молча.

Дрова складывать перестали. Мужики притащили последнюю вязанку. Отогнали Лохматого, сбили поленья кучнее. Критически осмотрели груду, отряхнули пыль с рук.

Перешучиваясь и похохатывая, ушли прочь, смешались с толпой.

Послушник попытался незаметно ослабить узлы. Но безуспешно, слишком туго были затянуты. Вспомнил о хорьке, поискал взглядом. Мешок валялся на самой верхушке дровяной груды. Завязки растянуты, внутри нехитрый скарб: запасная рубаха, письменные принадлежности, посуда. Колючка исчез. Скорее всего, хорек где-то рядом. В какой-нибудь норе или на ближайшем чердаке. Но пока вокруг много людей, подходить не рискует. В воображении промелькнул образ: верный зверек тихонько подбирается сзади, легко перегрызает веревки и освобождает хозяина. Но Птиц прекрасно понимал: надежды иллюзорны. Даже если Колючка осмелится, канаты слишком толстые. Не каждым кинжалом перерубишь…

Бледно-голубое небо нависло над городом, как осколок стекла. Далеко на севере застыла плотная пелена серых снежных туч. Напоминала — зима еще возьмется за вас. Выстудит морозами, засыплет снегом. Но сейчас солнечный свет струился подобно золотистому дождю. Сверкали сугробы и сосульки. Светлый, веселый зимний денек…