Сёгун - Клавелл Джеймс - Страница 169

– Хай, хай, Анджин-сан. Дозо гоман насаи, гомен насаи, – с помощью рук она изобразила рой летящих мух и их жужжание.

– Ах, со дес! Вакаримас. – Ему сразу надо было извиниться, и, если бы он знал слова, он бы сказал:

– Извините за неудобство. – Вместо этого он пожал плечами, попытался унять боль в спине и пробормотал:

– Сигата га наи, – желая ускользнуть от них в блаженство ванны и массажа, единственные радости, которые делали жизнь здесь сносной.

– Дьявол с ним, – сказал он по-английски, отворачиваясь.

– Если бы я бывал здесь днем, я бы заметил. К черту его!

– Дозо, Анджин-сан?

– Сигата га най, – повторил он громче.

– Ах со дес, аригато годзиемасита.

– Таре тору дес ка? Кто убрал его?

– Ёки-я.

– Ох, этот старый пидор! – Ёки-я, садовник, добрый беззубый старик, который добрыми руками ухаживал за растениями и делал сад таким красивым. – Ие. Мотте куру Ёки-я. – Хорошо, сходи за ним.

Фудзико покачала головой. Ее лицо стало бледным, как мел.

– Ёки-я синда дес, синда дес! – прошептала она.

– Ёки-я га синдато? Дон ени? Досите? Досите синданода? – Как? Почему? Как он умер?

Она указала пальцем на то место, где был до этого фазан, и произнесла много мягких непонятных слов. Потом жестами изобразила удар меча.

– Боже мой! Вы приговорили старика к смерти из-за вонючего, Богом проклятого фазана?

Все слуги сразу же бросились в сад и упали на колени. Они все, даже дети повара, опустили голову в пыль и засохшую грязь.

– Какого черта, что здесь происходит? – неистовствовал Блэксорн.

Фудзико стоически ждала, пока не собрались все слуги, потом тоже встала на колени и поклонилась, но как самурай, а не как крестьянка:

– Гомен насаи, досо гомен на…

– Чума на твои гомен насаи! Какое право ты имела так поступить? А? – И он начал грубо ее отчитывать.

– Почему, ради Бога, ты не спросила сначала меня? А? Он старался совладать с собой, сознавая, что все его слуги знали, что он запросто может разрубить Фудзико и всех их на кусочки прямо здесь в саду за причинение ему такого беспокойства или без всякой причины вовсе и что даже сам Торанага не сможет вмешаться в его действия в своем доме. Он увидел, что один ребенок дрожит от ужаса.

– Боже мой на небесах, дай мне силы… – Он схватился за столб, чтобы успокоиться.

– Это не ваша вина, – выдохнул он, не понимая, что говорит не по-японски. – Это ее! Это твоя вина! Ты убийца, сука!

Фудзико медленно подняла глаза. Она увидела обличающий перст и ненависть на его лице и шепотом отдала команду своей служанке, Нигатсу.

Нигатсу закачала головой и начала умолять ее.

– Има!

Служанка убежала и вернулась с боевым мечом, слезы струились по ее лицу. Фудзико взяла меч и предложила его Блэксорну обеими руками. Она что-то говорила, и, хотя он не понимал всех слов, он знал, что она говорит:

– Я виновата, пожалуйста, возьми мою жизнь, потому что я огорчила тебя.

– Ие! – он схватил меч и отбросил его в сторону.

– Ты думаешь, что ты вернешь Ёки-я к жизни?

Потом он внезапно понял, что он сделал и что делает сейчас. «О, Боже мой…»

Блэксорн ушел от них. В отчаянии он направился к скале над деревней около гробницы ками, сбоку от древнего огромного кипариса и заплакал. Он плакал, потому что безвинно погиб хороший человек и потому что он знал, что это он убил его:

– Боже мой, прости меня. Я виноват – не Фудзико. Я убил его. Я приказал, чтобы никто не трогал фазана, кроме меня. Я спросил ее, все ли поняли, и она сказала, что да. Я приказал это шутя, но теперь это не имеет значения. Я отдавал приказы, зная их законы и обычаи. Старик нарушил мой глупый приказ, так что еще могла сделать Фудзико-сан? Я тоже виноват.

Наконец слезы истощились. Наступила глубокая ночь, и он вернулся в свой дом.

Фудзико, как всегда, ждала его, но на этот раз она была одна. На коленях у нее лежал меч, который она опять предложила Блэксорну:

– Досо, Анджин-сан.

– Ие, – сказал он, беря меч, как и полагается его брать. – Ие, Фудзико-сан. Сигата га наи, нех? Карма, нех? – он, извиняясь, тронул ее рукой. Блэксорн знал, что она вынуждена выносить самые большие его глупости.

Фудзико заплакала:

– Аригато, аригато го – годзиемасита, Анджин-сан, – сказала она убито, – гомен насаи…

Он готов был отдать ей свое сердце.

«Да, – подумал Блэксорн с глубокой печалью, – да, это так, но это тебя не извиняет и не покончит с ее унижением, как и не вернет Ёки-я к жизни. Ты виноват. Должен был предусмотреть…»

– Анджин-сан! – окликнул его Нага.

– Да, Нага-сан? – он отвлекся от тяжелых дум и оглянулся на юношу, шедшего рядом с ним, – извините, вы что-то сказали?

– Я сказал, что надеюсь стать вашим другом.

– Благодарю вас.

– Да, и, может быть, вы, – далее пошел набор слов, которых Блэксорн не понял.

– Простите?

– Учить, так? Понимаете «учить»? Рассказывать о мире.

– Ах, да. Извините. Так чему учить?

– Рассказывать про другие страны – зарубежные страны. Мир, так?

– Теперь понял. Да, попробую.

В это время они уже подошли к охране. – Начнем завтра, Анджин-сан. Друзья, да?

– Да, Нага-сан. Попробуем.

– Хорошо, – очень довольный, Нага кивнул. Когда они подошли к самураям, Нага приказал им пропустить его, сделав Блэксорну знак идти одному. Он повиновался, чувствуя себя очень одиноким в кругу людей.

– Охае, Торанага-сама. Охае, Марико-сан, – сказал он, присоединяясь к ним.

– Охае, Анджин-сан, досо сувари. – Добрый день, Анджин-сан, пожалуйста, садитесь.

Марико улыбнулась ему:

– Охае, Анджин-сан. Икага дес ка?

– Ё, домо, – Блэксорн посмотрел на нее, он был очень рад увидеть ее. – Твое присутствие наполняет меня радостью, большой радостью, – сказал он по-латыни.

– И твое – я так рада видеть тебя. Но на тебе какая-то тень. В чем дело?

– Нан дза? – спросил Торанага.

Она рассказала ему, о чем они говорили. Торанага хмыкнул, потом ответил.

– Мой господин говорит, вы выглядите озабоченным, Анджин-сан. Я должна согласиться с ним. Он спрашивает, что вас беспокоит.

– Ничего. Домо, Торанага-сам. Нане мо, – Ничего.

– Нан дза, – прямо спросил Торанага. – Нан дза?

Блэксорн послушно ответил сразу же:

– Ёки-я, – сказал он беспомощно, – хай, Ёки-я.

– Ах, со дес! – Торанага долго говорил что-то Марико.

– Мой хозяин говорит, нет необходимости печалиться о старом садовнике. Он просит сказать вам, что все было проведено в официальном порядке. Старый садовник полностью осознавал, что он сделал.

– Я не понимаю.

– Да, для вас это должно быть очень трудно, но, видите ли, Анджин-сан, фазан сгнил на солнце. Собралось ужасно много мух. Под угрозой оказалось ваше здоровье, здоровье вашей наложницы и всех остальных, кто был в доме. А также, извините, были очень осторожные жалобы домоправителя Оми-сана и других. Одно из самых важных правил состоит в том, что отдельный человек никогда не должен нарушать гармонию группы, помните? Так что нужно было что-то делать. Вы понимаете, разложение, запах тления выводит нас из себя. Для нас это самый плохой запах в мире, извините меня. Я пыталась вам это объяснить, видите ли, это одна из вещей, которая всех нас немного сводит с ума. Ваш слуга…

– Почему кто-нибудь не пришел ко мне сразу? Почему просто не сказал мне? – спросил Блэксорн, – фазан для меня ничего не значил.

– А что было говорить? Вы отдали приказ. Вы глава дома. Они не знали ваших порядков. Что им оставалось делать, кроме как решить эту проблему по-своему, – она поговорила с Торанагой, объясняя, что говорил Блэксорн, потом снова повернулась к нему. – Это расстроило вас? Вы хотите, чтобы я продолжала?

– Да, пожалуйста, Марико-сан.

– Вы уверены?

– Да.

– Хорошо, потом ваш главный слуга, маленький зубастый повар, собрал всех ваших слуг, Анджин-сан. Попросили официально присутствовать Муру, старосту деревни. Решили, что просить убрать фазана деревенских эта не станут. Это была чисто домашняя проблема. Один из слуг хотел взять его и закопать, хотя вы и дали строгий приказ не трогать. Очевидно, что ваша наложница должна была следить, чтобы выполнялись все ваши приказы. Старый садовник спросил, позволят ли убрать ему. Последнее время он днем и ночью очень страдал от болей в животе, и работа была очень утомительна для него и не приносила ему удовлетворения. Третий помощник повара тоже предлагал свои услуги, говоря, что он очень молод и глуп. Он был уверен, что его жизнь ничего не стоит. Наконец, старому садовнику была оказана такая честь. Это действительно большая честь, Анджин-сан. С большой важностью все раскланялись друг с другом, а он с радостью унес его и закопал, чем доставил всем большое облегчение.