Сёгун - Клавелл Джеймс - Страница 110

Она и Алвито вместе вернулись на ют. Он увидел нож за поясом у Блэксорна и то, как ладно сидело на нем это грязное кимоно. «Насколько он завоевал доверие Торанаги?» – спросил он сам себя.

– Хорошая встреча, кормчий Блэксорн.

– Убирайся к дьяволу, отец! – любезно ответил Блэксорн.

– Может быть, мы еще и встретимся там, Анджин-сан. Может быть, мы там будем. Торанага сказал, что вы можете подняться на борт фрегата.

– Это его приказ?

– Если вы пожелаете, – сказал он.

– Я не хочу.

– Родригесу хотелось бы снова поблагодарить вас и повидаться с вами.

– Передайте ему мое почтение и скажите, что я говорю, что я увижу его в аду. Или здесь.

– Его нога не позволит ему этого.

– Как у него с ногой?

– Заживает. С вашей помощью и при милосердии Божием, через несколько недель, если Бог того пожелает, он будет ходить, хотя и будет всегда хромать.

– Передайте ему, что я желаю ему всего хорошего. Вам лучше идти, отец, время уходит.

– Родригесу хотелось бы повидать вас. Там есть грог и прекрасный жареный каплун со свежей зеленью и подливкой, свежий хлеб и масло. Будет жаль, кормчий, если пропадет такая еда.

– Что?

– Есть мягкий белый хлеб, кормчий, морские сухари, масло и коровий бок. Свежие апельсины из Гоа и даже галлон вина из Мадейры, чтобы запить все это, или бренди, если вы его предпочитаете. А также и пиво. Потом каплун из Макао, горячий и сочный. Наш адмирал – эпикуреец.

– Черт бы вас побрал!

– Он и возьмет, когда это будет угодно ему. Я только сказал о том, что существует на самом деле.

– Что значит «эпикуреец»? – спросила Марико.

– Это человек, который наслаждается пищей и красивым столом, сеньора Мария, – сказал Алвито, называя ее христианским именем. Он заметил, как неожиданно изменилось лицо Блэксорна. Он почти мог видеть, как заработали слюнные железы, и почувствовал его боль в бушующем желудке. Сегодня вечером, когда он увидел подготовку к ужину в большой каюте, блеск серебра, белые скатерти и стулья, настоящие кожаные стулья, почувствовал запах свежего хлеба, и масла, и сочного мяса, он сам ощутил слабость от голода, а он отнюдь не страдал без пищи или от непривычной японской кухни.

«Как просто поймать человека, – сказал он себе, – все, что вам надо, – это знать правильную приманку».

– Прощайте, кормчий! – Алвито повернулся и пошел к трапу. Блэксорн пошел за ним.

– В чем дело, англичанин? – спросил Родригес.

– Где еда? Тогда мы сможем поговорить. Сначала еда, которую вы обещали, – сказал Блэксорн, покачиваясь на главной палубе.

– Пожалуйста, пойдемте со мной, – сказал Алвито.

– Куда вы ведете его, отец?

– Конечно, в большую каюту. Блэксорн может поесть, пока господин Торанага и адмирал побеседуют.

– Нет. Он может поесть в моей каюте.

– Легче, конечно, пойти туда, где есть пища.

– Боцман! Проследи, чтобы кормчему принесли все сразу же – все, что он захочет, – в мою каюту, все со стола. Англичанин, ты хочешь грога, вина или пива?

– Сначала пива, потом грога.

– Боцман, проследи за этим и отведи его вниз. И послушай, Писаро, дай ему из моего шкафа одежду и сапоги, все, что нужно. И оставайся с ним, пока я не позову тебя.

Блэксорн молча пошел за Писаро, боцманом, большим и сильным мужчиной, вниз по коридору. Алвито пошел было обратно к дель Акве и Торанаге, которые разговаривали через Марико около лестницы, но Родригес остановил его:

– Отец! На минутку. Что вы сказали ему?

– Только что вам хотелось бы повидать его и что у нас на борту много еды.

– Но вы не предлагали ему поесть?

– Нет, Родригес, я не говорил этого. Но вам не хотелось бы предложить поесть кормчему, если он голоден?

– Этот бедняга не голоден, он голодает. Если он поест в таком состоянии, он будет блевать, как обожравшийся волк, потом он будет вопить, как перепившаяся проститутка. Теперь, мне не хотелось бы, чтобы один из нас, даже еретик, ел как животное и вопил как дикий зверь перед Торанагой, понимаете, отец? Не перед этим ссаным сукиным сыном – особенно таким, чистеньким, как промежность сифилитичной проститутки!

– Вы должны научиться быть сдержанным на язык, сын мой, – сказал Алвито. – Он отправит вас в ад. Вам лучше тысячу раз прочитать «Аве, Мария» и поститься два дня. Только на хлебе и воде. Епитимья напомнит вам о его милосердии.

– Спасибо, отец, я так и сделаю. С радостью. И если бы я мог встать на колени, я бы поцеловал крест. Да, отец, этот бедный грешник благодарит вас за ваше Богом данное терпение. Я должен придерживать свой язык.

Феррьера вышел из коридора:

– Родригес, вы спуститесь?

– Я останусь на палубе, пока эта сучья галера будет стоять здесь, адмирал. Если я потребуюсь, я буду здесь, – Алвито собрался уходить, Родригес заметил Марико. – Подождите минуту, отец. Кто эта женщина?

– Донна Мария Тода. Одна из переводчиц Торанаги.

Родригес присвистнул:

– Она хорошенькая?

– Очень хорошенькая.

– Глупо было позволять ей подняться на борт. Почему вы говорите «Тода»? Она одна из наложниц старого Тода Хиро-Мацу?

– Нет. Она жена его сына.

– Глупо было приводить ее на борт. – Родригес подозвал одного из матросов. – Скажи всем, что на корабле женщина, говорящая по-португальски.

– Да, сеньор.

Моряк заторопился уходить, и Родригес снова повернулся к отцу Алвито.

Священник ни в коей мере не был запуган очевидным гневом.

– Госпожа Мария говорит также по-латыни – и так же хорошо. Что-нибудь еще, кормчий?

– Нет, спасибо. Может быть, мне лучше пойти прочитать «Аве, Мария»?

– Да, конечно.

Священник перекрестился и ушел. Родригес сплюнул в шпигат, и один из рулевых вздрогнул и перекрестился.

– Ступай прибей себя к мачте за свою гнилую крайнюю плоть, – прошипел Родригес.

– Да, кормчий, извините, сеньор. Но я нервничаю около этого святого отца. Я не имел в виду ничего плохого.

Юноша увидел, что через горлышко песочных часов прошли последние зерна песка, и перевернул их.

– В полчаса спустись вниз, возьми это проклятое ведро с водой и щетку, уберись у меня в каюте. Скажи боцману, пусть приведет англичанина наверх, и вычисти мою каюту. И для тебя будет лучше, если ты хорошо приберешься в каюте, а то я вытащу у тебя кишки себе для подвязок. И пока ты будешь делать это, читай «Аве, Мария» для спасения своей Богом проклятой души.

– Да, сеньор кормчий, – тихо сказал юноша. Родригес был фанатик, помешанный на чистоте, и его каюта была похожа на корабельный Святой Грааль. Все должно было быть без единого пятнышка, независимо от погоды.

Глава Двадцать Седьмая

– Но ведь должен быть какой-то выход, адмирал, – терпеливо сказал дель Аква.

– Вы хотите совершить открытый акт войны против дружественной нации?

– Конечно, нет. Каждый находившийся в кают-компании понимал, что они оказались в одной ловушке. Любой открытый акт прямо ставил их с Торанагой против Ишидо, чего они хотели избежать, на случай если вдруг в конце концов победителем станет Ишидо. В настоящее время Ишидо контролировал Осаку, столицу Киото и большинство регентов. А теперь, через дайме Оноши и Кийяму, Ишидо контролировал большую часть южного острова Кюсю, порт Нагасаки, главный центр всей торговли, и, таким образом, всю торговлю и Черный Корабль этого года.

Торанага сказал через отца Алвито:

– Какие трудности? Я только хочу, чтобы вы освободили от пиратов выход из гавани, не так ли?

Торанага неудобно сидел на почетном месте – стуле с высокой спинкой за большим столом. Алвито сидел рядом с ним, адмирал напротив, дель Аква сбоку от адмирала. Марико стояла за Торанагой, телохранители-самураи ждали около дверей, напротив вооруженных моряков. Все европейцы понимали, что, хотя Алвито и переводил все, что говорилось в комнате, Марико присутствовала для того, чтобы между ними ничего не говорилось открыто против интересов ее господина и чтобы перевод был полный и точный.