Черный треугольник. Дилогия - Кларов Юрий Михайлович - Страница 2

Автомобильные фары осветили стоящих у могилы старуху с двумя детьми, несколько женщин и красногвардейца с винтовкой. На стене пузырилось красное полотнище с размытой надписью: «Жертвам – предвестникам Мировой Социалистической Революции».

Мы подъехали к Спасским воротам. Рядом с древком красного флага светилась лампада под ликом Иисуса Христа. Артюхин поспешно сдернул с головы шапку и перекрестился. Шофер укоризненно посмотрел на него:

– Бога-то нет, товарищ!

– До этого я и без тебя дошел, – строго сказал Артюхин и перекрестился вторично…

II

Иван Великий, звонница и Филаретова пристройка уже были оцеплены со стороны Соборной площади солдатами кремлевской охраны. Матерились охотнорядцы. Напирали на охрану, угрожая подвешенными к ремешкам гирями, колами, ломами.

Цепь была редкой, и толпа наверняка смяла бы ее, если б не серый броневичок комендатуры, который скромно пристроился рядом с громадным цоколем Царь-колокола. Хоботки двух пулеметов действовали благотворно. Стоило пулеметам слегка шевельнуться, как людская волна тотчас откатывалась назад, обнажая перед шеренгой солдат широкую полосу утрамбованного снега. Сведениями о том, что в Арсенале Кремля нет ни одной пулеметной ленты, а сами пулеметы броневика испорчены в ноябре юнкерами, охотнорядцы не располагали…

От стоящей возле броневика группы отделились начальник Московской уголовно-розыскной милиции, бывший присяжный поверенный Дубовицкий и толстый человек в сдвинутой на затылок бобровой шапке – профессор изящных искусств Карташов, которого Дубовицкий обычно привлекал в качестве эксперта.

– Доброе утро, господин Косачевский, – благодушно приветствовал меня Карташов.

Профессор был из числа тех, кто находит для себя развлечение во всем, и в первую очередь в неприятностях ближних. Его забавляли бушующая толпа, солдаты, броневик и конечно же сенсационное ограбление, о котором завтра будут кричать все газеты.

В противоположность ему Дубовицкий всем своим видом выражал благопристойную скорбь. Это соответствовало его официальному положению. Пожимая мне руку, он выразил надежду, что я хорошо провел ночь. Сам Дубовицкий, судя по тщательно выбритому, отдохнувшему лицу с косыми бачками и кокетливой эспаньолкой, не только великолепно выспался, но и успел уделить максимум внимания своей внешности. От него пахло дорогими аткинсоновскими духами – необходимой принадлежностью туалета каждого порядочного человека.

Я поинтересовался, действительно ли похищены хитон и риза.

– Увы, нет, – комически вздохнул Карташов. – Оскудели верой православные! Ларцы украли, а реликвии выкинули…

Договорившись с Карташовым, что он составит подробное описание наиболее ценных вещей, я спросил у Дубовицкого, осматривал ли он ризницу.

– Еще нет. Хотел вас дождаться, – объяснил он. – Но там уже работают мои люди. У меня, кстати, к вам просьба, Леонид Борисович. Переговорите, пожалуйста, с комендантом.

– О чем?

– О солдатах… бронеавтомобиле… Право, весь этот воинский антураж ни к чему. Он лишь будоражит и без того возбужденную религиозную массу.

– Если не ошибаюсь, именно вы просили принять меры против этой «религиозной массы»?

– Я тогда еще не знал, что грабители не тронули хитона и ризы. А теперь, когда недоразумение выяснилось…

– Разве им, – я кивнул в сторону толпы, – не сказали об этом?

– Сказали, разумеется. Помощник коменданта объявил, что реликвии находятся в сохранности.

– В чем же дело?

– Они не верят, – сказал Дубовицкий и, помявшись, добавил: – Помощник коменданта для них не авторитетен.

– А кто же, позвольте полюбопытствовать, для них авторитетен?

– Архимандрит Димитрий, – извиняющимся тоном сказал Дубовицкий. – Я уже с ним беседовал…

– И что же?

– Мне посчастливилось его уговорить. Может быть, ему удастся успокоить людей… На него можно положиться…

– Я предпочитаю в подобных случаях полагаться только на пулеметы, Виталий Олегович.

Ловко увернувшись от брошенного кем-то камня, Дубовицкий пожал плечами:

– Воля ваша.

Из– за моей спины вывернулся некто в хорьковой шубе и пенсне на носу. Напористо сказал:

– Господин Косачевский, мне как репортеру «Русских ведомостей», – он протянул корреспондентский билет, – желательно бы задать вам один вопрос…

– Если позволите, первым вопрос задам я. Как вы ухитрились проникнуть через оцепление?

Некто в шубе польщенно осклабился:

– Смею уверить, это было не так уж трудно. Проявив некоторую изобретательность…

– Тогда вторично проявите свою изобретательность и проникните обратно. Это будет еще легче.

– Я протестую, господин Косачевский.

– Естественно.

– Позвольте… – Но Артюхин уже передавал его с рук на руки ближайшему солдату.

Дубовицкий, молча и неодобрительно наблюдавший эту интермедию, поморщился:

– Опрометчиво, Леонид Борисович. Как-никак, а «Русские ведомости» – голос независимой интеллигенции.

О «чистоте» голоса этой газетки можно было, конечно, поспорить. Но к чему? Ведь Дубовицкий не только «Русские ведомости», но и самого себя тоже причислял к стоящей над партийными раздорами истинно русской интеллигенции. Бывший присяжный поверенный считал, что ему и его единомышленникам предстоит объединить демократические силы и повести их… Вот куда именно, Дубовицкому было неясно: то ли ко всемирному христианскому братству, то ли к коммунизму, то ли к конституционной монархии с либеральным профессором на престоле.

Начальником уголовно-розыскной милиции он стал летом семнадцатого при Временном правительстве. И теперь заканчивал свою карьеру полным развалом розыскной работы.

– Разговор о русской интеллигенции отложим до другого раза, Виталий Олегович. А сейчас, будьте любезны, введите меня в курс дела.

– Да, да, разумеется, – поспешно сказал он. – Все обстоятельства преступления покуда не выяснены. Но…

По словам Дубовицкого, вчера во второй половине дня ризничий – архимандрит Димитрий в сопровождении разводящего келейника, подрядчика и двух столяров направился в ризницу. Печать на входной двери была в полном порядке, замки тоже.

Однако, когда ризничий прошел мимо разобранных шкафов у входа – их-то и должны были собрать рабочие, – он обратил внимание на осколки стекла. Он кинулся к стенной нише. Толстое зеркальное стекло, прикрывающее ее, было выбито, а сама ниша пуста. В этот момент разводящий келейник крикнул, что дверь между первой и второй палатой взломана.

Оказалось, что восьмиугольная витрина с крестами, фимиамницами и панагиями почти пуста. Точно так же были очищены грабителями многоярусные дубовые шкафы в третьей, четвертой и пятой палатах, витрины и застекленные стеллажи вдоль стен, кованые сундуки, пятистворчатый шкаф, в котором находились ценности Успенского собора, в том числе и реликвии православной церкви.

– Почему же об ограблении советским властям было сообщено не вчера, а сегодня?

На этот вопрос Дубовицкий ответить не мог.

– Архимандрит, – сказал он, – телефонировал мне о случившемся на квартиру около четырех часов утра. О том, как была обнаружена кража и когда, я узнал уже здесь.

– Вы опрашивали архимандрита?

– Нет, я не считал это удобным.

– А вообще расследовать ограбление вы считаете удобным?

– Видите ли, Леонид Борисович, мои сотрудники сняли допрос с разводящего келейника, подрядчика и ювелира ризницы Кербеля. Я считал, что этого достаточно.

– Когда и кем ризница посещалась в последний раз?

– Затрудняюсь вам что-либо ответить.

– Ризничий здесь? – спросил я, чувствуя, что добиться от него какого-либо толка мне так и не удастся.

– Разумеется, Леонид Борисович. Он очень взволнован случившимся.

Я послал Артюхина за архимандритом. Долго разыскивать его не пришлось: ризничий стоял вместе со стареньким монахом в нескольких шагах от нас. Высокий, стройный, он был красив и немного картинен. Синие строгие глаза смотрели спокойно и выжидательно.