С тех пор, как уснула моя красавица - Кларк Мэри Хиггинс - Страница 22

Стена у двери была сплошь увешана рекламными фотографиями Этель, которые Нив, держа руку на ручке двери, задержалась посмотреть. На большинстве фотографий Этель выглядела так, как будто фотограф выхватил ее в кадр во время вынесения приговора. Рот слегка приоткрыт, глаза горят, даже на снимках видно, что все лицо в движении.

Один снимок особенно привлек внимание Нив — грустные глаза, сжатый рот, неподвижное спокойное лицо. Что же Этель хочет этим сказать? «Я родилась в День св. Валентина. Легко запомнить, не так ли? Но знаете ли вы, сколько лет я не получала ни одной открытки, ни одного телефонного звонка в этот день. Я устала петь „С Днем Рождения“ сама себе».

На прошлый День св. Валентина Нив как раз собиралась послать Этель цветы и пригласить ее пообедать, но она тогда уехала кататься на лыжах в Вейл. «Прости меня Этель, — подумала она, — мне жаль, что так получилось».

Но ей показалось, что грустные глаза смотрят непрощающе.

После перенесенной операции Майлс взял за привычку совершать длительные послеобеденные прогулки. Последние четыре месяца он также регулярно навещал психотерапевта в восточной части 75-ой улицы, о чем Нив даже не догадывалась. «У вас депрессия, — без обиняков высказал ему наблюдавший его кардиолог, — так часто бывает после подобной операции, такова специфика. Но я подозреваю, что ваша депрессия имеет еще и другие корни». И он заставил Майлса сходить первый раз на прием к доктору Адаму Фелтону.

В два часа по четвергам Майлс начал регулярно ходить к нему. Он садился в глубокое кожаное кресло, потому что терпеть не мог укладываться на кушетку.Тонкий и гибкий, стриженый «под ежик», в каких-то совершенно несеръезных очках, сорокапятилетний Адам Фелтон был совсем не таким, каким ожидал его увидеть Майлс, когда пришел сюда впервые. Но после третьего или четвертого визита тому все-таки удалось сломить недоверие своего пациента. У Майлса исчезло неприятное ощущение, что он выворачивает душу перед незнакомым человеком, наоборот, разговоры с Фелтоном он мог бы сравнить с обсуждениями у себя на работе. Ему казалось, как будто он подробно выкладывает этому человеку все имеющиеся у него материалы для расследования.

«Интересно, — размышлял Майлс, наблюдая, как Фелтон вертит в пальцах карандаш, — почему-то мне никогда не приходило в голову поговорить, например, с Дэвом. Конечно, темы я могу ему предложить мало годящиеся для исповедальной».

А вслух он сухо заметил: «Я никогда не предполагал, что у психиатров тоже бывают нервные привычки». Адам Фелтон засмеялся и проделал пальцами замысловатый трюк с карандашом. «С тех пор, как я бросил курить, я имею право на нервные привычки. Вы сегодня замечательно выглядите». Это замечание звучало бы более уместно при знакомстве на коктейле.

Майлс рассказал о смерти Никки Сепетти и в ответ на требование пояснить, не выдержал: «Мы уже тысячу раз говорили об этом. Семнадцать лет я жил под страхом, что с Нив что-то случится, как только Сепетти выйдет на свободу. Я потерял Ренату. Сколько раз, черт подери, я должен рассказывать это? Я не воспринял всеръез его угрозы. Он — хладнокровный убийца. Возможно, по его указанию три дня назад стреляли в нашего парня. Он всегда говорил, что имеет нюх на копов».

«А сейчас вы чувствуете, что ваша дочь в безопасности?»

«Я знаю, что она в безопасности. Тот наш парень успел сказать, что заказа на то, чтобы ее убрать, нет. Видимо, это обсуждалось, а остальные, я знаю, не будут с этим связываться. Они собирались отделаться от Никки и будут счастливы лицезреть его в гробу».

Адам Фелтон снова начал крутить карандаш, но смутился и решительно бросил его в корзину для мусора. «Вы рассказали, как смерть Сепетти стала освобождением от кошмара, преследующего вас семнадцать лет. А что это значит? Как это повлияет на вашу дальнейшую жизнь?»

Спустя сорок минут Майлс вышел из офиса и продолжил свою прогулку. К нему снова возвращалась привычка быстро и легко шагать. Физически он чувствовал себя почти полностью здоровым, ему уже не надо было тревожиться за Нив, он в состоянии снова вернуться к работе. Он не говорил дочери о том, что подавал на должность начальника Отдела по борьбе с наркотиками в Вашингтоне. Он будет проводить там почти все время, поэтому нужно будет снять квартиру поблизости с работой. А для Нив даже лучше пожить сейчас одной. Она перестанет сидеть дома и больше времени сможет проводить с людьми своего возраста. До его болезни она гораздо чаще уезжала на выходные летом в Хэмптонс, а зимой — кататься на лыжах в Вэйл. Но последний год ему приходилось буквально заставлять ее уехать хоть на несколько дней. Ему хотелось, чтобы она вышла замуж; не будет же он рядом вечно. Сейчас, благодаря инфаркту, который прихватил Никки так вовремя, он может покинуть Манхэттен со спокойной душой.

У Майлса еще были свежи воспоминания о невыносимой боли, которую он сам пережил во время своего инфаркта, — как будто паровой каток с раскаленными шипами прокатывал по его груди. "Я надеюсь, ты также помучался перед тем, как отойти, парень, " — подумал он. Но тут же увидел перед собой лицо матери: «Никогда не желай зла другому, иначе зло обратится на тебя. Все возвращается».

Майлс перешел Лексингтон Авеню и, проходя мимо ресторана «Белла Вита», почувствовал, как превосходный аромат итальянской кухни ударил ему в ноздри. Он не без удовольствия подумал об обеде, который приготовила на сегодня Нив. Здорово будет снова собраться вместе: он, Дэв и Сал. Господи, сколько же воды утекло с тех пор, как они были детьми с Тэнбрэк Авеню. Так люди называли в те времена Бронкс. Как же там было чудесно! На весь квартал всего семь добротных деревянных домов, из березы или дуба, среди которых были и их дома. На том месте, где родители Сала держали овощную ферму, теперь пролегла Вильямсбридж-роуд. А на том поле, куда они все втроем бегали кататься на санках, сейчас Медицинский Центр имени Эйнштейна... Выросло множество хороших жилых домов.

На Парк Авеню Майлс обошел насыпь раскисшего снега. Он вспомнил, как однажды, катаясь, Сал потерял контроль над санями и переехал Майлсу руку, поломав ее в трех местах. Сал заплакал: "Папа меня убъет ". Тогда Дэв взял вину на себя, и его отец приходил извиняться: «Он это сделал не нарочно, просто он у нас такой неуклюжий». Дэвин Стэнтон. Ваше преосвященство.

Ходили слухи, что Ватикан присматривется к Дэву в связи с открытием новой епархии, не исключено, что это означает для него кардинальскую мантию.

Дойдя до 5 Авеню, Майлс бросил взгляд на крышу массивного белого сооружения — Центральный Музей искусства. Ему всегда хотелось более детально рассмотреть древнеегипетскую часовню. Не раздумывая, он прошел шесть кварталов и провел целый час, созерцая драгоценные остатки исчезнувшей цивилизации.

Только взглянув на часы, он спохватился, что самое время отправляться домой, чтобы проверить, как обстоит дело с напитками. И, выходя из музея, осознал, что истинная причина его желания прийти сюда, было желание подойти к тому месту, где погибла Рената. "Не делай этого, " — шептал он себе, но ноги сами несли его за здание музея, к тому месту, где она была найдена. Такое паломничество он совершал каждые четыре-пять месяцев.

Красноватая дымка вокруг деревьев в парке обещала скорое появление зелени. Народу было немало. Бездомные — мужчины и женщины, оккупировавшие скамейки — жалкое зрелище. Бегуны. Нянечки с малышами. Молодые мамочки с беспокойными детишками. Машины. Повозки, запряженные лошадьми.

Майлс остановился именно там, где тогда лежала Рената. Сейчас ее тело покоилось на кладбище «Гэйт оф Хэвен», но Майлс всегда чувствовал себя так, словно она все еще находилась здесь. Он постоял, опустив голову, засунув руки в карманы замшевой куртки. Если бы тогда был такой же день, то кто-нибудь оказался бы в парке, кто-нибудь бы заметил, что произошло. Строки из Теннисона приходили ему на память.