Вопрос и ответ - Несс Патрик - Страница 33

— Мама умирала семнадцать часов, — продолжает она, не глядя на меня. — Это было ужасно, она мучилась от страшной боли и ослепла, а потом вцепилась в меня и стала умолять спасти ей жизнь.

Я молчу.

— А потом стало известно — ученые выяснили, — что я могла запросто спасти маме жизнь: надо было просто напоить ее отваром ксантуса. — Она скрещивает руки. — Его в лесу хоть отбавляй.

Вместе с солнцем начинает подниматься и РЁВНью-Прентисстауна. Из-за горизонта пробиваются первые лучи, но мы храним молчание.

— Какой ужас, Коринн, — говорю я. — Это так…

— Каждая пациентка нашего дома — чья-то дочь. Каждый солдат — чей-то сын. Единственное преступление — единственное, слышишь? — это отнять у человека жизнь. Все остальное — ерунда.

— Поэтому ты не борешься, — говорю я.

Коринн резко оборачивается:

— Жить — значит бороться. Спасать жизни — значит бороться со всем, что делает человек. — Она яростно фыркает. — А теперь еще эта, с бомбами! Я борюсь с ними всякий раз, когда перевязываю женщине подбитый глаз или вынимаю шрапнель из раны солдата. — Эти слова она произносит громко и с жаром, но потом опять переходит на шепот: — Вот моя война. Вот с чем я борюсь…

Коринн подходит к стулу и берет с пола лежащий рядом сверток.

— И потому, — говорит она, — ты должна надеть вот это.

Она не дает мне шанса поспорить или хотя бы спросить, что у нее на уме. Просто забирает у меня застиранную одежду и форму ученицы, а вместо них протягивает какие-то лохмотья — кофту с длинными рукавами, длинную юбку и платок на голову, полностью закрывающий волосы.

— Коринн, — говорю я, повязывая платок.

— Молчи и пошевеливайся.

Я переодеваюсь, и Коринн ведет меня по длинному коридору к дверям, выходящим к реке. На полу стоит тяжелый мешок с лекарствами и перевязочными материалами. Она дает его мне со словами напутствия:

— Прислушивайся к крикам. Ты сразу поймешь, когда услышишь.

— Коринн…

— Знай: шансы твои невелики. — Она смотрит мне прямо в глаза. — Но если ты все-таки доберешься до их логова, используй эти запасы для лечения, хорошо? Слушай сердце, оно подскажет тебе, что и как делать.

От страха я еле дышу, но все-таки поднимаю глаза и выдавливаю:

— Да, госпожа.

— Так-то лучше. — Сквозь дверное стекло Коринн выглядывает на улицу. На углу лечебного дома стоит единственный солдат, от скуки ковыряющий в носу. — А теперь ударь меня.

Я моргаю:

— Чего?

— Ударь меня! — повторяет она. — Постарайся разбить нос или хотя бы губу.

— Коринн…

— Быстрей, а то улицы скоро будут кишеть солдатами.

— Я не хочу тебя бить!

Она хватает меня за руку — так крепко, что я отшатываюсь.

— Ты в самом деле думаешь, что выживешь после допроса президента? Он уже пытался выудить из тебя правду — сначала ласковыми расспросами, потом разлукой с другом. Неужели ты станешь испытывать терпение такого человека?

— Коринн…

— Рано или поздно он с тобой расправится, — продолжает она. — Если ты откажешься ему помогать, он тебя убьет.

— Но я же ничего не знаю…

— Да ему плевать, что ты не знаешь! — шипит она. — Если в моих силах спасти чью-то жизнь, я это сделаю. Даже если это жизнь такой бестолковой девчонки, как ты.

— Больно, — тихо говорю я. Пальцы Коринн все сильнее впиваются в мои руки.

— Вот и хорошо. Проще будет меня ударить.

— Но зачем…

— Бей! — кричит она.

Я набираю побольше воздуха в легкие и со всех сил бью ее по лицу.

А потом долго жду под дверью, не сводя глаз с солдата на углу. Шаги Коринн стихают в коридоре: она убегает в регистратуру. Жду и жду. Солдат — из тех, у кого отобрали лекарство (их становится больше с каждым днем), поэтому в относительной тишине раннего утра я слышу его мысли. Ему скучно, он вспоминает вторжение армии Прентисстауна в его родную деревню и как потом пришлось записываться в добровольцы.

Вспоминает свою погибшую девушку.

И тут у главного входа в лечебный дом раздается вопль Коринн. Она расскажет охране, что ночью «Ответ» пробрался в дом, избил ее до полусмерти и похитил меня. Она даже покажет, в каком направлении скрылись целительницы, а я побегу в обратном.

История, конечно, бредовая. Кто поверит, что «Ответу» удалось проникнуть в охраняемый солдатами дом?

Но я знаю, на что она рассчитывает. На слухи. У «Ответа» уже есть репутация.

Удается же им незаметно подкладывать бомбы.

Как? Почему их никто не видит?

Если они способны на это, то могут и мимо вооруженной охраны пробраться, верно?

Они что, невидимые?

Эти мысли проносятся в голове солдата, когда он вскидывает голову на крик Коринн, и звучат все громче, когда он бросается на помощь и скрывается за углом.

Пора.

Я закидываю мешок с лекарствами за спину.

Открываю дверь.

И бегу.

Я бегу к деревьям на берегу реки. Вдоль него идет тропинка, но я стараюсь не выходить из леса. Мешок бьет по плечам и спине острыми уголками коробок, и я невольно вспоминаю, как мы с Тоддом бежали вдоль этой самой реки, по этому же берегу — бежали от армии.

Мне надо добраться до океана.

Мой единственный шанс спасти Тодда — сначала найти «Ответ».

И тогда я вернусь за ним.

Обязательно.

(«Я больше никогда тя не брошу, Тодд Хьюитт»)

Сердце обливается кровью.

Я нарушила свое обещание.

(держись, Тодд)

(только живи)

Я бегу.

Я двигаюсь вдоль реки, прячась от патрулей, срезая путь через огороды, пробегая за заборами и держась как можно дальше от домов и бараков.

Долина вновь начинает сужаться. Холмы подбираются ближе к дороге, а дома редеют. В какой-то миг, заслышав поблизости марш, я падаю в подлесок и лежу затаив дыхание, пока в воздухе не остается одно птичье пение ( Где мой дом? Где безопасно?) и теперь уж совсем далекий РЁВгорода. Наконец я поднимаю голову и смотрю на дорогу.

Река уходит вниз, а дорога теряется за холмами и лесами. Здесь, вдали от города, на пологих склонах расположились фермерские дома и земли. Прямо напротив меня начинается короткая дорожка, ведущая к дому — фасад прячется за аккуратными деревьями. Справа расстилаются поля, но сзади к дому уже подступает густой лес. Если я смогу подняться по дорожке, там будет безопаснее всего — можно и наступления ночи дождаться, чтобы дальше бежать в темноте.

Я снова осматриваю дорогу: не слышно ли где марша, отдельного Шума, скрипа телеги?

Делаю глубокий вдох.

И бросаюсь через дорогу.

Я не свожу глаз с фермерского дома, мешок бьет по спине, руки качают воздух, легкие сжимаются, а я бегу все быстрей и быстрей…

По дорожке…

Деревья уже близко…

Я почти на месте…

И тут на дорожку выходит фермер.

Я резко торможу, скользя по грязи и чуть не падая. Он отскакивает в сторону, явно напуганный не меньше меня.

Мы молча глазеем друг на друга.

Шум у него тихий, дисциплинированный, почти любезный, потому я его и не услышала. В одной руке у него корзинка, а в другой — спелая красная груша.

Он оглядывает меня с головы до ног, замечает мешок с лекарствами, видит, что я одна на дороге — и уже только этим нарушаю закон — и что дышу я тяжело, как будто долгое бежала.

В его Шуме раздается одно слово, ясное и чистое, как сегодняшнее утро.

«Ответ», — думает он.

— Нет, — выпаливаю я, — я не…

Но он подносит палец к губам.

И склоняет голову, прислушиваясь к звукам с дороги.

Мы оба слышим марширующих вдалеке солдат.

— Сюда, — шепчет фермер и показывает на узкую тропинку, убегающую в лес, — если не знать, ее и не заметишь. — Быстро!

Я всматриваюсь в него, пытаясь разглядеть подвох, но времени нет. Времени нет.

— Спасибо, — говорю я и бросаюсь бегом по тропинке.

Она почти сразу заводит меня в чащу леса, растущего на склоне холма. Тропка настолько узкая, что мне приходится раздвигать руками ветви кустов. Деревья проглатывают меня с головой, назад пути нет, и мне остается только надеяться, что это не ловушка. Я добираюсь до вершины холма, а там — небольшой спуск и новый подъем. Его я тоже одолеваю бегом. Двигаюсь я по-прежнему на восток, но вокруг себя толком ничего не вижу — где дорога? где река?