Вопрос и ответ - Несс Патрик - Страница 25

(и как мое сердце чуть не взорвалось, когда я ее увидел…)

(и как оно заболело снова, когда она ушла…)

Не успели мы и словом перемолвиться, а Виолы уже нет — ушла в свою жизнь, где больше нет меня, — а я остался один со сломанной рукой. Потом меня отвели в собор, дали болеутоляющее, и я свалился без чувств, еле успев добраться до своего матраса в колокольне.

Я не проснулся, когда мэр Леджер вернулся с работы со своим серым Шумом, полным жалоб о сборе мусора. Не проснулся я и к ужину: мэр слопал обе порции. Ночью я не услышал даже лязга запирающегося замка.

Зато меня разбудил оглушительный БУМ! сотрясший весь город.

И уже тогда, сидя в темноте и мучаясь тошнотой от болеутоляющих, даже не понимая, что значит этот БУМ! и откуда он взялся, уже тогда я понимал, что все снова поменялось, и мир — не тот, что раньше. Опять.

Ну и конечно, на рассвете мы с мэром и несколькими его людьми поехали осматривать место взрыва. Я гляжу на него, сидящего верхом на Морпете. За спиной у него светит утреннее сонце, и мы стоим в его тени.

— Наша встреча с Виолой не отменяется? — спрашиваю я.

Наступает долгий миг: мэр целую вечность смотрит на меня.

— Господин президент! — окликает его полковник Паркер, пока его солдаты снимают доски, прибитые взрывом к стволам деревьев.

На стволе что-то написано.

Хоть я и не умею…

Короче, я много чего не умею, но уж эту букву в состоянии прочитать.

Синей краской на стволе выведена единственная буква.

«О».Просто «О».

— Как он мог отправить нас к спэклам на следующий же день после бунта? — ворчит Дейви по дороге к монастырю.

Если честно, мне тоже до сих пор не верится. Дейви еле ходит, да и я мало на что гожусь — хотя лекарство для сращивания костей действует, мне бы лучше дать руке пару дней отдыха. Она уже сгибается, но армию спэклов такой рукой точно не раскидаешь.

— Ты ему не сказал, что я спас тебе жизнь? — одновременно злобно и застенчиво спрашивает Дейви.

— А ты разве не сказал?

Дейви кривит губы, отчего его жиденькие усики кажутся еще жиже.

— Он мне не верит, когда я такое говорю.

Я вздыхаю:

— Да сказал я! Он бы все равно в Шуме увидел.

Дальше мы едем молча, но потом Дейви всетаки спрашивает:

— А он что?

Я медлю с ответом.

— Сказал, ты молодец.

— Больше ничего?

— Ну, что мне повезло.

Дейви прикусывает губу:

— И все?

— И все.

— Понятно.

Больше он ничего не говорит и пускает Урагана чуть быстрее.

Хотя ночью взорвалось всего одно здание, утром весь город выглядит как-то иначе. Патрулей сразу стало гораздо больше, и солдаты не маршируют, а почти бегают по улицам. На крышах тоже тут и там стоят солдаты с винтовками наготове: смотрят, смотрят, смотрят.

Обычные мирные жители, которых на улицах почти нет, торопливо бегут по своим делам, стараясь не попадаться на глаза.

Женщин этим утром я не вижу вапще. Ни одной.

(ее тоже нет)

(почему она дружит с мэром?)

(она его обманывает?)

(он ей верит?)

(она имеет какое-то отношение к взрыву?)

— Кто имеет отношение? — спрашивает Дейви.

— Заткнись.

— А ты попробуй меня заткнуть! — огрызается он, но как-то без души, явно думая о чем-то другом.

Мы проезжаем мимо группы солдат, ведущих по улице связанного и избитого человека. Я прижимаю сломанную руку поближе к груди. Когда мы приближаемся к холму с железной башней на вершине и сворачиваем к монастырю, сонце уже стоит высоко в небе.

Дальше тянуть время не получится.

— Что случилось, когда я уехал? — спрашиваю я.

— Мы им устроили, — отвечает Дейви с досадой — у него опять разболелась нога, чувствуется по Шуму. — Всыпали по первое число.

На гриву Ангаррад падает какая-то соринка. Я смахиваю ее, но точно такая же приземляется на мою руку. Я поднимаю голову.

— Это еще что? — спрашивает Дейви.

Идет снег.

Я видел снег всего раз в жизни и был тогда так мал, что и не думал, какая эта редкость и как не скоро я увижу его снова.

Белые хлопья летят сквозь ветви деревьев на дорогу, тая на нашей одежде и волосах. Они падают бесшумно, и все вокруг отчего-то тоже затихает, словно хочет рассказать тебе тайну — ужасную, ужасную тайну.

Но на небе вовсю светит сонце.

И это не снег.

— Пепел, — говорит Дейви, когда одна снежинка приземляется ему на губы. — Жгут трупы.

Жгут трупы. Солдаты все еще стоят на стенах с винтовками наготове, заставляя живых спэклов складывать в кучу тела мертвых. Куча эта уже огромная, выше любого живого спэкла, но на нее продолжают бросать новые трупы. Живые ходят с опущенной головой и стиснутыми губами.

У меня на глазах на вершину забрасывают очередное тело, но оно скатывается по склону, пролетает через огонь и падает в грязь лицом вверх, такшто я вижу на груди пулевые отверстия с запекшейся кровью…

(мертвоглазый спэкл в лагере тоже лежал лицом вверх…)

(спэкл с ножом в груди…)

Я с трудом глотаю воздух и отворачиваюсь.

Если не считать цоканья, живые спэклы все еще безмолвны. Никаких скорбных криков — вапще ничего, хотя им приходится сжигать трупы своих собратьев.

Им бутто вырезали языки.

У входа нас поджидает Иван с винтовкой в руке. Этим утром лицо у него уже не такое довольное.

— Вам приказано закончить работу, — говорит он, пиная в нашу сторону мешок с железными лентами и инструментами. — Впрочем, ее стало меньше.

— Скольких мы уложили? — с улыбкой спрашивает Дейви.

Иван с досадой пожимает плечами:

— Триста… триста пятьдесят… точно не скажешь.

У меня в животе все вздрагивает и переворачивается, но Дейви только лыбится еще шире.

— Это тебе. — Иван протягивает мне винтовку.

— Вы даете ему оружие?! — Шум Дейви тотчас вскидывается.

— Приказ президента, — отрезает Иван, все еще протягивая мне винтовку. — Вечером будешь сдавать ее ночной страже. Она только для защиты от спэклов. — Он хмуро глядит на меня: — Еще президент велел передать, что он знает: ты его не подведешь.

Я молча пялюсь на винтовку.

— Одуреть! — выдыхает Дейви и трясет головой.

Винтовкой я пользоваться умею. Бен и Киллиан меня научили, чтобы я ненароком не снес себе башку на охоте. Еще они втолковали мне, что пользоваться ей можно только в случае крайней необходимости.

Значит, не подведу.

Я поднимаю голову. Большинство спэклов сгрудились на дальних участках, как можно дальше от входа. Остальные подтаскивают к огню переломанные и расстрелянные тела своих.

Но те, что видят меня, не сводят с меня глаз.

Они видят, как я смотрю на винтовку.

И я не слышу ни единой их мысли.

Так откуда мне знать, что они задумали?

Я беру винтовку.

Это ничего не значит. Я не буду ей пользоваться. Просто возьму.

Иван разворачивается и уходит к воротам. Вот тут-то я замечаю.

Тихий гул, еле-еле слышный, но все же ощутимый. И он становится все громче.

Теперь ясно, с чего он такой пришибленный.

Мэр забрал лекарство и у него.

Остаток утра мы загружаем кормушки, поилки и засыпаем известью выгребные ямы — я однорукий, Дейви одноногий. Но мы бы все равно управились быстрее, если б не тянули время: как Дейви ни храбрится, я вижу, что ему тоже не очень охота клеймить спэклов. Пусть мы оба теперь вооружены, но прикасаться к врагу, который чуть тебя не убил… вопщем, к этому надо морально подготовиться.

Утро плавно переходит в день. Впервые, вместо того чтобы сожрать оба наших обеда, Дейви бросает сэндвич и мне — от неожиданности я его не ловлю.

Мы жуем и наблюдаем за тысячей с небольшим спэклов, которые наблюдают за нами, и за горой трупов, которая продолжает расти. Спэклы толпятся по краям участков и вдоль монастырских стен, держась как можно дальше от нас и от горящей кучи.