Пчёлка - Франс Анатоль "Anatole France" - Страница 14

— Ну, так вот, расскажи нам, Морилла, что ты знаешь о гномах, которые похитили Пчелку.

— Э-эх, монсеньер! Да ничего я не знаю об этих гномах, которые ее похитили. Да и как вы хотите, чтобы такая старуха, как я, могла что-нибудь знать? Уж я давным-давно позабыла и то немногое, что знала, и так у меня память отшибло, что иной раз никак вспомнить не могу, куда я засунула очки. Другой раз ищешь-ищешь, а они на носу. Попробуйте-ка моего сидра, сейчас со льда.

— За твое здоровье, Морилла!.. А вот говорят, твой муж знал что-то о том, как похитили Пчелку.

— Что правда, то правда, монсеньер. Хоть и не ученый был человек, а немало вещей знал, толкался по харчевням да по кабачкам. И ничего не забывал. Коли бы еще он жил на белом свете да сидел бы с нами за этим столом, он бы вам много чего порассказал, вы бы его до утра не устали слушать. Столько он мне, бывало, всякой всячины наговорит, разных происшествий да историй, что у меня от них просто каша в голове, — разве упомнишь, где у какой начало, а где конец. Все перепуталось, истинная правда, монсеньер.

Да, это была истинная правда, и голова кормилицы поистине была похожа на старый дырявый горшок. Жоржу и Верному Сердцу пришлось немало потрудиться, чтобы вытянуть из нее что-нибудь дельное. Но все же, расспросив ее хорошенько, они услышали нижеследующий рассказ, который начинался так:

— Вот уж тому семь лет, монсеньер, — да в тот самый день, когда вы с Пчелкой ушли, не спросись, на прогулку, из которой не вернулись ни вы, ни она, — мой покойный муж отправился в горы продавать лошадь. Так вот оно и было, истинная правда, монсеньер. Он задал скотине добрую меру овса, намоченного в сидре, чтобы в глазах у нее появился блеск, а поджилки стали тугими, и повел ее в горное село на ближней рынок. И там сбыл ее за хорошие деньги, так что ему не пришлось пожалеть ни об овсе, ни о сидре. Что скотина, что человек — и тех и других по наружности уважают. Мой покойник-муж уж так был доволен, что такое удачное дельце сладил, что на радостях решил угостить приятелей да еще вздумал поспорить с ними, кто кого перепьет. А да будет вам известно, монсеньер, не было такого, человека во всех Кларидах, который мог бы тягаться с моим покойником, когда дело доходило до стаканчика. И вот в тот самый день, после того как он всех перепил, пришлось ему возвращаться одному-одинешеньку в сумерки, и попал он не на ту дорогу, потому как свою-то не узнал. Вот идет он мимо какой-то пещеры и видит, ясно видит, хоть и час поздний, да и сам он изрядно под хмельком, — целая толпа маленьких человечков тащат на носилках не то мальчика, не то девочку. Он, конечно, бежать со страху, чтоб не случилось худа, потому что хоть и был выпивши, а ума все-таки не потерял. Но неподалеку от этой пещеры обронил он свою трубку и нагнулся, чтобы поднять, а вместо нее попалась ему под руку маленькая атласная туфелька. Он так удивился, что сказал про себя, — и эти самые слова он потом, бывало, часто повторял, когда в духе был: «Это, говорит, первый случай такой, чтобы трубка в туфельку обратилась». Ну, а так как эта туфелька была с детской ножки, он и подумал, что, верно, та девочка, которая ее в лесу потеряла, и была похищена гномами, и как раз это похищение-то он и видел. Он уж было сунул туфельку в карман, но в эту самую минуту человечки в колпачках набросились на него и надавали ему таких оплеух, что он совсем обалдел, так и застыл на месте.

— Морилла! Морилла! — вскричал Жорж. — Так это Пчелкина туфелька! Дай мне ее скорей, чтобы я мог ее расцеловать. Я спрячу ее в шелковый мешочек и буду носить у себя на сердце, а когда я умру, ее положат со мною в гроб.

— Со всем бы удовольствием, монсеньер, да только где же ее взять-то теперь? Гномы отняли ее у моего бедного мужа, и он даже думал, не потому ли ему так здорово и досталось от них, что он ее собирался в карман сунуть, господам в ратуше показать. Помню, когда он бывал в духе, любил пошутить на этот счет…

— Довольно, Морилла, все! Скажи мне только, как называется эта пещера?

— Ее зовут Пещерой Гномов, монсеньер, и правильное это название. Мой покойный муж, бывало…

— Довольно, Морилла! Больше ни слова! А ты, Верное Сердце, знаешь, где эта пещера?

— Вы бы в этом не сомневались, монсеньер, — отвечал Верное Сердце, усердно опорожняя кувшин с сидром, — коли бы лучше знали мои песенки. Я сочинил их целую дюжину об этой пещере и так ее всю описал, что не забыл ни единой травинки. Осмелюсь вам сказать, монсеньер, что из этой дюжины песенок штук шесть отменного качества. Но и остальными пренебрегать не следует. Как-нибудь я вам спою одну-другую,

— Верное Сердце, — воскликнул Жорж, — мы с тобой отправимся в пещеру гномов и освободим Пчелку!

— Ясное дело! — подтвердил Верное Сердце.

Глава XXI,

в которой рассказывается об одном опасном приключении

Как только наступила ночь и все в замке уснуло, Жорж и Верное Сердце тихонько пробрались в подвал, где хранилось оружие. Там под закопченными балками сверкали копья, шпаги, мечи, палаши, клинки, кинжалы — все, что нужно для того, чтобы убить человека или волка. Под каждой перекладиной рыцарские доспехи стояли в такой решительной и гордой позе, что, казалось, в них еще обитает душа храбреца, который надевал их когда-то, отправляясь на великие подвиги. Латные рукавицы сжимали своими десятью железными пальцами копье, щит упирался в набедренник, словно показывая, что осторожность не претит мужеству и что истинный воин вооружается для защиты не менее тщательно, чем для нападения.

Жорж выбрал из всех доспехов те, в которых отец Пчелки ходил в поход на острова Авалон и Фулу. Он облачился в них с помощью Верного Сердца, не преминув взять и щит, на котором на одной стороне был изображен кларидский герб — золотое солнце. Верное Сердце в свою очередь облекся в добротную старинную кольчугу своего деда, а на голову надел старый помятый шлем, к которому прицепил в виде плюмажа или султана облезлую метелку из перьев. Он выбрал ее просто потому, что ему взбрела такая фантазия и чтобы выглядеть повеселее, ибо считал, что веселье хорошо во всех случаях жизни, а в особенности когда грозит опасность.

Вооружившись, они пошли при свете луны темным парком. Верное Сердце оставил лошадей на опушке леса, неподалеку от крепостного вала, там они и стояли на привязи и глодали кору кустарника; это были очень быстрые кони, и не прошло и часа, как всадники увидели среди блуждающих огней и призрачных видений гору гномов.

— Вот и пещера, — сказал Верное Сердце.

Рыцарь и оруженосец соскочили с коней и, обнажив мечи, двинулись в пещеру. Надо было обладать немалой смелостью, чтобы отважиться на подобное приключение. Но Жорж был влюблен, а Верное Сердце был преданный друг. И тут было бы уместно сказать вместе с одним из самых пленительных поэтов:

Чего не может дружба, ведомая любовью?

Рыцарь и оруженосец шагали около часа в глубокой мраке и вдруг с удивлением увидели яркий свет. Это был один из тех метеоров, которые, как мы знаем, освещают царство гномов.

В этом сверкающем подземном свете они увидали, что стоят у стены старинного замка.

— Вот, — сказал Жорж, — это и есть тот самый замок, который нам надлежит взять приступом.

— По-видимому, так, — отвечал Верное Сердце, — но разрешите, я глотну несколько капель того винца, что я захватил с собой в качестве оружия; ибо чем крепче вино, тем крепче и человек, чем крепче человек, тем крепче копье, а чем крепче копье, тем слабее враг.

Жорж, оглядевшись кругом и не видя ни души, ударил что есть силы рукояткой своего меча в ворота замка. Раздался тоненький блеющий голосок, — Жорж поднял голову и увидел в одном из окон замка крошечного старичка с длинной бородой, который спросил его:

— Кто вы такой?

— Жорж де Бланшеланд.

— А что вам здесь надо?